места, в которых обычно бывал вместе с пропавшим, и все больше расширяет
радиус своих поисков, облетая большие пространства с непрерывным призыв-
ным криком. С утратой партнера тотчас же пропадает какая бы то ни было
готовность к борьбе, осиротевший гусь вообще перестает защищаться от
своих сородичей, убегает от более молодых и слабых; а поскольку о его
состоянии сразу же "начинаются толки" в колонии, то он мигом оказывается
на самой низшей ступени иерархии. Порог всех раздражении, вызывающих
бегство, понижается; птица проявляет крайнюю трусость не только по отно-
шению к сородичам, она реагирует на все раздражения внешнего мира с
большим испугом, чем прежде. Гусь, бывший до этого ручным, может начать
бояться людей, как дикий.
Иногда, правда, у гусей, выращенных человеком, может случиться обрат-
ное: осиротевшая птица снова привязывается к своему опекуну, на которого
уже не обращала никакого внимания, пока была счастливо связана с другими
гусями. Так произошло, например, с гусаком Копфшлицем, когда мы отправи-
ли в ссылку его друга Макса.
Дикие гуси, нормальным образом выращенные их собственными родителями,
в случае потери партнера могут вернуться к родителям, к своим братьям и
сестрам, с которыми они перед тем уже не поддерживали каких-либо замет-
ных отношений, но - как показывают именно эти наблюдения - сохраняли ла-
тентную привязанность к ним.
Несомненно, к этой же сфере явлений относится и тот факт, что гуси,
которых мы уже взрослыми переселили в дочерние колонии нашего гусиного
хозяйства - на озеро Аммерзее или на пруды Амперштаувайер в Фюрстен-
фельдбрюке, - возвращались в прежнюю колонию на Эсс-зее именно тогда,
когда теряли своих супругов или партнеров по триумфальному крику.
Все описанные выше симптомы, относящиеся к вегетативной нервной сис-
теме и к поведению, очень похоже проявляются и у скорбящих людей. Джон
Баулби в своем исследовании грусти у маленьких детей дал наглядную тро-
гательную картину этих явлений; и просто невероятно, до каких деталей
простирается здесь аналогия между человеком и птицей! В точности как че-
ловеческое лицо при длительном сохранении описанного депрессивного сос-
тояния бывает отмечено постоянной неподвижностью - "убито горем", - то
же самое происходит и с лицом серого гуся. В обоих случаях за счет дли-
тельного снижения симпатического тонуса особенно подвержены изменениям
нижние окологлазья, что характерно для внешнего проявления "опечаленнос-
ти". Мою любимую старую гусыню Аду я издали узнаю среди сотен других гу-
сей по этому скорбному выражению ее глаз; и я получил однажды впечатляю-
щее подтверждение, что это не плод моей фантазии. Один очень опытный
знаток животных, особенно птиц, ничего не знавший о предыстории Ады,
вдруг показал на нее и сказал:
"Это гусыня, должно быть, хлебнула горя!" Из принципиальных соображе-
ний теории познания мы считаем ненаучными, незаконными любые высказыва-
ния о субъективных переживаниях животных, за исключением одного: субъек-
тивные переживания у животных есть. Нервная система животного отличается
от нашей, как и происходящие в ней процессы; и можно принять за аксиому,
что переживания, идущие параллельно с этими процессами, тоже качественно
отличаются от наших. Но эта теоретически трезвая установка по поводу
субъективных переживаний у животных, естественно, никак не означает, что
отрицается их существование. Мой учитель Хейнрот на упрек, что он будто
бы видит в животном бездушную машину, обычно отвечал с улыбкой:
"Совсем наоборот, я считаю животных эмоциональными людьми с очень
слабым интеллектом!" Мы не знаем и не можем знать, что субъективно про-
исходит в гусе, который проявляет все объективные симптомы человеческого
горя.
Но мы не можем удержаться от чувства, что его страдание сродни наше-
му!
