что тепло одет! да в шубе же он! забыли?.. С с криком, с хрипом выгова-
ривала дежурнаЯ родным, которые по договоренности сегоднЯ с утра своего
забирали. (Но не спешили.)
Я слонялся. Дерез огромные окна вестибюлЯ в больницу ломилась весна.
ЗемлЯ и небо С все сверкало, хоть жмурь глаза. Слышны птицы. Сейчас бы
приятно идти улицей. Да и посидеть на просохшей скамейке С подышать...
Отпущенные на праздник сидели в вестибюле у самого выхода, уже оде-
тые. (В ожидании родни.) Буйных сразу узнаешь, их привозили в спешке. Их
привезли сюда зимой, в теплом. Одеты как попало. Наши . Издали, в ватни-
ках с чужого плеча и старых пальтишках, они похожи на сезонных рабочих.
Зато один господин, Я его еле узнал (хотЯ старикан из нашей палаты,
так преобразила его одежда!), сидел в добротном драповом пальто с мехо-
вым воротником, в шляпе, длинный элегантный шарф. Ему нехватало портфелЯ
или С всего лучше С трости с набалдашником. Хорошей сигары, может быть.
С Привет, С сказал Я, шляЯсь около. Он кивнул, но по сути не среаги-
ровал. Сидел устремленный в огромные окна вестибюля: высматривал родню.
СобралсЯ и дебил Алик, мой сосед, кровати рядом. Его забирали матьРо-
тец, Алик был в полном забытьи и беспрерывно то улыбался, то хмурился.
С Пока, С Я помахал ему рукой. Он менЯ не помнил.
К вечеру стало всюду пусто. И тихо. Медбратья, скучая, прошлись пара-
ми по коридору. СегоднЯ на уколах Маруся; подтянув на халате пояс, Я ти-
хонько поплелсЯ к ней. МарусЯ мила. Поболтали. Я в общем смирилсЯ с не-
обходимостью праздников С в больнице значит в больнице. Уколола: жду ми-
нуту, когда препарат мягко придавит мозг. Нарзанные взрывающиесЯ пузыри
в ногах, в руках, в душе, шампанское во всем теле С рай! И плевать, что
впридачу к столь выраженному телесному счастью (одновременно с ним) в
моих глазах, вероятно, уже появилось спокойное и стоячее (два болотца)
глуповатое выражение лица, как у всех сопалатников.
Вечерело. Я пошел в курилку. Там уже дымил санитар: С Дто? застрял на
праздники? С Он курил и все сплевывал.
Стал рассказывать, что у напарникаРсанитара руки трясутся: оказалсЯ
пьющий, вотРвот выгонят. И ленив работать на приеме буйных. Дома крушит
мебель, жену гоняет, соседей в трепете держит С а придет сюда ти-
хонькийРтихонький, психа боитсЯ по башке стукнуть. Бьет, конечно, но так
робко, что псих успевает дважды врезать ему в ответ, хаРха! С гоготнул
он.
Стал хвастать С мол, он не таков. Бью, не сжимаЯ кулака, С говорил
он. Бью в меру. Если сожму кулак, психу конец.
С Психу С да. А милиционеру? С спросил Я.
С Менту?
С Менту.
С А зачем его бить? Ты чо?
Я помолчал. Пауза. (Слабу врезать менту?)
Он опять показал кулак С в сжатом и в несжатом виде. И почему и как
именно, умелый, он бьет сжатым кулаком вполсилы. Сильный тычок псих тоже
не выдерживает.
С А мент? С опять спросил Я.
Он вперился:
С Ты чо? Ты, что ли, ментом работал прежде?
С Да не, С сказал Я. С Шутка.
С Ничо себе шутка!
Он пооткровенничал: у санитаров только с виду работа кулачная, силу
надо соразмерять, думать надо, С он одного психа ненароком убил. Да, да,
убил. По лицу бить нельзя, это он знал, предупредили. Врезал по ребрам,
и там, под ребрами, чтоРто смялось. Рентген, то да се, а вечером тот
отбросил копыта...
И, плюнув на сигарету, он выразительно выстрелил бычком в сторону
крохотного окна. Пугает, подумал Я. Сам боится.
Но тут и менЯ понесло. Препарат плюс опустевшаЯ стихшаЯ больница С
это странным образом возбуждало, коктейль говорливости. Я стал ему (ни-
зачем!) рассказывать, как Я рыбачил на Урале.
С ... Да уж река! С воодушевлялсЯ Я. С Всем рекам река, а рыбнадзор
какой!.. На ночь нам ловить едва разрешили. Только на ночь, на одну
ночь, а чтоб утром сматывались. Забросили перемет, двадцать крючков. Я
сам крючки вязал. Из двадцати на пятнадцати крючках сели судаки. Пятнад-
цать судаков поутру!
