пытства.
Но тут же червь сомнения вполз в шкрабье сердце. Ведь это говорит о.
Сергей, занимавшийся в старое время за приличную мзду и нелегально, бра-
коразводными процессами; известный всему городу своими романическими по-
хождениями; застигнутый некогда купеческим дворником под подворотней,
когда в отсутствие хозяина пробирался к его супруге; тот о. Сергей у ко-
торого однажды во время заседания окружного суда, где о. Сергей приводил
к присяге свидетелей, внезапно от неизвестной причины из находящихся в
поповских карманах пивных бутылок выскочили пробки, и все присутствовав-
шие с изумлением созерцали, как по муаровой рясе (которую, кстати будь
сказано, в Головотяпске перекрестили в "амурную"), клубами повалила бе-
лая пена. Неужели на него снизошел дар в виде огненных языков? Неужели
он переродился настолько, что сможет устроить в Головотяпске церковную
общину, подобную древне-апостольской?
- Так-то, друг мой, - разглагольствовал о. Сергей, - жизнь великая
вещь. Дыхание жизни все изменяет. Помните, как в псалме: "пошлешь духа
твоего, и начнется созидание, и обновишь лицо земли". От жизни не надо
убегать, потому что она всегда приносит нечто новое и интересное. Вот в
нашу мертвую церковь попала капля жизни, и вы увидите, друг мой, какое
чудо произошло. Жезл Ааронов, целые века бывший сухой палкой, расцвел.
Ближе к жизни все мы должны стоять.
- Значит, приспособиться к новой жизни? - спросил Азбукин.
- Нет, не это, а вот вы раньше сказали, - переподготовиться. Это сло-
во приличнее, лучше, чем приспособиться. Но в сущности, друг мой, важен
самый процесс, а не то слово, которым он обозначается.
О. Сергей скоро свернул в тот переулок, где жила его жена, "посторон-
няя".
IX
Местком работников просвещения собирался обыкновенно в просторной
учительской комнате 1-ой школы 2-ой ступени. Когда Азбукин зашел туда,
там сидели, говорили, курили, - собрание шло, как и полагается итти соб-
ранию. У стены за столом покоился президиум из трех человек: председа-
тель - лысый, с большими обвислыми усами, чрезмерно спокойный, даже
флегматичный человек, - лениво дремал; секретарь, - молодой шкраб, - на
бумаге, разделенной графой на две половины, над одной из которых стояло:
слушали, над другой: постановили, согнувшись и водя указательным пальцем
по переносице, заносил; товарищу председателя, как и вообще большинству
товарищей председателя в свете, делать было решительно нечего: он каран-
дашом воздвигал перед собой дома, церкви; классифицировал человеческие
профили и, особо, носы; округлял кошек, сидевших задом и, наконец вырас-
тил такое фантастическое чудовище, что даже сам не мало был озадачен. Он
по натуре создан был художником, а совсем не товарищем председателя.
Налево от стола, на трех скамьях, поставленных перпендикулярно столу,
расположились наиболее почтенные посетители месткома; здесь был и секре-
тарь местного комитета партии, человек с выпуклым челом и этак чем-то
львиным в нижней части лица и голове. Какой у него был суровый, повели-
тельный взгляд; как пригибал последний к земле встречавшиеся с ним
шкрабьи взгляды. Рядом с ним сидело несколько партийных, - сильных, по
их собственному выражению, - лекторов. Пришли они на собрание, потому
что на повестке стоял вопрос о переподготовке шкрабов, во время которой
они жаждали читать лекции. Народ это был молодой, самоуверенный, из та-
ких, которые с легким сердцем вам скажут: - А что нам Маркс? Эка шутка
Маркс! Мы, сидя над полит-наукой, штаны просидели!
