секунды времени.
Эти мысли не приходили мне в голову, пока я плыл, стараясь добраться до
столба. Но кое о чем я подумал. Я понял, что не сумею взобраться на бочку. Я
стал соображать, что же мне делать, когда доплыву до столба,-- это было мне
совсем неясно. Буду стараться держаться за столб, как и раньше, но как мне
удержаться возле него? Так я и не решил этого вопроса, пока не ухватился за
столб.
После долгой борьбы с ветром, приливом и дождем я снова обнял его, как
старого друга. Он и был для меня чем-то вроде друга. Если бы не этот столб,
я пошел бы ко дну.
Достигнув столба, я уже как бы чувствовал себя спасенным. Было
нетрудно, держась за него руками, лежать всем остальным туловищем в воде,
хотя, конечно, это было довольно утомительно.
Если бы море было спокойно, я бы мог долго оставаться в таком
положении, пожалуй, до конца прилива, а это было все, что мне требовалось.
Но море не было спокойно, и это меняло дело. Правда, на время оно почти
утихло и волны стали меньше, чем я и воспользовался, чтобы отдохнуть и
отдышаться.
Но это была короткая передышка. Ветер подул снова, полил дождь, и море
забушевало опять, еще сильнее, чем раньше. Меня подбросило вверх, почти до
самой бочки, и тотчас потащило вниз, к камням, потом завертело волчком
вокруг столба, который служил мне как бы стержнем. Я проделывал
акробатические упражнения не хуже любого циркача.
Первый натиск волн я выдержал мужественно. Я знал, что борюсь за
спасение своей жизни, что бороться необходимо. Но это давало слабое
утешение. Я чувствовал, как недалек от гибели, меня одолевали самые мрачные
предчувствия. Самое худшее было еще впереди, и я знал, что еще несколько
таких схваток с морем -- и силы мои вконец иссякнут.
Что бы такое сделать, чтобы удержаться на месте? Я ломал себе голову
над этим в перерыве между двумя валами. Будь у меня веревка, я привязал бы
себя к столбу. Но веревка была так же недоступна для меня, как лодка или как
уютное кресло у камина в доме дяди. Не было смысла и думать о ней. Но в эту
минуту словно добрый дух шепнул мне на ухо: если веревки нет, надо ее
заменить чем-нибудь!
Вам не терпится узнать, что я придумал? Сейчас услышите.
На мне была надета плисовая куртка -- просторная одежда из рубчатого
плиса, какую носили дети простых людей, когда я был мальчиком. При жизни
матери я носил ее только по будням, а теперь не расставался с ней и в
праздники. Не будем умалять достоинства этой куртки. Позже я стал хорошо
одеваться, носил платье самого лучшего сукна, какое только могут произвести
на свет ткацкие станки западной Англии, но за все свои наряды я не отдал бы
кусочка моей старой плисовой куртки. Мне кажется, я имею полное право
сказать, что обязан ей жизнью.
Так вот, на куртке был ряд пуговиц -- не нынешних роговых, костяных,
слабеньких... нет! Это были хорошие, крепкие металлические пуговицы размером
с шиллинг и с железными "глазками" в середине. На мое счастье, они были
крупные и прочные.
Куртка была на мне, и тут мне тоже повезло, потому что ее могло и не
быть. Ведь, отправляясь в погоню за лодкой, я сбросил куртку и штаны. Но,
вернувшись, я надел снова и то и другое, потому что стало вдруг довольно
свежо. Все это произошло весьма кстати, как вы сами сейчас увидите.
Зачем мне понадобилась куртка? Для того, чтобы разорвать ее на полосы и
привязать себя к столбу? Нет! Это было бы почти непосильной задачей для
человека, затерянного в бушующем море и у которого в распоряжении только
одна свободная рука для вязания узлов. Я даже не мог снять куртку, потому
что промокшая ткань прилипла к телу, как приклеенная. Я ее и не снял.
Мой план был гораздо лучше: я расстегнул и широко распахнул куртку,
плотно прижался грудью к столбу и застегнул куртку на все пуговицы с
противоположной стороны столба.