С Урал? С санитар удивлялся. Он плохо знал географию и
думал, что Урал С это только горы. Про реку и рыбу не
знал.
С Ты что! С кричал Я. С В Урале рыбы, как... (Я искал сравнение) как
в ухе.
С Ну? С он даже крякнул.
А рыбаРщука?! А сырой тлен речной лозы (острый запах реки)? а какаЯ
бахча на берегу с сероРполосатыми и белыми гигантами! А с реки ничей
крик: ТАлексаРаРаша! ВражинаРа! Верни лодку!У С и молчание с противопо-
ложного темного берега... Я говорил и говорил, поймал себЯ на том, что
еще немного и начну всхлипывать. (Накачивают. На праздники чегоРто доба-
вили, С догадался.) Но, казалось, именно сейчас река, лодка , рыба, ар-
бузы собираются, фокусируютсЯ моей речью в нечто сверхважное С говорение
как творческий акт. Казалось, Я так легко и гениально (и на века, это
понятно) оставляю сейчас свой след в этих подверстывающихся, скорых,
почти лихорадочных словах.
Бродил еще с час возле опустевших палат. В сестринской пусто, вновь
везенье! С Я быстренько туда, к аппарату, С поколебавшись, позвонил На-
те. Телефонный разговор ей был труден: Ната запиналась, заикалась. Я
сказал, что в больнице (не сказал, что в психушке) С и она (наконец впо-
пад) пожелала здоровья.
С Спасибо, С сказал Я.
С Спасибо, С сказала и она в ответ на мое спасибо.
Говорить трудно, но ведь играть ей не так трудно, верно? И Я попросил
сыграть мне на флейте, хоть чтоРнибудь. Да, да, прямо сейчас С Я буду
слушать. Из второй английской. (Тот, популярный кусочек.) Ната села иг-
рать: бедняжка трудилась, выдувала доступные ей писклявоРсладкие звуки,
стараясь порадовать больного, но перед самым исполнением, увы... дав от-
бой. То есть положив телефонную трубку не возле себя, а на место. Дастые
гудки. Я понял, в чем дело. Я ее простил. Пусть играет.
ДорвавшийсЯ до телефона С все равно, что голодный. Тут же Я попробо-
вал звонить Михаилу, но вошли медсестры и сразу в крик. Прогнали. Мол, а
если ДП? А если лечащий врач позвонит, а телефон занят! Вон, вон в пала-
ту!..
Горит наша тусклаЯ лампа. Все кровати ровно застелены. В палате оста-
лось нас двое. Перед сном ТлогическийУ дебил Юрий Несторович негромко
сообщает мне последние новости:
С ... Свет в палате дважды выключали. Это неправильно. Это совершенно
неправильно. Я только что принял одну таблетку седалгина...
Но вот и он, отчитавшись, смолк.
Можно спать. Тихо. Палата как пустыня. Луна. Лунный свет (далекий,
заоконный) напоминал о лугах с высокой травой.
Тихо. Но в коридоре (или это в раковинах ушей) Я расслышал некий жа-
лобный звук. Я прислушался. Я догадался. Это за много километров, дале-
коРдалеко отсюда, в бомжатнике, на первом его этаже, на убогих кв метрах
все еще звучала (длЯ меня) мелодия. Ната играла. Я слышал ее слабые нес-
лышные звуки. Она старалась. Она, конечно, выполнит просьбу и сыграет
всю флейтовую часть сонаты; до конца.
С утра С на укол, Я стоял возле решетки, вяло поглядывая, как КалериЯ
обламывает ампулы. Никакой толчеи, троеРчетверо, отчего в процедурной
показалось зябко. Зябко С да и стоял Я, просунув за прут руку, словно
дружески обнимал решетку.
Телефонный звонок, и КалериЯ говорит:
С Да... Да... А вот он рядом стоит.
И мне:
С Возьмите трубку.
С Я?.. Трубку?
Это чтоРто новенькое. В трубке знакомый и неожиданно бодрый голос
Ивана Емельяновича:
С Вас оставили? Вас не отпустили на праздники? Ужас!..
Главврач (телефоннаЯ вежливость) мне, обычному больному, объясняет С
мол, он тут ни при чем. К сожалению, отменить насчет праздников не мо-
жет. То есть он может, конечно. Но коллега Зюзин обидчив. Знаете ли, что
такое обида рядового врача на начальника? Так что празднички вы уж какР-
нибудь здесь, а? С перетерпите?.. Ну, и молодцом! А чтобы вам совсем не
заскучать, приходите ко мне. Поговорим да поболтаем. Можно попозже. А
можно и прямо сейчас. В кабинет. Вы ведь знаете, где кабинет...
