сравнительная этология. Однако теперь мы оставим изложение того, что вы-
явилось в наблюдениях и в экспериментах с агрессивным поведением живот-
ных, и обратимся к вопросу: можно ли из всего этого извлечь что-нибудь
применимое к человеку, полезное для предотвращения тех опасностей, кото-
рые вырастают из его собственного агрессивного инстинкта.
Есть люди, которые уже в самом этом вопросе усматривают оскорбление
рода людского. Человеку слишком хочется видеть себя центром мироздания;
чем-то таким, что по самой своей сути не принадлежит остальной природе,
а противостоит ей как нечто иное и высшее. Упорствовать в этом заблужде-
нии - для многих людей потребность. Они остаются глухи к мудрейшему из
наказов, какие когда-либо давал им мудрец, - к призыву "познай себя";
это слова Хилона, хотя обычно их приписывают Сократу. Что же мешает лю-
дям прислушаться к ним?
Есть три препятствия тому, усиленные могучими эмоциями. Первое из них
легко устранимо у каждого разумного человека; второе, при всей его па-
губности, все же заслуживает уважения; третье понятно в свете духовной
эволюции - и потому его можно простить, но с ним управиться, пожалуй,
труднее всего на свете. И все они неразрывно связаны и переплетены с тем
человеческим пороком, о котором древняя мудрость гласит, что он шагает
впереди падения, - с гордыней. Я хочу прежде всего показать эти пре-
пятствия, одно за другим; показать, каким образом они вредят. А затем
постараюсь по мере сил способствовать их устранению.
Первое препятствие - самое примитивное. Оно мешает самопознанию чело-
века тем, что запрещает ему увидеть историю собственного возникновения.
Эмоциональная окраска и упрямая сила такого запрета парадоксальным обра-
зом возникают из-за того, что мы очень похожи на наших ближайших
родственников. Людей было бы легче убедить в их происхождении, если бы
они не были знакомы с шимпанзе. Неумолимые законы образного восприятия
не позволяют нам видеть в обезьяне - особенно в шимпанзе - просто живот-
ное, как все другие, а заставляют разглядеть в ее физиономии человечес-
кое лицо. В таком аспекте шимпанзе, измеренный человеческой меркой, ка-
жется чем-то ужасным, дьявольской карикатурой на нас. Уже с гориллой,
отстоящей от нас несколько дальше в смысле родства, и уж тем более с
орангутангом, мы испытываем меньшие трудности. Лица стариков - причудли-
вые дьявольские маски - мы воспринимаем вполне серьезно и иногда даже
находим в них какую-то красоту. С шимпанзе это совершенно невозможно. Он
выглядит неотразимо смешно, но при этом настолько вульгарно, настолько
отталкивающе, - таким может быть лишь совершенно опустившийся человек.
Это субъективное впечатление не так уж ошибочно: есть основания предпо-
лагать, что общие предки человека и шимпанзе по уровню развития были го-
раздо выше нынешних шимпанзе. Как ни смешна сама по себе эта оборони-
тельная реакция человека по отношению к шимпанзе, ее тяжелая эмоцио-
нальная нагрузка склонила очень многих ученых к построению совершенно
безосновательных теорий о возникновении человека. Хотя происхождение от
животных не отрицается, но близкое родство с шимпанзе либо перепрыгива-
ется серией логических кульбитов, либо обходится изощренными окольными
путями.
Второе препятствие к самопознанию - это эмоциональная антипатия к
признанию того, что наше поведение подчиняется законам естественной при-
чинности. Бернгард Хассенштайн дал этому определение "антикаузальная
оценка". Смутное, похожее на клаустрофобию чувство несвободы, которое
наполняет многих людей при размышлении о всеобщей причинной предопреде-
ленности природных явлений, конечно же, связано с их оправданной потреб-
ностью в свободе воли и со столь же оправданным желанием, чтобы их
действия определялись не случайными причинами, а высокими целями.
