Speaking In Tongues
Лавка Языков
Гейвин Максвелл
ЛЕТИ К СВОИМ СОБРАТЬЯМ, ВОРОН
Перевел Геннадий Башков
От редактора: Книга публикуется в редакции переводчика
Об авторе:
Гейвин Максвелл родился в 1914 году. В 1945 он купил небольшой остров
Соэй в архипелаге Гебридских островов и попытался организовать
рыболовецкое хозяйство на акул. В результате появилась его первая книга
"Охота с гарпуном". В 1956 году он опубликовал книгу "Да хранит меня
Господь от друзей моих", а в 1958 - "Тростник на ветру", где описываются
его путешествия в краю болотных арабов в южном Ираке. В 1959 году вышла
книга "Десять смертных казней" - очерк о жизни сельской общины на Сицилии.
В 1960 году появилось "Кольцо светлой воды" тиражом более миллиона
экземпляров на английском языке. Сокращённый вариант этой книги для детей
с иллюстрациями: "Сказка о выдре" опубликован в 1962 году, а продолжение
истории: "Скалы остаются" - в 1963 году. В 1965 году вышла книга "Дом в
Элриге" - автобиографическая повесть о детстве писателя, а в 1966 -
"Владыки Атласа" - история марокканского королевского Дома Глауа. Гейвин
Максвелл умер в 1969 году.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Тому, что погибло и что сохранилось, В том небольшом мире, что я
воспринимаю, Тому, что кажется мертвым и что живёт, И всё же плачет в стае
диких лебедей.
Всему, что я любил и о чём горевал, Всему, что бесконечно и всепрощающе,
У тех, кому позволено войти В эту обширную зону без центра.
Огню и скалам, дождю и штормам, А также основе дома моего.
Посвящается Эдаль: 1958-1968 гг.
Радость, что получил от природы, верни ей
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга написана главным образом для тех читателей, которым понравилась
моя первая книга о доме, названном мной Камусфеарной, - "Кольцо светлой
воды", - и которые продолжают интересоваться как людьми, жившими там, так
и животными.
Целиком и полностью изложить эту историю было и трудно, и иногда даже
мучительно тяжело, но я постарался быть точным как в фактическом
материале, так и в датах, ибо считаю, что должен сказать правду тем многим
людям, с которыми познакомился и подружился в результате переписки. Все
они постоянно интересовались новостями из Камусфеарны, спрашивали о
выдрах. Эта книга адресована им вместо писем, которые я должен был
написать, но так и не сделал этого. Причины станут очевидны читателю:
каждое письмо, если быть откровенным и не отступать от истины, было бы
объёмом в книгу. Читатель этой книги сразу поймёт, что непосредственным
продолжением "Кольца светлой воды" является "Скалы остаются", в которой
многое пришлось утаивать, без чего нельзя было обойтись в то время, и что,
надеюсь, мне удалось исправить в данном полном повествовании. Это -
история Камусфеарны и близлежащих маяков за последние пять лет. В силу
ряда причин писать откровенно о животных гораздо легче, чем о людях (и не
только потому, что животные не могут оспорить того, что о них написано), и
с минимальными оговорками и умолчаниями, которые вполне уместны по
отношению к роду человеческому, я сделал всё, что в моих силах, чтобы
изложить всё так, как было.
Любое описание человека должно быть несвязным, иначе оно будет
личностным.
Поэтому, разумеется, мои герои могут рассказать обо всём этом совсем
иначе; они вспомнят то, что я, возможно, забыл, и запамятовали то, что
запомнилось мне.
Итог, в любом случае, будет одинаков.
Чтобы не путаться, на протяжении всей истории я сохранил название
Камусфеарны, хотя неизбежно с учётом точного местоположения двух других
маяков, Орнсэя и Кайлиакина, любому любознательному читателю становится
очевидным, что Камусфеарна - это Сандейг, на побережье Шотландии милях в
пяти от селения Гленелг. Настоящее название дома на дороге в миле от моего
дома на берегу не Друимфиаклах (что означает "край зубов"), а Тормор; а
семья, жившая там, носила фамилию Маклеод: Джон Дональд и Мэри Маклеод с
детьми. Маклеоды теперь уехали, а сыновья их уже взрослые, они оба
женились, и у них свои семьи.
