любом из них мне будут рады. Я перепробую все, прежде чем переменю свое
решением
"Отчего мне отказали? -- спрашивал я себя, продолжая свой монолог.--
Отчего? Они даже не сказали, по какой причине. Ах, да! Маленький рост!
Говорили, что мне не закрепить снасть. Я хорошо знаю, что значит закрепить
снасть. Конечно, они хотели этим оскорбительным выражением сказать, что я
слишком мал, чтобы быть матросом. Но юнгой ведь я могу стать! Я слышал, что
бывали юнги и помоложе меня. Интересно, какой у меня рост? Эх, будь у меня
плотничья линейка, я бы измерил себя. Как глупо, что я этого не сделал дома!
Нельзя ли проделать это сейчас?"
Тут мои размышления прервались, потому что я заметил на одном из ящиков
надпись мелом: "4 фута". По-видимому, кто-то обозначил длину ящика, потому
что в высоту он не мог иметь четыре фута. Возможно, это была пометка
плотника или она была сделана для матросов, чтобы они знали, как грузить
ящик. Благодаря этой пометке я за три минуты узнал свой рост с точностью до
дюйма.
Я поступил так: лег плашмя на землю пятками к одному краю ящика, а
затем выпрямился и пощупал рукой, не соприкасается ли моя макушка с другим
концом ящика. Не хватало почти целого дюйма. Напрасно я изо всех сил
вытягивал шею -- я никак не мог дотянуться до края ящика. Впрочем, это не
имело большого значения. Ясно, что раз длина ящика четыре фута, значит, во
мне неполных четыре.
Я поднялся на ноги, обескураженный результатом измерения.
Мне никогда нс приходило в голову, что я такой маленький. Какой мальчик
не считает себя почти мужчиной! Но теперь я убедился в том, что
действительно мал ростом. Неудивительно, что Джек Уотерс назвал меня
рыбешкой, а другие объявили, что я не смогу закрепить снасть.
Уверившись в том, что я настоящий лилипут, я впал в полное уныние и
мысли мои приобрели мрачный оттенок. Теперь я знал, что меня не возьмут ни
на одно судно. Не бывало еще юнги такого маленького роста. Я таких не видал.
Наоборот, мне случалось встречать рослых парней, которые служили в командах
бригов и шхун, посещавших нашу гавань, и которых почему-то именовали
"юнгами". Нет, дело безнадежное! Придется вернуться домой. Но я опять уселся
на ящик и продолжал раздумывать. Уже в раннем детстве ум мой был склонен к
изобретательству. Скоро у меня зародился новый план, который, казалось,
вполне годился, чтобы осуществить мое первоначальное намерение.
Тут мне пришла на помощь память. Я вспомнил истории про мальчиков и
взрослых, которые тайком прокрадывались на суда и уходили с ними в море.
Когда суда отходили далеко от берега, беглецы покидали свои убежища и
продолжали путешествие в качестве матросов.
Воспоминания об этих отважных героях едва успели промелькнуть у меня в
мозгу, как я решил последовать их примеру. Я мгновенно принял решение:
спрятаться на борту какого-нибудь корабля -- ну, скажем, того же корабля, с
которого меня выгнали с таким позором. Это был единственный корабль в порту,
который готовился к отплытию. Впрочем, по правде сказать, если бы таких
кораблей была и дюжина, я все-таки выбрал бы "Инку".
Вы удивитесь, почему я избрал именно этот корабль, но это легко
объяснить. Я был так обижен на моряков, особенно на помощника капитана, за
невежливое обращение, что мне захотелось отомстить им.
Я знал, что они не выбросят меня за борт. Если не считать помощника,--
все они люди не жестокие. Конечно, они не упустили случая подшутить надо
мной, но некоторые из них пожалели меня, когда узнали, что я сирота.
Итак, решено: я отправляюсь в плавание на этом большом корабле --
наперекор помощнику, капитану и команде!
-==Глава XVIII. Я ПРОНИКАЮ НА КОРАБЛЬ==-
Но как пробраться на корабль? И как укрыться на нем? Вот какие
трудности тотчас встали передо мной.
