закрыть, иначе порежусь, в ботинок натечет... ботинки
киллера. Шаг в шаг. Следил убийца на асфальте, бежал
бродяга с Сахалина... С Ерничающие, глуповатые, скачущие
мыслишки (уже с самонасмешкой), пока человек,
ожесточаясь, собирает себЯ и волю в одно целое.
Взял Я и колбасы, чужой, своей не было, грамм двестиСтриста, заскочил
на бегу в квартиру к Курнеевым: Курнеев добр дать (да и жена Вера сердо-
больна). Вышел в коридор. Крупно колбасу порезал, порубил кругляками,
молодец, сказал Я себе, С вот сейчас молодец. Если Дуб учует, угадает, Я
не дрогну. К твоей, мол, будущей (обещанной) выпивке взял закусь и нож,
не кусать же колбасу нам обоим в очередь...
Я выскочил на улицу, он менЯ ждал, минуты три прошло (пять?..), Я
сделал вид, что придавлен хмелем, что чуть пошатываюсь и, конечно, алчно
хочу водки. (Но Я уже не хотел. Ничего не хотел.)
С Ну? и где ж колбаса?
Я постучал по груди. Кусок выпирал заметно. Дуб (как легка и быстра,
как умела его ощупь) коснулсЯ менЯ рукой, убедилсЯ С и мы пошли дальше.
Наши с ним ночные поиски, хожения, как говорили в старину, имели сво-
ей внешней и вроде бы единственной целью выпивку. Шли бок о бок ночной
Москвой, как это водитсЯ у безденежных алчущих агэшников. Просто выпить
гдеРто водки. На халяву. ХотЯ бы сколько.
Но замыслами отличались С Дубик очень определенно нацелилсЯ ТвыдоитьУ
меня, узнать больше и пространнее о писателях, кто уже с именем и с
судьбой; да и о безымянных тоже. (Раз уж сообщение, раз уж Я позвонил С
должна же быть там своЯ тыща слов.) Как Я убедилсЯ после, он хотел услы-
шать любой наворот, всякую сплетню, раздутую хоть до полной неправдопо-
добности, до мифа (отчет о мифе С тоже информация). Хотел услышать о том
и о той, их деньгах, их смятых постелях, о визах, был или почему не был
на приеме в посольствах С обыденщина стукачества, мало кому важная, уже
и безвкусная, как перетертаЯ пища. (И все же комуРто нужная, а ему, Ду-
бику, необходимаЯ С работа, зарплата.) КакРникак труд. Он довольно ловко
накручивал на магнитофон мои раздерганные, сумбурные словеса. Он попрос-
ту совал руку в карман, словно бы почесываясь, и там нажимал мягкую
кнопку пуска. Если Я закуривал или замолкал, Дубисов вновь почесывался,
чтобы исключить холостой ход, зачем ему тишина? Как ни искусно он проде-
лывал (отворачивался, чихал, искал в карманах платок), Я замечал. Не
каждый раз, но замечал. Дело в знании. Когда знаешь С заметишь. Итак, он
хотел менЯ выдоить, Я С его убить. Так и было. В тот темный осенний ве-
чер. Теперь Я понимаю.
При всем том, оба пьяные, мы шли и поддерживали друг друга. И не
только слово за слово и плечо к плечу, мы поддерживали один другого на
крючке взаимного интереса (с наживкой, у каждого своя, жало скрыто).
С КакРто прихожу к СРсРсережке. А он выпивает с кем, ты думаешь?..
С НуРну?
С ПРпотом. РРрасскажу потом. С И Я пьяно махал рукой, мол, после.
Мол, надо выпить, сил нет.
Он убирал руку из кармана (так и не включив запись) и в свою очередь
поддерживал во мне дух близкой надеждой:
С Мы, Петрович, сыРсычас к Кирчонку. У него всегдРда найдется. В зак-
ромах. (То есть выпивка.)
Уже изрядно выпившие, оба не притворялись. Непонятно только, почему
Дубисов не хотел или не мог простоРнапросто напоить, влив в менЯ (по до-
роге) бутылкуРдве пойла. Спровоцировать тем самым очередной взрыв пьяной
болтовни и записать себе хоть все пять пустых пленок (у него их оказа-
лось четыре, одна в работе). Почему он должен был водить менЯ по какимР-
то знакомым? С водить и возить! С дважды, притом с пересадками, мы
подъезжали по адресу на троллейбусах (ночных и редких). Возможно, объяс-
нениЯ нет, и он тоже всего лишь хотел выпитьРзакусить. Он шел по тече-
нию. (Он жил. У жизни свой липкий цемент.) Но в заделе мог быть, конеч-
но, и вовсе неведомый мне цепкий профессиональный его опыт: он мог опа-
саться, скажем, что Я упьюсь и отключусь раньше времени. И он мало запи-
шет. А значит С он умело и привычно расчетливо (он так думал) поддержи-
вал равновесное состояние алкоголЯ в моей крови и С соответственно С в
моем сознании. Поддерживал за счет наших хожений по свежему воздуху. Но,
возможно (тоже не исключить), Дубисов и впрямь чувствовал себЯ должным
напоить менЯ как следует, так сказать, честно воздать филеру за получен-
ную честную информацию.