К счастью, куртка была достаточно просторной. Дядя оказал мне
неоценимую услугу, заставив меня и по праздникам носить эту широкую, старую
плисовую куртку, хотя в то время я думал иначе.
Застегнув все пуговицы, я получил возможность отдохнуть и подумать --
это был первый случай за все время.
Теперь меня уже не могло смыть, и мне нечего было бояться. Я мог
сорваться с рифа только вместе со столбом. Я стал составной частью столба,
как бочка на его верхушке, и даже больше, потому что корабельный канат не
мог бы так прочно меня с ним связать, как полы моей крепкой куртки.
Если бы от близости к столбу зависело мое спасение, я мог бы сказать,
что уже спасен. Но увы! Опасность еще не миновала. Через некоторое время я
увидел, что положение мое улучшилось лишь немногим. Громадный вал пронесся
над рифом и окатил меня с головой. Я даже подумал, что устроился еще хуже,
чем раньше. Я был так плотно пристегнут к столбу, что не мог взобраться
повыше; вот почему мне пришлось выдержать новое купанье. Волна прошла, я
остался на месте, но какой в этом толк? Я скоро задохнусь от таких повторных
купаний. Силы меня оставят, я соскользну вниз и утону,-- и тогда можно будет
сказать, что я умер если не со знаменем, то "с древком в руках".
-==Глава XIII. ПОДВЕШЕН К СТОЛБУ==-
Однако я не потерял присутствия духа и стал снова думать, как бы
подняться над уровнем волн. Я мог бы это сделать, не расстегивая ни одной
пуговицы. Но как мне удержаться наверху? Я очень скоро соскользну вниз. О,
если бы здесь была хоть какая-нибудь зарубка, узелок, гвозди! Если бы,
наконец, был у меня нож, чтобы сделать надрез! Но узелок, зарубка, гвоздь,
нож, надрез -- все это было недостижимо...
Нет! Нужно совсем другое. Я вспомнил, что столб суживается кверху,
верхушка его стесана со всех сторон и заострена, а на острие надет бочонок,
или, вернее сказать, часть верхнего конца столба пропущена в дно бочонка.
Я вспомнил, как выглядит узкая часть столба: там вокруг него есть
выступ, нечто вроде кольца, или "воротника". Хватит ли этого небольшого
выступа для того, чтобы зацепить за него куртку и помешать ей соскользнуть
вниз? Необходимо попытаться это сделать.
Не дожидаясь новой волны, я "атаковал" конец столба. Ничего не вышло --
я слетел обратно, внизу меня снова ждали мои горести: меня опять окатило
водой.
Вся беда была в том, что я не мог как следует натянуть воротник куртки
-- мешала голова.
Я полез снова, задумав на этот раз другое. Как только схлынула волна, у
меня появилась новая надежда: надо попробовать закрепиться наверху не
курткой, а чем-нибудь другим.
Но чем же? И это я придумал! Вы сейчас узнаете, что именно. На плечах у
меня были помочи -- не современные матерчатые подтяжки, а два крепких ремня
оленьей кожи. Я и решил повиснуть на них.
Пробовать и соображать не было времени. Я не имел ни малейшего желания
находиться внизу -- и опять отправился наверх. Куртка помогла мне. Я натянул
ее, откинувшись изо всех сил на спину и стиснув ногами столб.
Таким образом я получил возможность оставаться наверху подольше, не
испытывая усталости.
Устроившись как следует, я снял помочи. Я действовал с величайшей
осторожностью, несмотря на неудобную позу. Я постарался не уронить ни одного
из ремней, связав их вместе. Узел я сделал как можно крепче, экономя каждый
свободный кусочек ремня. На конце я сделал петлю, предварительно опоясав
помочами столб, продвинул эту петлю вверх, пока она не оказалась выше
выступа на столбе, и затянул ее. Мне осталось только пропустить ремень через
застегнутую на все пуговицы куртку, опоясать себя свободным концом и
завязать его. Я все это сделал довольно быстро и, откинувшись назад, налег
на ремень всей своей тяжестью. Я даже убрал ноги и висел с минуту, как
повешенный. Если бы какой-нибудь лоцман увидел меня в таком положении в свою
трубу, он наверняка решил бы, что я самоубийца или что произошло кошмарное
преступление.
