проковылял через поле и осторожновыглянул с берега, поросшего кустарником,
который заслоняет водопад со стороны дома. И я вначале увидел только
Мосси, самца; мне подумалось, что никакая другая выдра не может выглядеть
так глупо, совершенно не замечая постороннего. Он сидел на карнизе скалы
сбоку от пенящейся белой воды, чуть пониже того места, где на крутом
берегу возле самой воды рос куст падуба, и как обычно, ничего не делал.
Затем этот пронзительный зов послышался вновь, гораздо ближе, но ниже
моего поля зрения. Я поднял голову немного повыше и увидел трех очень
маленьких щеночков примерно такой же величины, как были Мосси и Манди,
когда впервые попали к нам.
Один из них сидел на камне посреди ручья ниже водопада, а двое других
-на крутом высоком скалистом гладком утесе, на противоположном от Мосси
берегу. Пока я наблюдал, один из них наполовину соскользнул, наполовину
кувыркнулся в воду, побарахтался там немного, снова выбрался, и затем,
глядя на гребень водопада, снова позвал. Я мельком тоже глянул вверх и
едва заметил маленькую хитрую мордочку Манди, выглядывавшую из-за камня на
самом гребне каскада, откуда скатывалась вода. Ситуация была очевидной:
она забралась на водопад, а щенки не могли следовать за ней. Мосси же, как
и во всех остальных ситуациях, насколько мне было известно, не знал, что
делать. Это напомнило мне карикатуру в журнале "Нью-Йоркер", где семейство
крыс пыталось забраться на корабль по якорному канату и задержалось у
огромного диска, надетого на него от крыс. Крысята суетились на канате
сзади родителей, а мать смотрела на них через плечо и говорила: "Да
прекратите же трещать, ради Бога, дайте возможность отцу подумать". Надо
полагать, Мосси теперь думал, но как обычно, безрезультатно. Я решил
сделать себе фотографию на память об этой семье. Вряд ли Манди видела
меня, но если она все-таки видела и решила увести детенышей вниз по
течению до того, как я вернусь с аппаратом, то я принёс кусок сети и
протянул её поперёк ручья у деревянного моста ниже по течению от дома.
Затем я снова вернулся к водопаду с фотоаппаратом. Когда я пересекал поле,
то понял, что тех криков больше нет, что они прекратились ещё до того, как
я установил сеть. И когда я снова выглянул с берега, там не было ни выдр,
ни их детёнышей. Я прошел вниз по течению к сети, но они тут не проходили,
так как по обоим берегам ручья был мягкий песок, и, если бы они обошли
сеть по берегу, там бы остались их следы. И как же это я, дурак, подумал,
что мне удастся перехитрить Манди, которая так часто в прошлом убедительно
доказывала, что может разгадать любую загадку, какую бы я ни выдумал? Она,
должно быть, сразу увидела меня, и каким-то образом сумела в первую же
минуту после моего ухода увести щенков и своего глупого супруга вверх
через водопад в недоступное ущелье выше по течению. Манди, имея большой
опыт общения с людьми, была свободной, и была преисполнена решимости
оставаться свободной как сама, так и её щенки. И все же два с половиной
года спустя, весной 1967 года она приковыляла в Камуссфеарну, вошла на
кухню с лапой, перебитой вкапкане, и оставалась в доме до тех пор, пока
лапа не зажила, а она в это время была снова на сносях. В беде она
доверяла нам, это наивысшийкомплимент, который дикое животное может
воздать человеку, который некогда был для него захватчиком.
А то, что она доверяла только Камусфеарне и никакому другому дому,
видно из того, что ей удалось выжить все эти годы отсутствия.
5
ГОРЬКАЯ ВЕСНА
1965-й год начался с такой ошеломляющей серии ударов, что, хоть я к тому
времени и не ждал ничего иного, что боксёры называют суровым наказанием,
меня чуть не выбросило с ринга совсем.