Опустив эти иносказания, раскрывается, так сказать, последний из моих
нехитрых секретов.
И наконец, должен заметить, что несмотря на почти очевидные
свидетельства об обратном, ни одна часть из семнадцати глав этой книги не
была написана с оглядкой на события, описанные в кратком эпилоге. Всего
лишь тот абзац и заголовок главы 17 - это всё, что я добавил после 20
января 1968 года.
Маяк Кайлиакин Июль 1968 года Гейвин Максвелл
1
РЯБИНОВОЕ ДЕРЕВО
Поздней осенью 1966 года в один ветреный бурный день я стоял на крутом
обрыве над домиком у берега моря, который назвал Камусфеарной в "Кольце
светлой воды" и который когда-то был моим домом. Как бы из далёкого
прошлого, но только взором я узнал небо, море и белые песчаные пляжи между
островами, наполовину обнаженные при отливе: в них не осталось ничего из
того, что мне хотелось бы вспомнить.
Резкие, проникающие образы прошлого, стучавшиеся в двери моего
сознания, были чуть ли не болезненны, и я старался отогнать их.
Тёмно-синее море было почти черным, гребни волн - короткими, белёсыми и
злыми. С юго-востока дул ветер силой в девять баллов, нагоняя огромные
серые тучи, которые как бы перегоняли друг друга и оставляли между собой
прорехи, сквозь которые яркие лучи солнца выхватывали то кусок пляжа, то
холм, то остров. За проливом Слит, где рыбацкий баркас тяжело шел по
волнам, высоко разбрасывая бортами белую пену, основания гор на Скае были
припорошены снегом, а вершины их неподвижно белели на фоне тёмного серого
неба. Чайки скользили на сыром ветру, тоже белые, но ветер был слишком
крепок, и они не могли твёрдо держаться своего курса, скользили,
вздымались, падали и кружились, пронзительно перекликаясь, когда порывы
ветра разбрасывали их. По проливу, словно пена среди пены прошел небольшой
косяк китов, небольших животных длиной метров по десять. Раньше бы я
воспрянул, заинтересовался бы их видом, конкретно определил бы отряд.
Атеперь, глядя на них, я считал их не более чем преходящей помехой в воде,
почти что чем-то посторонним.
Я смотрел вниз на Камусфеарну и полагал, что прощаюсь с ней навсегда
после восемнадцати лет. Вдруг налетел резкий порыв града, я поднял капюшон
своей штормовки и прижался спиной к крутому берегу обрыва. Но от ветра
укрыться не удалось, ни от какого ветра теперь уж не укроешься, и я вдруг
отчетливо осознал это.
Внезапно столб бледного, но четко сфокусированного солнечного света
высветил стоявший внизу дом, дом, в котором, как мне казалось, я буду жить
всегда.
Большим усилием я постарался вспомнить, как увидел его впервые:
посеревший от непогоды домишко, от которого было рукой подать до моря,
который стоял без забора на зеленом лугу, а от накатывающихся волн его
отделяли лишь поросшие травой дюны. Без жильцов, заброшенный, в ожидании
людей. Я припомнил, как впервые поселился здесь, а мебелью мне служили
лишь рыбные ящики и все те необычайные богатства, которые выбрасывало море
после юго-западного шквала.
Тогда в доме не было ни водопровода, ни телефона, ни электричества, не
было даже дороги к нему. Я находился в полутора милях ниже от своих
ближайших соседей на одноколейной дороге, семьи, которую я назвал
Мак-Киннонами из Друимфиаклаха. Как всё и вся, они тоже исчезли, их
маленький домик из зеленого гофрированного железа теперь пуст, когда-то
ухоженный цветник зарос сорняком и бурьяном, и теперь в радиусе пяти миль
от Камусфеарны нет ни одного обитаемого человеческого жилья.
Внешне изменилось и многое другое. Когда-то здесь был травянистый склон
холма, то тут, то там усыпанный камнями с купами вереска и орляка. Он был
девствен и пуст, овевался всеми ветрами, и никто его не трогал. Так это и
было, когда я приехал жить в Камусфеарну. У меня с собой был только
примус, чтобы готовить, ведро, чтобы ходить за водой к речушке метрах в
ста от дома, а чтобы развести огонь на кухне, я собирал на дрова то, что
попадется на морском берегу.