Мир шкрабов, копошившийся на месткоме, казался им диким первобытным
лесом, куда еще не заглядывали лучи политического солнца, - и они со
своих мест взирали на этот мир с любопытством и нескрываемым превос-
ходством. Сидел ученый Лбов и Молчальник и несколько комиссаров, кроме
комиссара образования. Тут же по нисходящей линии сидели члены правления
с Секциевым во главе: у них был вид гостеприимных хозяев, озабоченно
наблюдающих во время обеда, чтобы гости были сыты и довольны. На этих
почетных местах и два-три человека правленцев других организаций; - из
породы тех людей, которые мучась завистью, боятся, как бы в другой про-
форганизации не было лучше, чем у них. Это - совершенно новые индивидуу-
мы, ни с чем не сличимые, появившиеся в результате соединения таких яв-
лений, как Головотяпск и социализм.
Вот сидит председатель союза работников, с тщательно выбритым грибо-
образным лицом, с сухим, аскетическим блеском глаз сквозь очки. Он - чу-
десный гончар. Но попробуйте сказать ему: - Василий Иванович, чего ради
вы треплетесь в союзе в то время, когда могли бы миллиарды выколачивать
на горшках? Попробуйте это сказать, и он, смерив вас с ног до головы
проницательным взглядом, ответит вам: - Потому служу, что есть еще эле-
мент, который следует жать.
Боже мой! Какой он сторонник всеобщего экономического равенства, как
он следит, чтобы кто-либо из головотяпских служащих не получил лишнего
миллиона за участие в комиссии или еще за что-нибудь. Он - беспартийный:
он всегда был, есть и останется беспартийным. Но, глядя на его поступки,
даже самые заядлые головотяпские комиссары, покрутив головой, говорят:
- Однако!
Когда его назначили членом комиссии по определению уравнительного
сбора, то он на головотяпских буржуев и мещан такие умопомрачительные
цифры накинул, что те буквально полезли на стену, а губерния, затоплен-
ная жалобами, огулом и вдруг понизила цифры и указала, что на будущее
время Василия Ивановича определением налогового бремени утруждать не го-
же.
- Василий Иванович, вы же местный уроженец и беспартийный, почему же
вы так строги к своим согражданам? - пожалуй, спросит кто-нибудь его - и
тотчас получит ответ:
- А революция наша чем отличается от прочих? Тем, что социальная, так
ведь? А что такое равенство? А кто такие, в большинстве случаев, жители
нашего города? - Буржуазно-кулацкий элемент, который надлежит всячески
жать, ибо других способов перевоспитать его нет.
Счел нужным присутствовать на собрании месткома Василий Иванович, уз-
нав, что здесь будет поднят вопрос о переподготовке учителей. - Шкрабы
то распустились, - наклонился он дружески к Секциеву, - их бы давно под-
тянуть следовало.
Доклад делал человек с беспомощно прощупывавшими свои же очки глазами
и с незатейливой и чахлой растительностью, как кусты окружавшие Голово-
тяпск. Говорил он о необходимости усиления деятельности местного коопе-
ратива: протекала в это время кооперативная неделя, острием своим нап-
равленная против головотяпского нэпмана, который во рвении и рвачестве
был истинно неподражаем.
Доклад... Каким заурядным было это событие в эпоху военного коммуниз-
ма, когда обо всех заботилось государство, и все могли посвятить себя
высокополезной общественной и государственной деятельности, - событие,
имевшее свои подразделения: лекция, отчет, просто доклад, содоклад и пр.
пр. Кто только не делал тогда докладов в Головотяпске: делали партийные
деятели с достоинством и авторитетно; делали профессиональные деятели -
озабоченно и серьезно; делали первые входившие на собрание с улицы люди:
на всех жителей Головотяпска спустился тогда дух голубиный и они обрели
дар красноречия. Но нэп, принесший всюду сокращение, распространил сок-
ращение и на область докладов. Случилось так, что большинство граждан
Головотяпска сразу лишилось дара красноречия. Это совпало с разряжением
густых рядов служащих, в число которых до нэпа входило почти все взрос-
лое население Головотяпска. Ораторы обособились и стали редкостью. Даже
союз работников просвещения начал назначать докладчиков на основе про-
фессиональной дисциплины. Докладчик поневоле, - конечно, и после получе-
ния бумаги, - продолжал есть, спать, работать, осуждать ближних, поку-
пать сено для своей коровы, но все это творил не так, как раньше, не ра-
достно, а как будто тоже на основе профессиональной дисциплины. Покупа-
ет, к примеру, он сено на базаре, совершая попутно сложнейшую торговую
комбинацию, которая расчитана на то, чтобы надуть простоватого
крестьянина, - приобретая на свое скудное жалованье мануфактуру, меняя
мануфактуру на рожь, рожь на овес, и - овес на сено, - и, точно шмель в
комнату влетает и начинает зудить в окно, возникает у него мысль: док-
лад, послезавтра мой доклад. И как и не бывало хитроумнейших торговых
операций, а спохватившийся обитатель деревни, пользуясь замешательством
покупателя, одерживает над ним нетрудную победу.