Чисто объективно - все поведение, какое можно наблюдать у дикого гу-
ся, лишенного уз триумфального крика, имеет наибольшее сходство с пове-
дением животных, очень привязанных к месту обитания, когда их вырывают
из привычного окружения и пересаживают в чужую обстановку. Здесь начина-
ются те же отчаянные поиски, и так же пропадает всякая боеготовность до
тех пор, пока животное не найдет свои родные места. Для сведущего чело-
века характеристика связи серого гуся с партнером по триумфальному крику
будет наглядной и меткой, если сказать, что гусь относится к партнеру
так же - со всех точек зрения, - как относится к центру своей территории
чрезвычайно привязанное к своему участку животное, у которого эта привя-
занность тем сильнее, чем больше "степень его знакомства" с нею. В не-
посредственной близости к этому центру не только внутривидовая агрессия,
но и многие другие автономные жизненные проявления соответствующего вида
достигают наивысшей интенсивности. Моника Майер-Хольцапфель определила
партнера по личной дружбе как "животное, эквивалентное дому", и тем са-
мым ввела термин, который успешно избегает антропоморфной субъективиза-
ции поведения животных, но при этом во всей полноте охватывает значение
чувств, вызываемых настоящим другом.
Поэты и психоаналитики давно уже знают, как близко соседствуют любовь
и ненависть; знают, что и у нас, людей, объект любви почти всегда, "ам-
бивалентно", бывает и объектом агрессии. Триумфальный крик у гусей - я
подчеркиваю снова и снова - это лишь аналог, в самом лучшем случае лишь
яркая, но упрощенная модель человеческой дружбы и любви; однако эта мо-
дель знаменательным образом показывает, как может возникнуть такая
двойственность. Если даже - при нормальных условиях - во втором акте це-
ремонии, в дружеском приветственном повороте друг к другу агрессия у се-
рых гусей совершенно отсутствует, то в целом - особенно в первой части,
сопровождаемой "раскатом", - ритуал содержит полную меру автохтонной аг-
рессии, которая направлена, хотя и скрытно, против возлюбленного друга и
партнера.
Что это именно так - мы знаем не только из эволюционных соображений,
приведенных в предыдущей главе, но и из наблюдения исключительных случа-
ев, которые высвечивают взаимодействие первичной агрессии и ставших ав-
тономными мотиваций триумфального крика.
Наш самый старый белый гусь, Паульхен, на втором году жизни спаривал-
ся с гусыней своего вида, но в то же время сохранял узы триумфального
крика с другим таким же гусаком, Шнееротом, который хотя и не был ему
братом, но стал таковым в совместной жизни. У белых гусаков есть обыкно-
вение - широко распространенное у настоящих и у нырковых уток, но очень
редкое у гусей - насиловать чужих самок (особенно тогда, когда они нахо-
дятся на гнезде, насиживая яйца). Так вот, когда на следующих год супру-
га Паульхена построила гнездо, отложила яйца и стала их насиживать, воз-
никла ситуация, столь же интересная, сколь ужасная: Шнеерот насиловал
самку постоянно и жесточайшим образом, а Паульхен ничего на мог против
этого предпринять! Когда Шнеерот являлся на гнездо и хватал гусыню, Па-
ульхен с величайшей яростью бросался на развратника, но затем, добежав
до него, обходил его резким зигзагом и в конце концов нападал на ка-
кой-нибудь безобидный эрзац-объект, например на нашего фотографа, сни-
мавшего эту сцену. Никогда прежде я не видел столь отчетливо эту власть
переориентирования, закрепленного ритуализацией: Паульхен хотел напасть
на Шнеерота, - тот, вне всяких сомнений сомнений, возбуждал его гнев, -
но не мог, потому что накатанная дорога ритуализованного действия проно-
сила его мимо предмета ярости так же жестко и надежно, как стрелка, ус-
тановленная соответствующим образом, посылает локомотив на соседний
путь.
