не только создает общность его участников, но и направляет их агрессив-
ность против постороннего. Если человек не может смеяться вместе с ос-
тальными, он чувствует себя исключенным, даже если смех вовсе не направ-
лен против него самого или вообще против чего бы то ни было. Если ко-
го-то высмеивают, здесь еще более отчетливо выступают как агрессивная
составляющая смеха, так и его аналогия с определенной формой триум-
фального крика.
Но, однако, смех - это сугубо человеческий акт еще в большей степени,
чем воодушевление. И формально и функционально он поднялся выше над уг-
рожающей мимикой, которая еще содержится в обоих этих поведенческих ак-
тах. В противоположность воодушевлению, даже при наивысшей интенсивности
смеха не возникает опасность, что исходная агрессия прорвется и поведет
к нападению. Собаки, которые лают, иногда все-таки кусаются; но люди,
которые смеются, не стреляют никогда! И хотя моторика смеха более спон-
танна и инстинктивна, чем моторика воодушевления, - но вызывающие его
механизмы более избирательны и лучше контролируются человеческим разу-
мом. Смех не лишает критических способностей.
Несмотря на все эти качества, смех - это серьезное оружие, которое
может причинить много вреда, если незаслуженно бьет беззащитного. (Выс-
меивать ребенка - преступление.) И все же надежный контроль разума поз-
воляет обращаться с хохотом так, как с воодушевлением было бы крайне
опасно: оно слишком по-звериному серьезно. А смех можно сознательно и
целенаправленно обратить против врага. Этот враг - совершенно определен-
ная форма лжи. В этом мире мало вещей, которые могут считаться заслужи-
вающим уничтожения злом так определенно, как фикция какого-нибудь "де-
ла", искусственно созданного, чтобы вызывать почитание и воодушевление,
- и мало таких, которые настолько смешны при их внезапном разоблачении.
Когда искусственный пафос вдруг сваливается с присвоенных котурнов, ког-
да пузырь чванства с треском лопается от укола юмора, - мы вправе без-
раздельно отдаться освобождающему хохоту, который прекрасно вызывается
такой внезапной разрядкой.
Это одно из немногих инстинктивных действий человека, которое безого-
ворочно одобряется категорическим самовопросом.
Католический философ и писатель Г. К. Честертон высказал порази-
тельную мысль, что религия будущего будет в значительной степени основа-
на на более высокоразвитом, тонком юморе. Это, может быть, несколько
преувеличено, но я полагаю - позволю парадокс и себе, - что сегодня мы
еще относимся к юмору недостаточно серьезно. Я полагаю, что он является
благотворной силой, оказывающей мощную товарищескую поддержку от-
ветственной морали - которая очень перегружена в наше время - и что эта
сила находится в процессе не только культурного развития, но и эволюци-
онного роста.
От изложения того, что я знаю, я постепенно перешел к описанию того,
что считаю очень вероятным, и, наконец, - на последних страницах, - к
исповеданию того, во что верю. Это позволено и ученому - верить.
Коротко, я верю в победу Истины. Я верю, что знание природы и ее за-
конов будет все больше и больше служить общему благу людей; более того,
я убежден, что уже сегодня такое знание ведет к этому. Я верю, что воз-
растающее знание даст человеку подлинные идеалы, а в равной степени воз-
растающая сила юмора поможет ему высмеять ложные. Я верю, что они вместе
уже сейчас способны направить отбор в желательном направлении.
Многие людские качества, которые от палеолита и до самого недавнего
прошлого считались высочайшими добродетелями, многие девизы типа "права
иль нет - моя страна", которые совсем недавно действовали в высшей сте-
пени воодушевляюще, сегодня уже кажутся мыслящим людям опасными; а тем,
кто наделен чувством юмора, - попросту комичными. Это должно действовать
благотворно! Если у индейцев-юта, этого несчастнейшего из всех народов,
принудительный отбор в течение немногих столетий привел к пагубной ги-
пертрофии агрессивного инстинкта, то можно - не будучи чрезмерным опти-
мистом - надеяться, что у культурных людей под влиянием нового вида от-
бора этот инстинкт будет ослаблен до приемлемой степени.
Я вовсе не думаю, что Великие Конструкторы эволюции решат проблему
человечества таким образом, чтобы полностью ликвидировать его внутриви-
довую агрессию.
Это совершенно не соответствовало бы их проверенным методам. Если ка-
кой-то инстинкт начинает в некоторых, вновь возникших условиях причинять
вред - он никогда не устраняется целиком; это означало бы отказ и от
всех его необходимых функций. Вместо того всегда создается какой-то тор-
мозящий механизм, который - будучи приспособлен к новой ситуации - пре-
дотвращает вредные проявления этого инстинкта. Поскольку в процессе эво-
люции многих существ агрессия должна была быть заморожена, чтобы дать
возможность мирного взаимодействия двух или многих индивидов, - возникли
узы личной любви и дружбы, на которых построены и наши, человеческие об-
щественные отношения. Вновь возникшие сегодня условия жизни человечества
категорически требуют появления такого тормозящего механизма, который
запрещал бы проявления агрессии не только по отношению к нашим личным
друзьям, но и по отношению ко всем людям вообще. Из этого вытекает само
собой разумеющееся, словно у самой Природы заимствованное требование -
любить всех братьев-людей, без оглядки на личности. Это требование не
ново, разумом мы понимаем его необходимость, чувством мы воспринимаем
его возвышенную красоту, - но так уж мы устроены, что выполнить его не
можем. Истинные, теплые чувства любви и дружбы мы в состоянии испытывать
лишь к отдельным людям; и самые благие наши намерения ничего здесь не
могут изменить.
Но Великие Конструкторы - могут. Я верю, что они это сделают, ибо ве-
рю в силу человеческого разума, верю в силу отбора - и верю, что разум
приведет в движение разумный отбор. Я верю, что наши потомки - не в та-
ком уж далеком будущем - станут способны выполнять это величайшее и
прекраснейшее требование подлинной Человечности.