Явиться на палубу только затем, чтобы снова быть изгнанным? Нельзя ли
подкупить кого-нибудь из матросов, чтобы они пропустили меня на палубу? Но
чем подкупить? У меня совсем не было денег. Мой кораблик и моя одежда --
последняя очень плохого качества -- вот и все, что мне принадлежало. Я бы
отдал кораблик, но минутное раздумье убедило меня в том, что ни один матрос
не оценит вещь, которую сам легко может сделать; я считал, что любой матрос,
если захочет, без труда смастерит кораблик. Нет, матроса не подкупишь
игрушкой, нечего и думать об этом!
Вспомнил! У меня ведь есть ценная вещь -- часы. Правда, это
обыкновенные, старомодные серебряные часы и стоят они немного, но идут
хорошо. Я получил их от моей бедный матери вместе с другими, более ценными,
но те присвоил дядя. Старые, дешевые часы мне разрешено было носить, и, по
счастью, они как раз оказались у меня в кармане. Нельзя ли таким образом
подкупить Уотерса или кого-нибудь из матросов, чтобы они тайком пропустили
меня на борт и укрыли, пока судно не выйдет в море?
Я решил попытать счастья.
Пожалуй, главная трудность теперь -- увидеть Уотерса или другого
матроса так, чтобы остальные не присутствовали, и рассказать ему, что я
задумал. Придется бродить вокруг корабля, пока кто-нибудь из них не выйдет
на берег один.
Я надеялся, что в крайнем случае сумею и сам пробраться на судно,
особенно вечером, когда матросы окончат работу и уйдут на нижнюю палубу. В
таком случае мне даже незачем сговариваться с матросами. В темноте я сумею
пройти мимо вахтенных и спрятаться где-нибудь внизу. Я, конечно, без труда
найду убежище между бесчисленными ящиками и бочками.
Но сомнения тревожили меня. Будет ли корабль стоять в порту до вечера?
И не настигнет ли меня дядя с работниками?
Признаться, первое меня волновало меньше. На судне все так же, как и
вчера, красовалось объявление: "Инка" отправляется в Перу завтра". Но когда
будет это "завтра"? Во всяком случае, едва ли судно собирается отплыть
сегодня,-- на набережной еще лежит множество тюков с товарами, несомненно
предназначенных для этого корабля. Кроме того, я не раз слышал, что суда
дальнего плавания отправляются не очень-то аккуратно.
Я рассудил, что вряд ли корабль уйдет сегодня и что ночью я смогу
пробраться на борт.
Была еще другая опасность -- быть пойманным и доставленным домой. Но,
по зрелом размышлении, это казалось маловероятным. На ферме не хватятся меня
до вечера, да и вечером вряд ли станут искать, рассчитывая, что ночью так
или иначе я сам вынужден буду вернуться. Значит, с этой стороны нет поводов
для опасений.
Я перестал думать о доме и начал готовиться к выполнению своего плана.
Я рассчитывал, что мне придется скрываться на судне не меньше двадцати
четырех часов, может быть, больше. Нельзя же столько времени оставаться без
еды! Но где запастись едой? Я уже говорил, что у меня совсем не было денег.
Я не мог купить еду и не знал, где и как раздобыть деньги.
Тут мне пришла в голову превосходная мысль: продам свой кораблик и на
вырученные деньги куплю еду.
Игрушечное судно мне теперь не нужно --отчего не расстаться с ним?
Без дальнейших размышлений я вышел из своего убежища между бочками и
отправился по набережной искать покупателя для моего кораблика.
Я скоро нашел его. Это была лавка морских игрушек. Поторговавшись
немного с хозяином, я продал кораблик за шиллинг[21].
По-настоящему мое маленькое суденышко с его оснасткой стоило в пять раз
дороже, и при других обстоятельствах я бы с ним не расстался и за такую
цену. Но торгаш понял, что я нахожусь в затруднительном положении, и
воспользовался этим.
Теперь у меня было достаточно денег. Я отправился в другую лавку и на
все деньги купил сыру и сухарей, каждого товара на шесть пенсов[22].