А то - садится жертва обедать. Супруга подает суп с ветчиной. Отмен-
ная ветчина! Сам собственными руками выкормил. Все располагает к аппети-
ту: легкий дымок, струящийся над миской, торжествующий вид раскраснев-
шейся супруги, нетерпеливые возгласы и жесты детей - и вдруг... в ухе
некий комар тоненько, бисерным жалом напевает: до-до-до-до-кла-а-ад. Не
убьешь, не прогонишь этого комара. Жертва кладет ложку и жалуется обес-
покоенной жене на отсутствие аппетита. Лицо опечалено. И дымок, - прив-
лекательно нависавший над супом, куда-то стыдливо исчезает. Позже, когда
жертва выступает с докладом, все присутствующие наперебой восклицают:
как Петр Петрович изменился! Как он побледнел! Под глазами круги!
Но докладчик, трактовавший о кооперативном деле, был подлинный док-
ладчик - докладчик по призванию. Им Головотяпск справедливо мог гор-
диться так же как и своими комиссарами. Ему даже и должность такую опре-
делили, чтобы он мог специально заниматься докладами, - юрисконсульт при
исполкоме, - недавно введенную должность, для которой на первых порах не
доставало стола. Когда же стол был сооружен, выяснилось, что самая долж-
ность упраздняется...
Думы нашего юрисконсульта, обыкновенно, вращаются вокруг какого-либо
доклада. Любит он, крепко любит выступать с докладами. Как боевой конь,
заслышав звуки трубы, волнуется и дрожит в священном трепете, - так и
юрисконсульт не в себе, когда услышит о собрании, где можно сделать док-
лад. Это все знают и, когда в правлении того или иного союза придет из
губернии бумажка устроить собрание, прочитать такой-то доклад, и члены
правления поникнут профессиональными головами в раздумьи - внезапно
кто-нибудь вспоминает об юрисконсульте.
- Доклад-то ведь, об организации клуба? Так? А кто у нас клубной дея-
тельностью интересуется больше юрисконсульта? - спрашивает озаренный
счастливой мыслью. А верно, верно! - соглашаются с ним коллеги, приобща-
ясь к его радости. И расходятся довольные, веселые, а жертва, которую
они чуть было не принесли профессиональной дисциплине, спит, ест, пьет,
осуждает своих ближних, покупает сено спокойно. Юрисконсульт же делает
доклад.
Приступили к обсуждению вопроса о переподготовке, и поднялся Усерд-
нов. Секретарь стал нервно грызть кончик карандаша, и на губах его расп-
лылось фиолетовое пятно; председатель проснулся и рассматривал звонок.
По рядам сидевших пронесся шепот, усилившийся позже до говора, - пронес-
ся и сразу зловеще осекся...
Усерднов - в солдатской шинели, высокий, прямой, тонкий, как скелет,
наряженный в серое. Лицо у него бледное, изможденное. Небольшие черные
усики торчат неестественно, как у покойника. Глаза тоже неестественно
широко раскрыты, и взор остановившийся. Усерднов принадлежал к тем лю-
дям, у которых отсутствуют в мозгу так называемые задерживающие центры.
Чужая мысль, согретая чувством без помехи вступала в его душу, тревожи-
мую настроениями, которые сменяли друг друга иногда чрезвычайно быстро.
Тут было удобное поле для навязчивых идей. Настроения, как волны, смыва-
ли у него впечатления мелькающей жизни, но мысль, привлекшая его внима-
ние, высилась среди этого бушующего моря, как гранитная скала. Над ней
не только не властны были настроения, но они даже служили ей. И все вет-