Третье великое препятствие человеческого самопознания - по крайней
мере в нашей западной культуре - это наследие идеалистической философии.
Она делит мир на две части: мир вещей, который идеалистическое мышление
считает в принципе индифферентным в отношении ценностей, и мир челове-
ческого внутреннего закона, который один лишь заслуживает признания цен-
ности. Такое деление замечательно оправдывает эгоцентризм человека, оно
идет навстречу его антипатии к собственной зависимости от законов приро-
ды - и потому нет ничего удивительного в том, что оно так глубоко вросло
в общественное сознание. Насколько глубоко - об этом можно судить по то-
му, как изменилось в нашем немецком языке значение слов "идеалист" и
"материалист"; первоначально они означали лишь философскую установку, а
сегодня содержат и моральную оценку. Необходимо уяснить себе, насколько
привычно стало, в нашем западном мышлении, уравнивать понятия "доступное
научному исследованию" и "в принципе оценочно-индифферентное". Меня лег-
ко обвинить, будто я выступаю против этих трех препятствий человеческого
самопознания лишь потому, что они противоречат моим собственным научным
и философским воззрениям, - я должен здесь предостеречь от подобных об-
винений. Я выступаю не как закоренелый дарвинист против неприятия эволю-
ционного учения, и не как профессиональный исследователь причин - против
беспричинного чувства ценности, и не как убежденный материалист - против
идеализма. У меня есть другие основания. Сейчас естествоиспытателей час-
то упрекают в том, будто они накликают на человечество ужасные напасти и
приписывают ему слишком большую власть над природой. Этот упрек был бы
оправдан, если бы ученым можно было поставить в вину, что они не сделали
предметом своего изучения и самого человека. Потому что опасность для
современного человечества происходит не столько из его способности
властвовать над физическими процессами, сколько из его неспособности ра-
зумно направлять процессы социальные. Однако в основе этой неспособности
лежит именно непонимание причин, которое является - как я хотел бы пока-
зать - непосредственным следствием тех самых помех к самопознанию.
Они препятствуют исследованию именно тех и только тех явлений челове-
ческой жизни, которые кажутся людям имеющими высокую ценность; иными
словами, тех, которыми мы гордимся. Не может быть излишней резкость сле-
дующего утверждения: если нам сегодня основательно известны функции на-
шего пищеварительного тракта - и на основании этого медицина, особенно
кишечная хирургия, ежегодно спасает жизнь тысячам людей, - мы здесь обя-
заны исключительно тому счастливому обстоятельству, что работа этих ор-
ганов ни в ком не вызывает особого почтения и благоговения. Если, с дру-
гой стороны, человечество в бессилии останавливается перед патологичес-
ким разложением своих социальных структур, если оно - с атомным оружием
в руках - в социальном плане не умеет себя вести более разумно, нежели
любой животный вид, - это в значительной степени обусловлено тем обстоя-
тельством, что собственное поведение высокомерно переоценивается и, как
следствие, исключается из числа природных явлений, которые можно изу-
чать.
Исследователи - воистину - совершенно не виноваты в том, что люди от-
казываются от самопознания. Когда Джордано Бруно сказал им, что они
вместе с их планетой - это всего лишь пылинка среди бесчисленного мно-
жества других пылевых облаков, - они сожгли его. Когда Чарлз Дарвин отк-
рыл, что они одного корня с животными, они бы с удовольствием прикончили
и его; попыток заткнуть ему рот было предостаточно. Когда Зигмунд Фрейд
попытался проанализировать мотивы социального поведения человека и
объяснить его причинность, - хотя и с субъективной психологической точки
зрения, но вполне научно в смысле методики постановки проблем, - его об-
винили в нигилизме, в слепом материализме и даже в порнографических нак-
лонностях. Человечество препятствует самооценке всеми средствами; и по-
истине уместно призвать его к смирению - и всерьез попытаться взорвать
эти завалы чванства на пути самопознания.