За девять лет до этого, в 1956 году, я опубликовал результаты долгого и
трудного исследования жизни и таинственной смерти одного сицилийца по
имени Сальваторе Джулиано, которого итальянское правительство окрестило
"бандитом", но чья глубокая политическая приверженность, начиная ещё со
времён союзников до того, как Италия капитулировала и стала воевать вместе
с ними, была очевидна даже самому поверхностному наблюдателю. Книга была
опубликована в Англии в 1956 году под названием "Да хранит меня Господь от
друзей моих", а в США - под заглавием "Бандит". Её перевели на несколько
других языков, и она появилась в Италии в 1957 году как "Dagli amici mi
Guardi Iddio", что по-сицилийски точно соответствует английскому названию.
Её также печатали в отрывках на первой полосе итальянской национальной
ежедневной газеты "Иль Темпо". В результате этих публикаций в Италии некто
синьор Бернардо Матарелла, который был в то время в Риме министром почт и
телесвязи, возбудил против меня и моего итальянского издателя судебное
дело по обвинению в клевете. После обычных затяжных судебных проволочек
дело слушалось в Милане. Мне не удалось проследить за ходом дела, но в
конечном итоге я проиграл его. Меня приговорили к восьми месяцам тюремного
заключения и присудили значительный денежный штраф. В Италии у меня были
кое-какие деньги, и я их потерял, но из своих длительных изысканий я знал
достаточно об ужасах и тяготах в итальянских тюрьмах и поэтому во время
всего судебного процесса оставался в Англии. Мне нужно было только не
ступать ногой на землю Италии, что включало в себя также корабль или
самолёт, чтобы избежать ареста. Мне пришлось пережить один неприятный
момент на борту французского авиалайнера, который из-за какой-то
незначительной неисправности двигателя совершил непредвиденную посадку в
римском аэропорту. Но пассажирам разрешили оставаться на борту, и хоть я и
поволновался целых полчаса, всё-таки остался цел и невредим.
Итальянский же издатель, ответчик вместе со мной, был оправдан по
мотивам, что он лично не читал книги, которую опубликовала его фирма. Весь
этот процесс и приговор вызвали в Италии большую сенсацию, главным образом
из-за тайны, окружавшей странную смерть Джулиано, и эта новость появилась
на первых полосах большинства ежедневных газет. В 1959 году была объявлена
амнистия для "политических заключенных", и я мог вернуться в Италию. Я так
и сделал, но ненадолго, и с бородой, так как к этому времени мне стало
известно о врагах более опасных, чем правоохранительные органы. Борода,
однако, не очень-то помогла мне. С её помощью и под прикрытием темных
очков я направился в один трактир, куда обычно захаживал раньше, и заказал
себе какое-то блюдо. Хозяин не подал и вида, что узнал меня, но тут же
исчез на довольно-таки продолжительное время. Он практически так и не
вернулся до тех пор, пока два карабинера не вошли в зал и подошли к моему
столику. Один из них спросил:
- Английский капитан Максвелл?
Я был готов к такой игре и ответил:
- Меня зовут Максвелл, но несколько дней я был полковником, а вообще-то
в действительности я майор.
- Закатайте, пожалуйста, рукава.
У меня в паспорте в графе "Особые приметы" записано: "Родимые пятна на
правом предплечье". У меня там пять больших родимых пятен похожих на
земляничные ягоды, и чтобы свести их потребовалась бы значительная
хирургическая операция. Я закатал оба рукава и положил руки на стол, но
оказался совсем не готов к тому, что последовало дальше. На меня надели
наручники так быстро, что я не успел даже выругаться на любом из известных
мне языков. Положение моё было довольно неприглядным, где бы я ни
находился, а в то время в трактир вошли какие-то туристы. Я опустил руки
под стол и сделал вид, что изучаю меню. Затем сказал:
- Вы просто морочите мне голову, я амнистирован, и против меня нет
никаких обвинений. Сходите в участок и проверьте, если не хотите скандала.
Один из карабинеров вёл себя очень важно и агрессивно, другой был
новичком и чувствовал себя неуверенно. Первый сказал второму:
- Оставайся здесь и следи за арестованным. Я сейчас вернусь.
Я попросил своего тюремщика положить мне на стол газету, чтобы я делал
вид, что читаю, и он любезно согласился. Минут через двадцать старший
вернулся, снял наручники и сказал:
- Англичане совсем не понимают шуток.
