фора, легкую и хрупкую, попавшую в силу какой-то нелепой случайности на
спину тонущего чудовища; в сравнении с огромным жеребцом она казалась
крошечным созданием, маленькой феей из волшебной сказки.
Когда она, чтобы не сползти со спины жеребца, прижалась щекой к его
выгнутой шее, ее распустившиеся мокрые золотисто-каштановые волосы пе-
реплелись и смешались с его черной гривой. Но больше всего поразило Грэ-
хема ее лицо: это было лицо мальчикаподростка - и лицо женщины, серьез-
ное и вместе с тем возбужденное и довольное игрой с опасностью; это было
лицо белой женщины, притом очень современной, и все же оно показалось
Грэхему языческим. Такие женщины, да и такие положения едва ли встреча-
ются в двадцатом веке. Сцена была словно выхвачена из жизни Древней Гре-
ции - и вместе с тем напоминала иллюстрации к сказкам "Тысячи и одной
ночи". Казалось, вот-вот из взбаламученных глубин и вынырнут джинны или
с голубых небес спустятся на крылатых драконах сказочные принцы, чтобы
спасти смелую всадницу.
Жеребец снова поднялся над поверхностью и опять погрузился в воду,
едва не перевернувшись на спину. Чудесное животное и чудесная всадница
исчезли под водой и через секунду вынырнули опять, жеребец вновь забил в
воздухе копытами величиной с тарелку, а всадница все еще сидела на нем,
прильнув к гладкой мускулистой спине животного. У Грэхема замерло серд-
це, когда он на миг представил себе, что случилось бы, если бы жеребец
перевернулся. Случайным ударом одного из своих могучих копыт он мог на-
веки погасить огонь жизни, сверкавший в этой великолепной и легкой, ос-
лепительно белой женщине.
- Пересядь к нему на шею! - крикнул Дик. - Схвати его за холку и ляжь
на шею, пока он не выплывет!
Она послушалась: упершись пальцами ног в ускользающие мышцы его шеи,
она мгновенным усилием подбросила свое тело, вцепилась одной рукой в
гриву, протянула другую между ушами лошади, схватилась за холку и опус-
тилась на его шею; а когда жеребец при перемещении тяжести выпрямился в
воде и опустил копыта, она заняла прежнее положение. Все еще держась од-
ной рукой за гриву, она подняла другую и, помахав ею, послала Форресту
приветственную улыбку. Эта женщина, как отметил про себя Грэхем, несмот-
ря на грозившую ей опасность, настолько сохраняла хладнокровие, что ус-
пела заметить и гостя, чья лошадь стояла рядом с лошадью Форреста. Кроме
того, Грэхем почувствовал, что в повороте ее головы и простертой вперед
руке, которой она помахивала, было не только бравирование опасностью;
чутье художницы подсказало ей, что эта поза и жест - необходимая часть
всей картины, а главное, что они - выражение той жизнерадостности и от-
ваги, которые пронизывали все ее существо.
- Немногие женщины способны на такую проделку, - спокойно заметил
Дик, следя взглядом за Горцем, который, сохраняя горизонтальное положе-
ние, теперь легко подплыл к более низкому краю бассейна и вскарабкался
по его рифленой поверхности навстречу растерявшемуся ковбою.
Тот быстро надел на Горца мундштук, но Паола, все еще сидевшая на ло-
шади, властно взяла из рук ковбоя уздечку, круто повернула Горца к Фор-
ресту и приветствовала его.
- А теперь вам придется уехать, - крикнула она. - Посторонней публике
здесь не место! Остаются одни женщины!
Дик засмеялся, поклонился и опять через заросли сирени выбрался вмес-
те с Грэхемом на дорогу.
- Кто... кто это? - спросил Грэхем.
- Паола, миссис Форрест, женщина-мальчик, вечное дитя и вместе с тем
очаровательная женщина, своевольное облачко розовой пыльцы...
- У меня даже дух захватило, - сказал Грэхем. - Здесь часто дают та-
кие представления?
- Эту штуку она затеяла впервые, - отозвался Форрест. - Она сидела на
Горце и съехала на нем, как на санках, по спуску в бассейн, но санки-то
весят две тысячи двести сорок фунтов.
