- Я не слышу вас из-за двигателей. Отлив сейчас очень сильный, и нам
некогда здесь торчать. Бросайте нам носовой канат, и поживее!
Кто-то из нашей команды уже вернулся на борт "Полярной звезды" к этому
времени.
В полном отчаянье я призвал их в свидетели того, что считаю такое
предложение катастрофическим, и если кто-то и подаст носовой канат, то это
буду не я.
Я полностью отстранился от дела, пошёл вниз и сел в кормовой рубке,
уставившись вниз на бледные потоки морского течения, начиная ненавидеть
море ещё сильнее, чем я раньше боялся его.
Носовой буксирный канат протащил "Полярную звезду" несколько футов
вперёд на камни. При этом раздался такой жуткий скрежет со стороны киля,
что я понял, если до сих пор корабль был ещё не повреждён, то теперь-то уж
точно. После этого уже больше ничего нельзя было сделать, и лишь несколько
часов спустя наступил прилив и снял его с мели. И нельзя сказать, что
виноват был спасатель, у него просто не было времени как следует оценить
обстановку.
Когда вода ушла с отливом, корабль стал крениться на бок, но так как
днище у него почти плоское, он так и не достиг критического угла. Было
очень холодно, а застёжки моей штормовки все сломались у ворота.
Постепенно горы стали принимать свои подлинные очертания на фоне
бледно-зелёного неба. При максимальном отливе позади нас показалась
длинная гряда блестевших водорослями камней, камней, над которыми мы
прошли буквально в нескольких сантиметрах. Весь последний кабельтов нашего
пути мы прошли метров на тридцать ближе к берегу, чем следовало.
Я прождал на борту весь долгий холодный серый рассвет до тех пор, пока
прилив, наконец, не поднял корабль, и его затем отбуксировали на север на
судоремонтный завод в Кайл-оф- Лохалше.
11
БОРЬБА
Чем был бы мир, воды лишенный И запустенья? Пусть они будут, О, пусть они
будут, запустенье и вода, Да здравствует вода и запустенье!
Однажды в начале августа, всего лишь неделю или две после катастрофы
"Полярной звезды", к нам заглянул участковый по вопросу о проверке
лицензий на право владения оружием. Любое посещение Камусфеарны из
внешнего мира независимо от официального положения визитёра становится
событием, так какпришельцу пришлось протопать изрядное расстояние под гору
из Друимфиаклаха, и было бы негостеприимно не предложить ему угощения,
прежде чем он отправится назад по крутому и обрывистому косогору обратно к
дороге. Итак, покончив с делом, мы выпили, посидели и поговорили некоторое
время. Где-то примерно через полчаса я почувствовал боль в животе, но она
была не очень сильной, и я подумал, что пройдёт сама. Но к тому времени,
как участковый ушёл, боль всё нарастала и стала такой, какой я ещё никогда
не испытывал. Во время войны у меня была дуоденальная язва, но она никогда
не обострялась, и я никогда не испытывал такой боли. Я был в доме один и
стал искать со всё возрастающим отчаянием какого-либо лекарства, но ничего
не нашёл. Оказалось, что это единственный медикамент, которого у меня не
было среди довольно объёмистых аптечек, с которыми я путешествовал по
Северной Африке. Я был преисполнен решимости перебороть всё это, так как в
ближайшем будущем мне нужно было проходить медицинскую комиссию для
страхования жизни, и если бы я теперь вызвал врача, все мои планы рухнули
бы. С таким же успехом могла бы сопротивляться мышь тигру.
Через час все надежды на то, что я смогу пережить такую бурю сам по
себе, улетучились. Боль у меня была настолько острой, что я еле дотащился
до телефона.
У нас был новый участковый врач, и я с ним ещё не виделся. Когда я,
согнувшись от боли, набрал номер, то подумал, что у нас будет
прелюбопытное знакомство. Мне ответил дружелюбный, бодрый и компетентный
голос, и я с трудом проговорил заранее отрепетированное.
- Доктор Данлоп! Мы с вами незнакомы, но я пациент вашего участка. Меня
зовут Гейвин Максвелл, я живу в Камусфеарне, на берегу рядом с
Друимфиаклахом.