На Суворовском бульваре (Я ждал внизу у подъезда) он вместе с водкой
вынес горячую, сочную котлету на куске хлеба; свою он съел у них (у зна-
комых), а мне вынес. Мотнул головой: они, мол, с фанаберией!.. И,
сколькоРто поколебавшись, он в дом к ним менЯ не провел: постеснялсЯ мо-
их разбитых ботинок.
Но в громоздкий ржавый ангар, арендованный под мастерскую, мы ввали-
лись с ним вместе: там толоксЯ привычный пьющий люд С галдеж, крики,
стеснять (и стесняться) некого. Там, сняв марлю с картин, выясняли свои
отношениЯ с вечностью человек пять художников, шумных, молодых и мне не
знакомых. Какие замечательные говоруны! С Я уже стар длЯ них. Девицы.
Курят лихо. Рослые. Красивые. (Я стар и длЯ них.) Но пьяный разговор с
молодыми всегда легок, бодрящ: Я зацепился. И пили хорошо. НапьемсЯ
здесь под завязку, и в переходах меж гаражами Я на обратном пути его
прикончу С в углу. (Глупая, пьянаЯ мысль. Но Я почемуРто навязчиво хо-
тел, чтоб ржавые гаражи. Дтоб в углу.) Я уверял Дубика: хочу остатьсЯ
здесь С здесь, мол, водка, умненький разговор, и куда еще дальше тащить
нам свои старые ноги, копыта устали!
А Дуб не менее упорно менЯ отговаривал, уводил: вел дальше.
С Здесь пахнет нРнРнастоящим искусством! С вдохновенно цеплялсЯ Я за
молодых, за их свежие мысли, слова. (За проржавленный и просторный уют
их мастерской.) С Хочу быть с ними...
С Ты хочешь. Да вот они не хотят: ты длЯ них пьянь!
С А ты?
С А вот Я С нет.
Дубисова и здесь безусловно знали как стукача, слух стойкий; и, как
Василек и компания, тоже времЯ от времени подсмеивались. Некоторые кри-
вили рты (презирали молчком). Но слушали всерьез. Он знал о выставках
(не откажешь), об Эрике Булатове (знал лично), а как уверенно он препа-
рировал практику соцарта, последний погромыхивающий вагон соцреализма С
стоило слушать! Когда в кино убивают шпика, он полное ничтожество. (Дтоб
не жалеть. Дтоб треск раздавленной вши.) Меж тем не один Я рот раскрыл,
едва Дубисов заговорил о Кандинском, мюнхенский период, ТГолубой всадни-
кУ, жена Нина С Дубик еще и заспорил с художниками, с этими всезнайками.
Как раз о Нине, немкаРто была подругой Кандинского, великой подругой, а
Нина всеРтаки женой С оказалсЯ прав! (Полезли в потрепанный том; выясни-
ли; и шумно, уже колхозом, выпили за истину.)
Зато их шуточки становились, Я заметил, все более прицельны по мне и
злы. Один из молодых, с кудрявенькими бакенбардами, юный Пушкин, шепот-
ком, но впрямую спросил обо мне С со смешочком: ТА он С тоже?..У С и
костяшкой пальца по столу. Постучал. Не знаю, не расслышал ответ. Неяс-
но, чем и как они менЯ пометили. Но выпить всеРтаки дали. И тут же еще
один молодой и пьяноватый (портретист) обо мне вдруг запечалился. Приб-
лизился. Прямо в ухо мне С шепотом С а вы, мол, знаете, кем был этот че-
ловек? С имеЯ в виду Дубика.
С Почему был?.. Был и есть, С сказал Я, пьяно раздвигаЯ губы в улыб-
ке. Тоже ему в ухо.
С Да?
С Да.
С За это надо выпить. За постоянство.
Художник принес, чокнулись, и Я громко ему выдал, люблю, мол, балет
за его постоянство.