Сегодня мне уже не приходится сталкиваться с тем сопротивлением, ко-
торое противостояло открытиям Джордано Бруно, - это ободряющий признак
распространения естественно-научных знаний, - так что я начну с того,
что противостоит открытиям Чарлза Дарвина. Мне кажется, есть простое
средство примирить людей с тем фактом, что они сами возникли как часть
природы, без нарушения ее законов: нужно лишь показать им, насколько
Вселенная велика и прекрасна, насколько достойны величайшего благогове-
ния царящие в ней законы. Прежде всего, я более чем уверен, что человек,
достаточно знающий об эволюционном становлении органического мира, не
может внутренне сопротивляться осознанию того, что и сам он обязан своим
существованием этому прекраснейшему из всех естественных процессов. Я не
хочу обсуждать здесь вероятность - или, лучше сказать, неоспоримость -
учения о происхождении видов, многократно превышающую вероятность всех
наших исторических знаний. Все, что нам сегодня известно, органически
вписывается в это учение, ничто ему не противоречит, и ему присущи все
достоинства, какими может обладать учение о творении: убедительная сила,
поэтическая красота и впечатляющее величие.
Кто усвоил это во всей полноте, тот не может испытывать отвращение ни
к открытию Дарвина, что мы с животными имеем общее происхождение, ни к
выводам Фрейда, что и нами руководят те же инстинкты, какие управляли
нашими дочеловеческими предками. Напротив, сведущий человек почувствует
лишь новое благоговение перед Разумом и Ответственной Моралью, которые
впервые пришли в этот мир лишь с появление человека - и вполне могли бы
дать ему силу, чтобы подчинить животное наследие в себе самом, если бы
он в своей гордыне не отрицал само существование такого наследия.
Еще одно основание для всеобщего отказа от эволюционного учения сос-
тоит в глубоком почтении, которое мы, люди, испытываем по отношению к
своим предкам. "Происходить" по-латыни звучит "аехсепоеге", т.е. бук-
вально "нисходить, опускаться", и уже в римском праве было принято поме-
щать прародителей наверху родословной и рисовать генеалогическое древо,
разветвлявшееся сверху вниз. То, что человек имеет хотя всего двух роди-
телей, но 256 пра-пра-пра-пра-пра-прадедов и бабок, - это в родословных
не отражалось даже в тех случаях, когда они охватывали соответствующее
число поколений. Получалось это потому, что среди всех тех предков наби-
ралось не так уж много таких, которыми можно было похвастаться. По мне-
нию некоторых авторов, выражение "нисходить", возможно, связано и с тем,
что в древности любили выводить свое происхождение от богов. Что древо
жизни растет не сверху вниз, а снизу вверх - это, до Дарвина, ускользало
от внимания людей. Так что слово "нисхождение" означает нечто, как раз
обратное тому, что оно хотело бы означать: его можно отнести к тому, что
наши предки в свое время в самом буквальном смысле спустились с де-
ревьев.
Именно это они и сделали, хотя - как мы теперь знаем - еще задолго до
того, как стали людьми.
Немногим лучше обстоит дело и со словами "развитие", "эволюция". Они
тоже вошли в обиход в то время, когда мы не имели понятия о возникнове-
нии видов в ходе эволюции, а знали только о возникновении отдельного ор-
ганизма из яйца или из семени. Цыпленок развивается из яйца или подсол-
нух из семечка в самом буквальном смысле, т.е. из зародыша не возникает
ничего такого, что не было в нем упрятано с самого начала.
Великое Древо Жизни растет совершенно иначе. Хотя древние формы явля-
ются необходимой предпосылкой для возникновения их более развитых потом-
ков, этих потомков никоим образом нельзя вывести из исходных форм,
предсказав их на основе особенностей этих форм. То, что из динозавров
получились птицы или из обезьян люди, - это в каждом случае исторически