Поведение этого белого гуся показывает совершенно однозначно, что да-
же стимулы, определенно вызывающие агрессию, приводят не к нападению, а
к триумфальному крику, если исходят от партнера. У белых гусей вся цере-
мония не разделяется на два акта так отчетливо, как у серых, у которых
первый акт содержит больше агрессии и направляется наружу, а второй сос-
тоит почти исключительно в социально мотивированном обращении к партне-
ру. Белые гуси вероятно вообще сильнее заряжены агрессивностью, чем наши
дружелюбные серые. Так же и их триумфальный крик, который в этом отноше-
нии примитивнее у белых гусей, чем у их серых родственников. Таким обра-
зом, в описанном ненормальном случае смогло возникнуть поведение, кото-
рое в механике побуждений полностью соответствовало исходному переориен-
тированному нападению, нацеленному мимо партнера, какое мы уже видели у
цихлид. Здесь хорошо применимо Фрейдово понятие регрессии.
Несколько иной процесс регрессии может внести определенные изменения
и в триумфальный крик серых гусей, а именно - в его вторую, неагрессив-
ную фазу; и в этих изменениях отчетливо проявляется изначальное участие
агрессивного инстинкта. Это в высшей степени драматичное событие может
произойти лишь в том случае, если два сильных гусака вступают в союз
триумфального крика, как описано выше. Мы уже говорили, что даже самая
боеспособная гусыня уступает в борьбе самому слабому гусаку, так что ни
одна нормальная пара гусей не может выстоять против двух таких друзей, и
потому они стоят в иерархии гусиной колонии очень высоко. С возрастом и
с долгой привычкой к этому высокому рангу у них растет "самоуверен-
ность", т.е. уверенность в победе, а вместе с тем и агрессивность. Од-
новременно интенсивность триумфального крика растет и вместе со степенью
знакомства партнеров, т.е. с продолжительностью их союза. При этих обс-
тоятельствах вполне понятно, что церемония единства такой пары гусаков
приобретает степень интенсивности, которая у разнополой пары не достига-
ется никогда. Уже неоднократно упоминавшихся Макса и Копфшлица, которые
"женаты" вот уже девять лет, я узнаю издали по сумашедшей восторженности
их триумфального крика.
Так вот, иногда бывает, что триумфальный крик таких гусаков выходит
из всяких рамок, доходит до экстаза, - и тут происходит нечто весьма
примечательное и жуткое.
Крики становятся все громче, сдавленнее и быстрее, шеи вытягиваются
все более горизонтально и тем самым теряют характерное для церемонии
поднятое положение, а угол, на который отклоняется переориентированное
движение от направления на партнера, становится все меньше. Иными слова-
ми, ритуализованная церемония при чрезмерном нарастании ее интенсивности
утрачивает те двигательные признаки, которые отличают ее от неритуализо-
ванного прототипа. Таким образом происходит настоящая Фрейдова регрес-
сия: церемония возвращается к эволюционно более раннему, первоначальному
состоянию. Впервые такую "разритуализацию" обнаружил И. Николаи на сне-
гирях. Церемония приветствия у самочек этих птиц, как и триумфальный
крик у гусей, возникла за счет ритуализации из исходных угрожающих жес-
тов. Если усилить сексуальные побуждения самки снегиря долгим одиночест-
вом, а затем поместить ее вместе с самцом, то она преследует его жестами
приветствия, которые принимают агрессивный характер тем отчетливее, чем
сильнее напряжение полового инстинкта.
У пары гусаков возбуждение такой экстатической любви-ненависти может
на любом уровне остановиться и вновь затихнуть; затем развивается хотя
еще и крайне возбужденный, однако нормальный триумфальный крик, заверша-
ющийся тихим и нежным гоготаньем, даже если их жесты только что угрожаю-
ще приближались к проявлениям яростной агрессивности. Даже если видишь
такое впервые, ничего не зная о только что описанных процессах, - наблю-
дая подобные проявления чрезмерно пылкой любви, испытываешь какое-то
неприятное чувство.
Невольно приходят на ум выражения типа "Так тебя люблю, что съел бы"
- и вспоминается старая мудрость, которую так часто подчеркивал Фрейд,
что именно обиходная речь обладает надежным и верным чутьем к глубочай-