Все вокруг менЯ стали орать, так им понравилось. Писатель сказал. Про
балет писатель сказал. А вы слышали, писатель сказал... А между тем ска-
зал эту фразу другой писатель, в XIX, СалтыковРЩедрин. Они слишком моло-
ды, чтобы ценить его имя. ВремЯ ценить и времЯ недооценивать. Губерна-
тор. (Постоянный любитель перемен.) Я хотел сообщить молодой пьяни об
авторстве, но губы не двигались. Накуренность жуткая. Девицы. МолодаЯ и
совсем новаЯ формациЯ живописцев, еще не раздвоенная: еще не нацелившие-
сЯ ни удрать, ни продать. Толщь трех десятилетий. Мало их знаю. Я и ли-
тераторов молодых знаю мало, времЯ знать и времЯ не знать, старые,
старье, нас уже сносит на отмель.
Похоже, Дубик и здесь прислушивался, отцеживаЯ по капле (пчелкин нек-
тар). Он приходил к ним просто отметиться: приходил, чтобы быть своим.
Тропа не должна была зарасти. Он их пас. Я о том не думал (что думать о
молодых!). Мое напряжение ума сводилось сейчас к борьбе с алкоголем, Я
ведь пил, добавлял, тяжелел, а дело еще только предстояло. Дело. О Дуби-
кеРчеловеке С вот о чем Я силилсЯ не помнить, не скорбеть, опять же опа-
саясь, что пожалею. После чего, как клинопись на камне, в гебистских ан-
налах (возможно, самых прочных и вечных анналах нашего века) в общем за-
гаженном перечне... не отмыть. Но и распалятьсЯ на стукача до верной ми-
нуты Я себе не давал, Ярость могла изойти в нелепую ссору, в матерные
крики и в воздух; в ничто.
Мы звоним в дверь. Со стороны темной улицы. То есть Дуб звонит.
ДдзРзыньРтрамРтраРляРля... С такаЯ вот трель, в фаРмажоре. Кусочком
знакомой музыки звонок дает знать хозяевам о нашем приближении (о топта-
нии под дверью). А Дуб напорист: он тоже частица андеграунда живописцев,
он агэ, он наш, плоть от плоти, С и потому требует от людей (в кредит)
вниманиЯ и крепкой выпивки. ВниманиЯ и выпивки, как требовал и всегда
будет требовать от общества непризнанный талант С дай да выложь!
С Не пущу. Кто такие?! С Баба в передней не пускает, а под ногами по-
лы (отмечаю) с дорогим покрытием.
Но Дуб уже вошел, за ним Я.
С Куда лезете? да что ж такое!..
Дуб смеетсЯ С прочь с дороги. Твое дело доложить!
С Да знаешь ли ты, толстуха, что твои мне должны. Да, да, твои хозяе-
ва (ты еще ТгосподаУ скажи! ну, говори: госРпоРоРдааа...). Хозяин прос-
порил и должен, должоооРон мне бутылку шотландского виски...
С Бутылку? С на лице бабы панический страх.
ПоявляетсЯ хозяин с красными (от телевизора) глазами. Смеется:
С ЯРто думаю, кто шумит, кто волну в берег гонит?!. Входи!
ПоявляетсЯ и хозяйка; красивая. Просит пройти в гостиную.
С Да зачем в гостиную! Да бросьте, трахРтарарах (мат) С и нам, и вам
проще будет на кухне! С кричит радостно Дуб.
Тем более что кухнЯ огромна, со вкусом обставлена. Муж и жена С оба
художники лет под пятьдесят: оба изящны, тонки, интеллигентны. И ведь
как охотно его угощают! (ХотЯ он горланил.) Оба, Я думаю, слышали про
сторонний приработок господина Дубисова, но терпели и поили, и не гнали
взашей все из той же нашей неокончательной уверенности, российскаЯ чер-
точка, человек ведь. А еще и потому, конечно, что думали, что свой, что
каждодневный и домашний и, опять же, поРсвоему человечный стукач. (Про
когоРто. Но не станет же он с нами и про нас, вот так, с водкой и с шут-
койРприбауткой.) На менЯ это мило шутейное с ним общение неприятно дави-
ло. Потому что мне бы как раз и именно от человеческой его шелухи, от
его домашности сейчас отстраниться, отвернуться, неча вникать в игривые
мозги стукача, как и в последние профессиональные его потуги.
Напряжение во мне поддерживалось еще и тем, что Дуб тоже все помнил
(все в своем сюжете) С помнил и повторял: уж сегоднЯ он напоит менЯ как
следует, в усмерть , клянетсЯ честью, что напоит!.. Он очень решительно
увел менЯ с той замечательной кухни, от радушно взволнованной интелли-
гентной четы (повел дальше). ПрощалсЯ он с ними небрежно. И мне мигнул,
пошли, мол, Петрович. Наш, мол, с тобой путь дальше, а эти муж и жена,
ты же видишь, жмоты, С бутылки лишней с собой не дадут (и как художники
полное говно) С пошли!..
Но в следующей компании (полуподвал, народу полно, тусклаЯ неофици-