Рассовав провизию по карманам, я вернулся на прежнее место между грузами и
снова уселся на ящик. Я порядком проголодался, так как обеденный час давно
прошел, и накинулся на сыр и сухари, что весьма облегчило мои карманы.
Приближался вечер, и я решил выйти на разведку. Надо было выяснить, в
каком месте легче всего взобраться на борт, когда придет время. Матросы
могут заметить, что я слоняюсь возле судна, но, конечно, им и в голову не
придет, что я делаю это с определенной целью.
А что, если они опять начнут насмехаться надо мной? Тогда я стану
отвечать им и, пользуясь этим, высмотрю все, что мне нужно.
Не теряя ни минуты, я начал прогуливаться по набережной с нарочито
небрежным видом. Я остановился около носовой части корабля и посмотрел
наверх. Палуба опустилась почти до уровня набережной, потому что нагруженное
судно сидело теперь гораздо глубже. Но высокий фальшборт закрывал от меня
палубу. Я сразу заметил, что нетрудно будет с набережной влезть на него и
проникнуть на судно, держась за ванты[23]. Я решил, что это будет самый
правильный путь. Конечно, надо действовать с большой осторожностью. Если
ночь будет не слишком темная и вахтенный матрос меня заметит, все будет
кончено: меня примут за вора, схватят и посадят в тюрьму. Но будь что будет
-- я шел на риск.
На борту все утихло. Не слышно было ни шума, ни голосов. Товары все еще
лежали на набережной -- значит, погрузка не кончилась. Но матросы прекратили
работу, и я видел, что на трапе и вокруг люка никого нет. Куда они делись?
Крадучись я поднялся до середины трапа. Передо мной был большой люк и
палуба. Не видно было ни синей куртки помощника, ни засаленных фуфаек
матросов. По-видимому, вся команда ушла в другую часть корабля.
Я остановился и прислушался. Откуда-то из передней части судна до меня
донеслись приглушенные голоса. Я знал, что это голоса матросов, беседующих
друг с другом. Вдруг я увидел человека, который прошел мимо трапа. Он нес
большой котел, из которого валил пар. Там, очевидно, находился кофе или
какая-нибудь другая горячая пища. Без сомнения, это был ужин для матросов, и
нес его кок[24]. Вот почему работа прекратилась и матросы ушли на носовую
часть корабля: они готовились ужинать.
Отчасти из любопытства, отчасти побуждаемый новой, только что возникшей
у меня мыслью, я поднялся на палубу. Я увидел матросов далеко в передней
части судна. Некоторые расположились на брашпиле[25], другие -- прямо на
палубе, держа в руках оловянные миски и складные ножи. Меня никто не
заметил, никто не смотрел в мою сторону. Все их внимание было сосредоточено
на коке и на дымящемся котле.
Я торопливо оглянулся -- кругом никого не было. Моя новая мысль
приобрела более четкие очертания.
-- Сейчас или никогда! -- прошептал я и, нагнувшись, без оглядки
побежал по палубе к основанию грот-мачты. Теперь я находился у самого края
открытого люка. В него-то я и собирался забраться. Лестницы не было, но с
талей свисал канат, конец которого уходил вниз, в трюм.
Я потянул канат и удостоверился, что он надежно закреплен наверху.
Крепко ухватив его обеими руками, я осторожно спустился вниз.
Счастье, что я не сломал себе шеи, потому что выпустил из рук канат
раньше, чем спустился донизу.
Я отделался только сотрясением, упав на дно трюма.
Но я сейчас же вскочил на ноги и, перебравшись через несколько ящиков,
еще не расставленных на места, спрятался за бочкой и притаился во мраке и
тишине.
-==Глава XIX. УРА! МЫ ОТЧАЛИЛИ!==-
Спрятавшись за бочкой, я пристроился поудобнее и через пять минут
заснул так крепко, что все колокола Кентербери[26] не разбудили бы меня.
Последней ночью я мало спал, да и в предыдущую ночь не много -- мы с Джоном
рано выехали на рынок. Усталость от длительного путешествия пешком и
непрерывное в течение целых суток напряжение нервов, только теперь несколько
