осенний вечер год назад. Восстановил хоть в некоторой степени свободу и
довольство жизнью этого существа, которое когда-то было моим другом в
Камусфеарне, и ни он, ни ябольше не чувствовали себя пленниками. С того
дня, как я сводил его к водопаду и к островным пляжам из белого песка,
наблюдая, как он плавает в прозрачной, как стекло, воде во время отлива, я
вновь стал воспринимать цвета и краски пейзажавокруг Камусфеарны.
Через неделю после полного восстановления отношений с Теко я стал
понимать, что не смогу полностью восстановить своё отношение к
Камусфеарне, если не воссоздам подобных же связей с Эдаль. Я не знал,
возможно ли это, но готов был пойти на многое, чтобы выяснить. Пять с
половиной лет её не касалась рука человека, пять с половиной лет она не
выходила за пределы своего тесного вольера. Никто не понимал, чем вызваны
взрывы гнева и ярости, которые периодически нарушали длительные периоды
хорошего настроения и миролюбия. Но всё же это было так, она нанесла людям
серьёзные травмы, и, наконец, в начале 1962 года перепугала даже Джимми
Уатта, загнав его на потолочные балки в его собственной комнате и
долгопродержала его там, в ярости визжа, если он пробовал там
пошевелиться. С тех пор суматоха в Камусфеарне со всеми перипетиями в
жизни её многочисленных обитателей не давала мне возможности попробовать
восстановить с ней отношения.
Надо честно признаться, что когда Джимми стал её бояться, это произошло
и со мной, так как я знал, что во всех остальных случаях жизни Джимми не
боялся почти ничего. Но я также знал, что лично мне она не давала никакого
повода бояться её, и я чётко сознавал, что не смогу уважать себя и не
увижу больше Камусфеарну единой, если не попробую сделать с ней то, что
мне удалось с Теко. Обе они из-за того, что их родителей убили, когда они
ещё были малютками, выработали в себе неестественную зависимость от
человека и его общества и были лишены его оттого, что, став взрослыми, они
стали вести себя как дикие звери, а не как домашние собачки пекинезы. Если
их поведение озадачивало нас, то наше, должно быть, совсем сбивало их с
толку, оба они получили пожизненный срок за действия, которые из-за
истерии при их проявлении, они, возможно, и не помнили.
Обдумав всё это, я решил, что если буду изо дня в день откладывать
решительные действия по восстановлению её прежнего положения, то весь мой
проект будет постоянно рассыпаться, деловая атмосфера незакончена и
заброшена, всё это так портило картину Камусфеарны за последние пять лет.
Так вот, 10 сентября я решил вывести её на прогулку на следующий день.
Решение, пожалуй, было импульсивным, но, думаю, что подготовка к этому
и меры предосторожности, свидетельствуют о достаточной степени
предусмотрительности.
Было бы безответственно, с учётом её предыстории, рисковать тем, что
она может встретиться с незнакомыми людьми на побережье, так что мы
договорились о том, что Эндрю будет сидеть на холме таким образом, чтобы
видеть оба подхода к заливу Камусфеарны и предупреждать нежданных
посетителей о том, что на берегу находится на свободе потенциально опасный
зверь. Он будет следить за моим передвижением в бинокль, и если я получу
серьёзную травму, он вернётся домой и позвонит доктору, который был в
деревне за пять миль отсюда. Для своей собственной безопасности я разложил
перевязочный материал, включаяхирургическую иглу и нить на столике ванной.
Поразмыслив, я добавил туда гиподермический шприц и кокаиновый раствор.
В качестве чрезвычайной меры, которая, к счастью, оказалась ненужной, я
запасся тем, о чём, не пойму почему, мы не подумали раньше, - перечницей.
Любое нападающее животное величиной с Эдаль, подумал я, можно совершенно
обезопасить таким средством.
Из места её пребывания Эдаль можно было вывести во внешний мир тремя
путями.
Один из них исключался из-за количества порушенных предметов, которые
могла встретить любопытная и заинтересованная выдра, - это через давно
заброшенную комнату, которая когда-то принадлежала Джимми и вела в
вестибюль. Второй вёл прямо в вестибюль и оттуда на улицу. Третий - это
новая калитка в деревянном заборе, которая вела к песчаным дюнам и которую
Алан Макдиармид сделал за несколько дней до этого, в то время как я, так
сказать, внутренне готовился к освобождению Эдаль.