- Рисковала и себе и ему сломать шею, - заметил Грэхем.
- Да, его шея оценена в тридцать тысяч долларов, - улыбнулся Дик. -
Эту сумму мне предлагал в прошлом году некий союз коннозаводчиков, после
того как Горец взял на побережье Тихого океана все призы за резвость и
красоту. А Паола каждый день рискует сломать себе шею; и если бы это
стоило каждый раз тридцать тысяч, она разорила бы меня, - но с ней ни-
когда ничего не случается.
- Однако сейчас опасность была очень велика: ведь
Жеребец мог опрокинуться на спину.
- А вот все-таки не опрокинулся, - возразил Дик спокойно. - Паоле
всегда везет. Она точно заговоренная. Однажды она угодила со мной под
артиллерийский обстрел - и была потом разочарована, что ни один наряд в
нее не попал, не убил и даже не ранил. Четыре батареи на расстоянии мили
открыли огонь, нам Предстояло пройти полмили по гребню холма до ближай-
шего укрытия. Я даже рассердился, что она, будто нарочно задерживает
шаг. И она созналась, что, пожалуй, да - чуточку. Мы женаты уже десять -
двенадцать лет, но, как ни странно, мне и теперь кажется, что я совсем
ее не знаю, и никто ее не знает, да и она сама себя не знает, - так
иногда смотришь на себя в зеркало и думаешь: что за черт, кто это смот-
рит на тебя? У нас с Паолой есть такая магическая формула: "Не стой за
ценой, коли вещь тебе нравится". И все равно, чем платить - долларами
или собственной шкурой. Так мы и живем, это наше правило. И знаете:
судьба еще ни разу нас не надула.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В столовой собрались одни мужчины. Дамы, по словам Форреста, решили
завтракать у себя.
- Думаю, что вы не увидите никого из них до четырех часов, - сказал
Дик, - а в четыре Эрнестина, одна из сестер моей жены, постарается обыг-
рать меня в теннис; так она по крайней мере мне заявила.
Во время завтрака, на котором присутствовали одни мужчины, Грэхем,
участвуя в разговоре о скоте и скотоводстве, узнал много нового, да и
сам поделился частицей своего опыта, но никак не мог отогнать неотрази-
мое видение прелестной белой фигурки, прильнувшей к темной мокрой спине
плывущего жеребца. И все последующие часы, когда он осматривал премиро-
ванных мериносов и беркширских поросят, этот образ неотступно продолжал
жечь ему веки. Даже когда в четыре часа начался теннис и Грэхем играл
против Эрнестины, он мазал не раз, так как летящий мяч вдруг заслоняла
все та же картина: белая женская фигура на спине великолепной лошади.
Хотя Грэхем родился не в Калифорнии, он отлично знал ее обычаи, ибо
сроднился с ней, - и потому нисколько не удивился, когда за обедом жен-
щины, которых он видел в купальных костюмах, оказались в вечерних туале-
тах, а мужчины - в своем более или менее обычном виде; он и сам предус-
мотрительно последовал их примеру и, невзирая на роскошь и элегантность
жизни в Большом доме, оделся скромно и просто.
Между первым и вторым зовом гонга все гости перешли в длинную столо-
вую. Сейчас же после второго явился Форрест и потребовал коктейли. Грэ-
хем с нетерпением ожидал появления той, чей образ стоял перед ним с ут-
ра. Вместе с тем он приготовился и к возможным разочарованиям: слишком
часто видел он, как много теряют атлеты и борцы, скованные обычным
платьем; и теперь, когда сказочное существо, пленившее его в белом шел-
ковом трико, должно было появиться в модном туалете современной женщины,
он не ждал от этого зрелища ничего особенного.
Но она вошла, и у Грэхема захватило дух. На миг она остановилась под
аркой двери, выделяясь на черном фоне, озаренная падавшим на нее спереди
мягким светом. От удивления Грэхем невольно раскрыл рот, ошеломленный ее
красотой, пораженный превращением этого эльфа, этой маленькой феи в пре-
лестную женщину. Перед ним была теперь не фея, не ребенок и не мальчик
верхом на лошади, а светская женщина с той благородной осанкой, какую
нередко умеют придать себе именно маленькие женщины.