Теперь же у меня за спиной, когда я оглядываюсь на дом, шумит густая
десятилетняя поросль лиственницы и кедрача, ибо хозяин этого участка,
после разных безуспешных опытов решил заняться здесь лесоводством. По
какой-то непонятной причине некогда зелёный луг, на котором стоял дом
Камусфеарны, теперьпревратился в буйные заросли, которые чуть ли не
вплотную подступили к стенам дома.
И дом изменился тоже. Когда я поселился здесь, в Камусфеарне было всего
четыре комнаты: две наверху и две внизу. Теперь же, глядя вниз, я видел
разросшиеся пристройки, сделанные из стандартных блоков, отличающиеся
уродливостью, порождённой необходимостью и стремлением построить как можно
скорей. У дома, на стороне, обращённой к морю, стояли два разбитых джипа,
прочность которых не устояла перед булыжниками и ухабами, из которых
состояло полотно двухмильной дороги, проложенной бульдозером четыре года
назад. Между этой грудой металлолома и морем на массивной колёсной тележке
возвышалась моторная лодка "Полярная звезда", а её бронзовые винты влажно
блестели на траве под кормой.
Телеграфные столбы и провода спускались по холму с одной стороны,
электрические сети - с другой. Они сходились в Камусфеарне, а вокруг
самого дома был высокий деревянный забор, за которым жили две выдры,
которые когда-то были домашними ручными зверьками. Каждая из них более
трёх лет назад совершенно непредсказуемо вдруг проявила такие свирепые
наклонности, какие бывают у неукротимого леопарда.
С отчаянием и горьким сожалением о том, что дикие зверьки были лишены
своей естественной среды обитания, я вынужден был признать, что в
Камусфеарне я единственный из людей, кто ещё мог доверять им, кто в
повседневном общении с ними всегда встречал у них обеих дружбу и любовь. И
тогда я соорудил им то, что мне казалось идеальными условиями зоопарка.
Тот страшный ущерб,который они нанесли остальным бывшим здесь людям:
истерические, почти маниакальные постоянные нападения, которые характерны
для зверьков семейства куньих, когда в них так или иначе пробуждается
убийственный инстинкт, исключили всякую возможность оставить их на
свободе. Максимум, что я мог позволить им теперь время от времени, - так
это выводить их на прогулку, - раздельно, так как они ненавидели друг
друга, - и нанять для них обслуживающий персонал, так как я сам не мог
постоянно оставаться в Камусфеарне.
Теперь же, когда я сидел закутавшись в свою штормовку, а град барабанил
по мне и, тая, затекал во все складки моей одежды, я взирал на то, что
натворил в Камусфеарне: что наделал с животными и что сделал с собой.
За последние два года содержание этого хозяйства, сосредоточенного на
выдрах, очень смахивало на жизнь на антарктической метеостанции. Оно
обходилось в действительности в 7000 фунтов стерлингов в год независимо от
того, был ли я здесь или где-то за тридевять земель.
За последнюю неделю его затапливало дождём, прошёл сильный снег и затем
всё растаяло, так что снег с гор каскадами поплыл вниз по расселинам
горных склонов.
Затем снова прошёл дождь, и ручей у Камусфеарны превратился в бурный
стремительный поток, а от наводнения по всей территории вокруг дома
появились огромные лужи. Они сверкали всякий раз, как сквозь низко
плывущие тучи на время прорывалосьбледное осеннее солнце. Одна из них
привлекла моё внимание из-за своей удивительной формы - это была
совершенная восьмёрка. Она была в загоне для выдр с северной стороны дома
в вольере у Теко, самца выдры, который уже прожил в Камусфеарне семь лет.
Это был так называемый зоопарковый синдром поведения:
повторяющиеся, навязчивые движения в результате скуки и отчаяния. Час
за часом, изо дня в день он ходил по этой тропинке до тех пор, пока не
протоптал дорожку без растительности, достаточно глубокую, так что там
застаивалась вода. Со временем, подумал я, она снова зарастёт травой, а