Когда Эндрю расположился на нужном месте, и наступило время открыть
калитку и позвать её выйти на улицу, мне вспомнилось, что говорили мне
Малкольм и Паула Макдональд, когда Эдаль впервые появилась в Камусфеарне
восемь долгих бурных лет тому назад.
- Пусть она сама подойдёт к вам, не навязывайтесь ей. Не обращайте на
неё внимания, и она подружится с вами.
Так вот, я открыл калитку к дюнам и позвал её так, как звал когда-то
давно:
"Уи-и-и, Ээ-даль, уи-и-и!"
В туннеле, защищавшем её спальное место от ветра, раздался топот ног, и
она вдруг появилась рядом со мной. Но её гораздо больше заинтересовал
механизм калитки, чем я сам. Она ощупала все петли калитки, снова вошла
внутрь, чтобы осмотреть их под другим углом, затем занялась осмотром
хозяйства вокруг дома.
Всё было для неё в новинку, всё нужно было обследовать с тщательностью
и вниканием во все детали, как это делает инспектор страховой компании.
Через несколько ярдов она набрела на сломанный "джип", стоявший в конце
сарая. Она забралась на него и пробыла там довольно долго, ощупывая всё
пальцами, как если бы ей надо было составить отчет о состоянии машины. Она
вышла оттуда минут через пять, изящно по дамски чихнула (иногда она при
этом прикрывала рот лапой) и взобралась на сиденье водителя. Она подёргала
ручки, спустилась на пол, чтобы ощупать отверстия вокруг рычагов и педалей
сцепления и тормоза, и вдруг очутилась стоя на сиденье шофера, взявшись за
рулевое колесо и вглядываясь вдаль, как бы проверяя видимость. Она отошла
от машины с таким выражением, которое можно было бы представить такими
словами: "Объявите выговор тому, кто отвечает за неё" и отправилась дальше
к перевернутой лодке, у которой во время зимнего шторма было сломано
несколько планок.
Она скрылась под ней на несколько минут, и только иногда появлялись её
пальцы, ощупывающие поломанные доски. Наконец она вышла оттуда, взобралась
на лодку и прошлась по килю, пользуясь как пальцами, так и мордочкой,
чтобы оценить ситуацию. Вновь убедившись, что кто-то тут напартачил, она
оставила лодку в покое, пошла было за мной в сторону моря, но внезапно
вернулась назад. Сам рабочий сарай, которого она ещё не видела, также
потребовал тщательного осмотра.
Помимо разбросанного инструмента и всяческих деталей в сарае в это
время находились две борзых гончих собаки: Дэрк и Хейзел. Они ожидали
переезда в новый дом в графстве Пертшир (ибо несмотря на свою решимость
частично обеспечить выдрам свободу, я, по сути дела, приехал в
Камусфеарну, чтобы закрыть её как хозяйство, требующее наёмного труда) и
по такому случаю их закрыли здесь. Ключ от сарая, как и остальные ключи,
куда-то пропал, и поэтому нам пришлось запереть дверь металлическим
уголком по диагонали, а на земле один его конец был укреплён двумя
тяжёлыми камнями.
Эдаль это, очевидно, заинтриговало. Месяцы и годы она привыкала к
запаху собак, и вот они были тут заперты, что было вызовом её
изобретательности. Она занялась уголком, потянула его лапами и,
убедившись, что он не поддаётся, перевернулась на спину и попыталась
вытолкнуть его вниз. Убедившись, что из этого ничего не вышло, она
несколько раз обошла вокруг строения и усердно занялась камнями, которые
удерживали уголок. Я уже было встревожился, так как с отчаянием представил
себе, что может случиться, если она выпустит собак. Я пошёл в сторону
моря, и, к счастью, она последовала за мной, когда я позвал её.