Она была несколько выше ростом, чем показалась ему в воде, но и в ве-
чернем туалете поражала той же стройностью и пропорциональностью сложе-
ния. Он отметил золотисто-каштановый цвет ее высоко зачесанных волос,
здоровую белизну упругой чистой кожи, как бы созданную для пения лебеди-
ную шею, переходившую в красивую грудь, и наконец ее платье жемчужного-
лубого цвета и какого-то средневекового покроя, - оно обтягивало ее
стан, широкие рукава спадали свободными складками, отделкой служила кай-
ма из золотой вышивки с драгоценными камнями.
Паола улыбнулась гостям в ответ на их приветствия, и Грэхему эта
улыбка напомнила ту, которую он видел на ее лице утром, когда она сидела
верхом на жеребце. Она подошла к столу, и он не мог не восхититься той
неподражаемой грацией, с какой ее стройные колени приподнимали тяжелые
складки платья, - те самые округлые колени, которыми она отчаянно сжима-
ла мускулистые бока Горца. Грэхем заметил, что на ней нет корсета, - да
она и не нуждалась в нем. И в то время как она шла через всю комнату к
столу, он видел перед собой двух женщин: одну - светскую даму и хозяйку
Большого дома, другую - восхитительную статуэтку всадницы, хоть и скры-
тую под этим голубоватым с золотом платьем, но забыть которую не могли
его заставить никакие одежды и покровы.
И вот она была здесь, среди своих домашних и гостей; ее рука на мгно-
вение коснулась его руки, когда Форрест представил его, и она сказала
ему свое "добро пожаловать" таким певучим голосом, который мог родиться
только в недрах этого горла и этой высокой, несмотря на общую миниатюр-
ность, груди.
Сидя за столом наискось от нее, Грэхем невольно втайне наблюдал за
ней. Хотя он участвовал в общем шутливом и веселом разговоре, но его
взоры и его мысли были заняты только хозяйкой.
Не часто приходилось Грэхему сидеть за столом в такой странной и
пестрой компании. Покупатель овец и корреспондент "Газеты скотовода" все
еще находились здесь. Перед самым обедом на трех машинах приехала компа-
ния мужчин, дам и девиц - всего четырнадцать человек: они предполагали
пробыть до вечера, чтобы возвращаться верхом при луне.
Их имен Грэхем не запомнил, но понял из разговора, что они прикатили
за тридцать миль, из городка Уикенберга, расположенного в долине, -
по-видимому, какие-то местные банковские служащие, врачи и богатые фер-
меры. Гости были чрезвычайно веселы, жизнерадостны и сыпали шутками и
новейшими анекдотами на самом модном жаргоне.
- В одном я убедился, - сказал Грэхем, обращаясь к Паоле, - если ваш
дом всегда служит караван-сараем, то мне и пытаться нечего запомнить
имена и лица всех, с кем я знакомлюсь.
- Я вас понимаю, - засмеялась она в ответ. - Но ведь это соседи. Они
могут заехать в любое время. Вон та дама, рядом с Диком, миссис Уатсон,
принадлежит к старой местной аристократии. Ее дед Уикен перешел через
Сьерру в тысяча восемьсот сорок шестом году, и Уикенберг назван по его
имени. А хорошенькая черноглазая девушка - ее дочь...
Паола давала ему краткие характеристики гостей, но Грэхем, неотступно
занятый тем, чтобы разгадать это обаятельное существо, не слышал и поло-
вины того, что она говорила. Сначала он подумал, что основная ее черта -
естественность; через минуту решил, что жизнерадостность. Но ни то, ни,
другое определение не удовлетворило его, - нет, не в этом дело! И вдруг
его осенило: гордость! Основное в ней - гордость. Гордость была в ее
глазах, в посадке головы, в нежных завитках волос, в трепете тонко очер-
ченных ноздрей, в подвижных губах, в форме круглого подбородка, в ма-
леньких сильных руках с голубыми жилками, в которых можно было сразу уз-
нать руки пианистки, проводящей много часов за роялем. Да, гордость! В
каждой мышце, в каждой линии, в каждом жесте - непоколебимая, насторо-
женная, жгучая гордость.
Паола могла быть радостной и непринужденной, женственно-нежной и
мальчишески-задорной, готовой на всякую шалость; но гордость жила в ней