Я очень устал и наглотался воды. Вряд ли я сознавал весь комизм своего
положения. Но теперь я мог смеяться над опасностями. Я был спасен от смерти.
Это было все равно, что увидеть Гарри Блю с его лодкой на расстоянии десяти
ярдов от столба. Пусть буря крепчает, пусть льет дождь, пусть воет ветер,
пусть вокруг меня беснуются пенистые гребни! Невзирая ни на что, я останусь
здесь, наверху.
Правда, мое положение нельзя было назвать особенно удобным. Я сразу
начал соображать, как бы устроиться получше. Ноги у меня затекли, и мне
приходилось опускать их и повисать на ремне, что было неприятно и даже
опасно. Однако был выход и из этого неудобства, и я скоро нашел его. Я
разорвал штаны снизу до колен -- кстати, они были сделаны из той же плотной
ткани, что и куртка,-- и, закрутив жгутом повисшие вниз концы, обвел их
вокруг столба и крепко завязал. Это обеспечило покой нижней части моего
тела. Таким образом, полувися, полусидя, я провел остаток ночи.
Если я скажу вам, что в свое время начался отлив и снова обнажились
скалы, вы решите, что я, конечно, тотчас отвязался от столба и спустился
вниз. Нет, я этого не сделал: я больше не доверял этим скалам.
Мне было неудобно, но я оставался на столбе -- я боялся, как бы не
пришлось еще раз все начать сначала. Вдобавок я знал, что наверху меня
скорее заметят, когда настанет утро, и с берега пошлют ко мне на помощь.
И помощь мне была послана, или, вернее, пришла сама собой.
Не успела Аврора позолотить морской горизонт, как я увидел лодку,
несущуюся ко мне со всей возможной скоростью. Когда она подошла поближе, я
увидел то, что мне лишь грезилось раньше: на веслах сидел Гарри Блю!
Не стану распространяться о том, как повел себя Гарри, как он смеялся,
кричал, размахивал веслом, как бережно и осторожно снял меня со столба и
положил в лодку. И когда я рассказал ему всю историю и сообщил, что его ялик
пошел ко дну, он не стал сердиться, а только улыбнулся и сказал, что могло
быть и хуже. И с того дня ни разу ни один упрек не сорвался с его уст -- ни
слова о погибшем ялике!
-==Глава XIV. ЗАВТРА--В ПЕРУ!==-
Опасное приключение на рифе не оказало на меня никакого действия -- я
не стал бояться воды. Пожалуй, я еще больше ее полюбил именно за то
волнение, которое испытываешь при опасностях.
Вскоре я почувствовал непреодолимое желание увидеть чужие страны,
пересечь океан. Каждый раз, когда я глядел на бухту, эта мысль приходила мне
в голову. Видя на горизонте белые паруса, я думал, как счастливы должны быть
те, которые плывут на этих кораблях. С удовольствием поменялся бы я местом с
последним матросом из их экипажа.
Может быть, меня не так бы тянуло в море, если бы домашняя моя жизнь
сложилась получше, если бы у меня были добрый отец и любящая мать. Но мой
суровый старый дядя мало заботился обо мне. Таким образом, лишенный семейных
уз, которые привязывали бы меня к дому, я еще больше стремился в океан. Я
очень много работал на ферме, а к такому образу жизни меня совсем не влекло.
Нудная работа только разжигала мое стремление отправиться в далекие края,
повидать чудесные страны, о которых я читал в книгах и о которых
рассказывали матросы, бывшие рыбаки из нашего поселка, приходившие теперь на
побывку в родные места. Они толковали о львах, тиграх, слонах, крокодилах,
обезьянах величиной с человека, о змеях, длинных, как якорный канат. Короче
говоря, мне надоела тупая, однообразная жизнь, которую я вел дома и которая
в моем представлении была возможна только в нашей стране, потому что, судя
по рассказам моряков, во всех остальных странах можно было встретить сколько
душе угодно диких зверей, заманчивых приключений и всяких невероятных чудес.