- Да, - ответил он. - Я знаю, где вы живёте, чем могу быть полезен?
Я помню, как долго мне потребовалось, чтобы ответить. Помню кучу бумаг
на столе передо мной, все они расплывались, так как я дальнозоркий, а в
последние полчаса куда-то задевал очки. Помню, что в окне я видел на фоне
голубого небаодинокого ворона, кружащего высоко над полем, и его гортанный
крик ритмично сливался с прыжком вбок. Боль была настолько сильной, что я
почти не мог говорить.
Вновь послышался голос врача, но на этот раз совсем неофициально, как
будто бы мы были старыми друзьями:
Не торопитесь, но всё-таки скажите, что с вами.
Я ответил:
- Точно не знаю, но, кажется, у меня прободная дуоденальная язва. Я
ничего не ел вот уж восемнадцать часов, так что перитонита, возможно нет,
- но я не очень-то ясно мыслю сейчас.
- Я приеду к вам как можно скорей. Ложитесь и не двигайтесь, пока я не
приду.
Он говорил, как будто бы у него не было других пациентов, никаких
других обязанностей, никаких собственных забот. Как будто бы ему не
предстояло путешествие в пять миль на машине и затем пешком под гору не
идти.
По прибытии он дал мне морфию и сказал, что вернётся через четыре часа.
Так произошло моё первое знакомство с доктором Тони Данлопом, ещё молодым
человеком, женатым и с маленькими детьми, который до этого побывал в
суровых условиях стран Западной Африки и, наконец, выбрал, как и Гейвин
Браун, удалённый сельский участок, где его исключительные личные качества
и понимание каждого из своих пациентов полностью раскрыло его широкие
возможности. Это человек обширных и разнообразных интересов, глубоко
образованный, и уже тогда япожалел, что наша первая встреча не произошла
при более благоприятных обстоятельствах.
Он вернулся в семь часов вечера, и к тому времени я почти уж не мог
разговаривать. Боль стала настолько острой, что я уж почти не отдавал себе
отчёта в том, что говорю. Максимум, что я мог выдать, было:
- Доктор, мне хотелось бы знать, возможен ли летальный исход, ибо если
это так, то мне сначала надо кое-что сделать: подписать документы и прочее.
Он ответил:
- Нет, не думаю, по крайней мере надеюсь, что это не так, и полагаю,
что я прав.
Нам нужно быстро доставить вас в больницу. Сейчас я вам дам ещё морфию,
но это будет последний раз, иначе врачи в Инвернессе не смогут поставить
правильного диагноза, так как симптомы будут смазаны болеутоляющими
средствами. Ваши работники вернулись домой и сейчас они сооружают носилки.
Вас поднимут в гору в вашем "Лэндровере" на этих носилках, а в деревне
перенесут в мою машину, где сиденья откидываются и можно лежать. У нас
впереди восемьдесят миль пути, я позвонил, чтобы скорая помощь встретила
нас на полдороге, или где получится.
Если повезёт, вы будете в больнице к полуночи.
И вот меня вынесли на самодельных носилках и повезли вверх по ухабистой
дороге в Друимфиаклах. Никогда не забуду этого пути по заброшенной и
пустой в то время дороге. В деревне меня перегрузили со всевозможными
предосторожностями из "Лэндровера" в машину доктора. Это было долгое
путешествие в ночи, то ли от боли, то ли от морфия, а может и от того и
другого вместе я стал очень говорлив, помню, я очень много болтал. Помню
также, что доктор ехал очень быстро ивесьма умело. Мы встретились со
скорой помощью в нескольких милях к западу от Инвермористона. Я попросил
ещё дозу морфия на последний отрезок пути, но мне мягко, но решительно
отказали. В больницу в Инвернесс я прибыл в час ночи.
Где-то полтора суток спустя хирург, человек с очень хорошей репутацией
среди медиков и преисполненный личного обаяния, показал мне рентгеновские
снимки.