НаконецРто большой человек менЯ припомнил! Когда Я ходил к нему как
брат Вени, у нас велись интеллектуальные беседы. Дуть ли не отношениЯ
складывались. (Я знаю, где кабинет.) Нет, Я не досадовал: понятно, что
главврачу, сверхзанятому Ивану Емельяновичу не до менЯ и не до досужих
со мной разговоров. (Ну а в праздники он вспомнил, можно пообщаться.)
Пока Я у телефона, КалериЯ призывно подняла шприц, выпрыскиваЯ веселый
микрофонтанчик С Я приспустил штаны С и одновременно с бонтонной неспеш-
ностью говорил в трубку: да, времЯ вполне удобное... да, да, сейчас, по-
жалуй, мне удобно... приду, С отвечал Я Ивану Емельяновичу, придерживаЯ
рукой штаны, а КалериЯ недовольно зыркнула: мол, как долго в такой позе
можно болтать!..
Отреагировала она на мое интеллигентное затягивание разговора до-
вольно злостно, сдернув рывком мои штаны сильно книзу и вбив в менЯ сма-
ху шприц, когда стоишь в рост, это больно. Ягодицу полагаетсЯ рассла-
бить, ей ли не знать. Но Я ей только улыбнулсЯ С вот тебе, мегера. (А
вот и небольно.) И с улыбкой же, без штанов продолжал светскую беседу,
мол, конечно, Я рад, Иван Емельянович, мол, спасибо, и разумеется, Я
приду С сейчас же приду...
В его кабинете сидел еще и завотделением ХолинРВолин, Алексей Игоре-
вич.
С ЗнакоРооРмьтесь поближе, С сказал Иван, и тут у него слегка (но за-
метно) повело Язык.
Странно бодрый голос его стал теперь понятен:
С ... Не только фамилиЯ чересполосная, но и кровь. Вот ведь как быва-
ет: дед аристократ! А другой дед большевик, притом большевик первого,
героического периода революции, то бишь настоящий!.. А сам господин Хо-
линРВолин С незнамо что. Ненастойчив. Неактивен. Не умеет пить. Такие
две прекраРааРсные ветви, а что в итоге?!
С В итоге С мутант, С радостно вскрикнул ХолинРВолин.
В первую минуту Я был, пожалуй, потрясен. Сидели под хмельком, да,
да, пьяны С оба! Пили при мне, ничуть не смущались. Но, с другой сторо-
ны, праздники это праздники, и чего (или кого?) смущатьсЯ боярам в своей
собственной вотчине С еще и в отдельном просторном кабинете? (Меня, что
ли? Шиза в больничной одежке.) Им и в голову не пришло смущаться. Больше
того: в открытости их приглашениЯ (Я сразу, разумеется, понял), то есть
в самом факте моего здесь появления, было выказано определенное мне до-
верие. УчитывалсЯ интеллигент, а не шиз в одежке. Оттого и речь их была
вполне раскованна, необязательна, разве что празднично приподнята. Оба
возбуждены. (Я все еще стоял. Больной знает свое место.)
С ... ХолинРВолин С мой верный глаз в Минздраве. Доносит мне о собы-
тиях в неприятельском лагере. Но иногда нетоРоочен!
С Я шпион, С снова вскрикнул ХолинРВолин. Он какРто боком держал го-
лову. И было видно, какой он молодой. Лет тридцать пять!
С Садитесь же, С приглашает Иван Емельянович.
Я сел.
С А раз сели, то и выпьем! С ХолинРВолин повел глазом на пустой (уже
пустой) графинчик на столе.
Я, конечно, осторожничаю, спрашиваю С а можно ли мне пить сегодня?
ХолинРВолин в хохот:
С Вот какой деликатный больной пошел нынче!
Но Иван Емельянович становитсЯ на миг серьезным:
С Обеденный укол вам следует пропустить. А ваш утренний С выпивке не
помеха. Вы не спьянеете быстро?
Я улыбнулся.
С Тогда поехали! С уже умоляюще вскрикнул ХолинРВолин.
Не так уж они оба были пьяны, скорее, возбуждены предстоящей им вы-
пивкой С почему бы и нет? Большие начальники, волею случаЯ вынужденные
дежурить в праздник, пьют себе в удовольствие. (Могут себе позволить.
Еще и менЯ позвали. Могли не позвать.) Иван Емельянович с серьезным ви-
дом извлек из шкафа емкий медицинский сосуд с красной сеткой делений.
Спирта там на треть. Иван всмотрелсЯ в черточки делений, черпнул ковши-