Я ответил:
- Не люблю сицилианских полицейских шуток.
А он сказал, заказав выпивку на троих:
- Не надо обижаться на нас, это всё они. Они вас не любят и им не
нравится, что вы теперь здесь. Извините, виноват, но я бы на вашем месте
убрался отсюда и поживей.
Я струсил и так и сделал.
Казалось, что на этом всё и кончилось, но всё вышло не так. В феврале
1965 года, девять лет после первой публикации книги и восемь лет спустя
после процесса, некто князь Жанфранко Аллиата Монтреальский возбудил
против меня дело в Королевском суде в Лондоне, поручив его одному из
знаменитых адвокатов. Он объяснил задержку тем, что не читал книги
по-итальянски и не видел публикации в газете. Он впервые узнал об этом,
когда ему показали английское издание в США.
Это обстоятельство важно потому, что оно дало ему возможность возбудить
против меня дело в Англии, а не в США.
Он предъявил мне и моим британским издателям иск по ущербу в клевете.
Никто, насколько мне известно, вначале и не сомневался, что мы выиграем
это дело. Те абзацы, на которые жаловались, были вовсе не моими мыслями, а
свидетельскими показаниями (впоследствии дискредитированными), полученными
на процессе Витербо при суде над людьми Джулиано, и поэтому считавшимися
неоспоримыми. Процесс затянулся, обошёлся ужасно дорого, и мы проиграли
его. Судья вынес решение, что точное и четкое сообщение о процессе в
британском суде неоспоримо, но этот принцип не обязательно
распространяется на процессы в других странах, а также это не относится к
моему изложению "материала".
Весь этот процесс я пережил как кошмар, мне трудно было поверить в то,
что происходит. И всё же у меня теперь есть статья из "Таймз" об этом
процессе, которая свидетельствует о том, что я не ошибся.
Он (князь Аллиата) не возбудил дела против... издателей итальянской
книги "Да хранит меня Господь от друзей моих" потому, что другое лицо,
упомянутое в оговоренных абзацах, синьор Мартинелла, министр, уже возбудил
иск и выиграл. Об этом деле писали в итальянских газетах, и он (свидетель)
считал, что с его стороны было бы излишним заявлять иск.
И затем, после четырёх вопросов и ответов относительно размеров ущерба
репутации князя: "Свидетель (князь Аллиата) признал, что с 1956 по 1960
год никто не обращал его внимания на эту книгу".
Здесь могут быть кое-какие лингвистические недоразумения, так как князь
Аллиата давал показания через переводчика. А процесс Мартинеллы имел место
в 1958 году.
Я стал испытывать жгучее чувство нереальности происходящего, даже
засомневался было в своей способности сложить число лет на пальцах одной
руки, и это не усилило моей рассудочности на скамье свидетелей. Работа,
которую я проделал, была выполнена так давно, что наиболее точным ответом,
который я мог дать на большинство из заданных мне вопросов, был: "Не
помню".
Он (то есть я) утверждает, что в книге вовсе не подчёркиваются
определённые, исключительно сенсационные сведения о процессе Витербо. Он
сократил описание (ужасного отравления)до трёх-четырёх строк; тот человек
визжал минут двадцать, и его было слышно даже за стенами тюрьмы.
Затем всплыл вопрос о вероятном свидетеле на процессе Витербо, который
заплатил большие деньги за то, чтобы не давать свидетельские показания в
суде.
Адвокат:
- Вы так считаете?
Я, очевидно, так и считал в то время.
- Вы верите этому?
- Нет.
Свидетель (то есть я) заявил, что не имел в виду что-либо скрывать.
Если бы у него (свидетеля) было 50 миллионов лир, то он, конечно, заплатил
их, чтобы не появляться в суде.
(Я бы, разумеется, сделал это, так как возможные свидетели в этом и
подобных ему процессах жили недолго и умирали в муках).
Его высочество:
- Вы отдаёте себе отчёт, что вы говорите?
Позднее адвокат спросил меня, зачем я упоминал о князе Аллиате.