Между ней и прибоем стояла громоздкая конструкция "Полярной звезды" на
колёсной тележке, и она также потребовала длительного и подробного
осмотра: оси, колёса, всё, что только может исследовать выдра, которой
требуется всё досконально выяснить. Когда мы оставили "Полярную звезду" и
вышли на открытое песчаное пространство прибоя, она шла рядом со мной, но
практически игнорировала меня.
Она была занята своим делом и не признавала моего участия в нём. На
мелководье, где глубина была около метра, она поохотилась на
камбалу-миранду и поймала одну.
Она была откровенно счастлива, я больше не боялся за неё, и, думаю, что
она уже не относилась ко мне с недоверием.
Но выводить обеих выдр (как я уже объяснял, им нельзя было давать
встречаться) у нас не было возможности. Мы вновь оказались в том
положении, какое было в 1959 году, когда мы наняли Терри Наткинза, чтобы
он помогал Джимми Уатту ухаживать за выдрами. Я сам, очевидно, не мог
прогуливать обоих зверьков и одновременно заниматься писательством. Эндрю
продолжал настаивать на полном контакте с ними, и с учётом этого пожелания
и разрешения его родителей попробовать, у нас не оставалось никакой
логической альтернативы.
Короче говоря, дело обстояло так: если Эндрю сумеет достичь своей цели
и установит доверительные отношения с обоими животными, то он не будет
считать себя просто временным помощником в деле по закрытию Камусфеарны, а
отправится с выдрами в Уобурн и будет там их опекуном, ответственным
непосредственно передо мной. Такой план, который он от всей души
приветствовал, если не считать, к сожалению, нереальной возможности
остаться с выдрами в Камусфеарне навсегда, снял у меня с души большой
груз. Это значило бы, что за ними будет ухаживать человек, которому я по
настоящему доверяю, который их знает, понимает и любит, кто сумеет
обращаться с ними, если они заболеют, так как посторонний человек может
оказаться беспомощным в такой ситуации. К тому же, вновь обретённое после
невероятно длительного перерыва общение с человеком не нужно будет
прекращать, и я придавал этому особое значение, так как считал, что
нынешнее прекрасное состояние обоих зверьков, хотя бы частично обусловлено
психологическим омоложением.
Эндрю настолько увлёкся будущим выдр, что и сам этого толком не
сознавал. Когда я выздоравливал у Ричарда и Джоан Фреров, то начал строить
макет нового помещения для выдр в Уобурне, и, когда, наконец, вернулся в
Камусфеарну, то привёз его с собой и ежедневно работал над ним. На этот
макет я потратил буквально сотни человеко-часов, пытаясь совместить четыре
почти несовместимые принципа: китайские декоративные мотивы, чтобы не
пострадало общее впечатление от китайской молочной фермы, благополучие и
удобство зверьков на выделенном им пространстве, удобства для их
попечителя, так чтобы можно было чистить любой уголок без того, чтобы
ползать на четвереньках, и, наконец, возможность обзора для публики с тем,
чтобы огромные капитальные вложения, потраченные на этот величественный
проект неистощимым оптимистом Майклом Александером, не пропали даром.
Теперь эти проблемы были более-менее решены, но из множества различных
предложений, выдвинутых как со стороны Майкла, так и с моей, не выявилось
согласия о том, как разгородить озеро таким образом, чтобы надёжно
изолировать Эдаль и Теко друг от друга. Эскизы и чертежи, образцы
материалов, сложные математические расчёты и сметы расходов загромоздили
весь мой письменный стол, но к середине сентября ещё ничего толком не было
решено. Семнадцатого числа я легспать незадолго до полуночи, проведя весь
вечер перед этим за просмотром различных планов. Я сплю очень чутко и
проснулся оттого, что скрипнула доска на лестнице у меня за дверью. Тут же
я услышал, как повернулась ручка двери и голос Эндрю произнёс:
- Вы не спите? Или уже уснули?
Я глянул на светящиеся стрелки часов: было 3 часа 25 минут утра. Я
сказал:
- Нет, не сплю, что-то случилось?
Эндрю помолчал, затем ответил:
- Как вы думаете, Эдаль в порядке?
Я включил свет. Эндрю стоял в халате с босыми ногами. Я спросил:
- А что, по-твоему, может с ней быть?