- Вот это, сказал он, - резкое обострение язвенной болезни, возможно,
весьма застарелой. Я хочу вам дать ясно понять, какой у вас выбор. Первое,
что я вам и рекомендую, - это остаться здесь, и я вам сделаю операцию,
частичную гастректомию, подробности изложу позднее. Второе- остаться здесь
на лечение сроком около двух месяцев, без операции. Но, как вы мне
говорили, у вас очень много дел до самого ноября, то есть, конечно, и
третий возможный вариант. Вы теперь можете, полностью сознавая
всюопасностьположения,отдохнув день-другой здесь, отправиться домой и
вернуться сюда на операцию в ноябре. Если вы выберите последний путь, то
мне бы хотелось выслушать ваши заверения в том, что вы действительно
вернётесь в ноябре.
Мне это показалось единственно возможным вариантом, и я так и ответил,
хоть мне и очень не понравилась мысль об ещё одной внутриполостной
операции.
Каких-нибудь несколько часов после этого разговора, пока я ещё был в
больнице, мне позвонили из Лондона. Собиралось заседание совета компании,
образованной для устройства моих дел, заседание, на котором мне нужно было
присутствовать.
Звонивший, сопредседатель, туманно сообщил мне кое-что. Выяснилось, что
из-за ошибок в бухгалтерии финансовое положение компании далеко не такое,
как мы себе это представляли. Доходы покрывали расходы, но не намного, и
на этом заседании было показано, что содержание дома в Камусфеарне и выдр
обходится в 7000 фунтов стерлингов в год. Новый директор, бизнесмен в
отставке, рекомендовал немедленно продать все ценные бумаги компании,
включая оба маяка, и даже из-за нечёткого понимания, что есть чьё,
некоторые из моих собственных.
Такая политика показалась мне не очень изящной. Отказываться от битвы
ещё до того, как нанесён удар, так как выяснилось, что силы противника
почти равны нашим. Например, ни один из маяков, на которые мы потратили
так много денег, не был заложен, и нам удалось сдать их под воскресные
мероприятия группам отдыхающих за 65 фунтов стерлингов в неделю каждый.
(Эта сумма может показаться чрезмерной, но она сводилась к менее чем по 10
фунтов на человека, при этом они пользовались лодками, моторами и частным
островом). Именно эти соображения прежде всего вертелись у меня в голове,
хотя, несомненно, подсознательно я понимал, что потеря маяков будет
означать конец лелеемого мной гагачьего проекта, а в то время мне
казалось, что ничто уж в моей жизни не сможет заменить его.
Итак, я ответил, что не согласен, что на следующий же день возвращаюсь
в Камусфеарну, временно возьму на себя обязанности исполнительного
директора и попробую восстановить финансовую стабильность. Снова мышь и
тигр.
Когда я вернулся и сообщил местному врачу о своём решении, он ответил:
- Что ж, это, конечно, новый способ лечения дуоденальной язвы, но у
меня самого была язва, и выяснилось, что они лучше всего заживают при
диете из острых жарких и большого количества спиртного, что вряд ли можно
считать стандартным лечением.
Желаю вам успеха.
В Камусфеарну я вернулся 4 августа в воинственном настроении. Бороться
мне нужно было двояко: умственно и физически. Я был преисполнен решимости
как решить финансовые вопросы, так и тем временем закончить в срок книгу
"Владыки Атласа", а также восстановить своё физическое здоровье и
активность до такой степени, какая у меня была до аварии с "Лэндровером".
Это была грандиозная программа, в которой временные сроки явно не
стыковались.
Первым делом как исполнительный директор я попробовал было сдать маяки
под залог. Все, с кем я разговаривал по этому поводу, заверяли меня, что
это довольно просто, но оказалось не так. Несколько раз переговоры
вродебыужезавершались успешно, и вдруг всё рушилось. И посредников было
так много, что мне даже не удалось установить, какое же звено в цепи
лопнуло. Суть дела состояла в том, что дома, как бы прочно и прекрасно они
ни были построены, находились на островах, и это, несмотря на их
привлекательность в качестве домов отдыха, было главным препятствием для
любого желающего взять их под залог. Тем временем я выяснил, что, хотя на
заседании Совета положение оказалось довольно плачевным, худшее ещё было
впереди, так как список кредиторов был ещё далеко не исчерпан. Прибывали
