всегда - трепетная, неистребимая, неискоренимая гордость, она как бы ле-
жала в основе всего ее существа. Паола была демократкой, открытой, иск-
ренней и честной женщиной, прямой, без предрассудков, и ни в каком слу-
чае не безвольной игрушкой. Минутами в ней точно вспыхивало что-то по-
добное блеску стали - драгоценной, чудесной стали. Она производила впе-
чатление силы, но в ее самых изощренных и сдержанных формах! И он связы-
вал образ Паолы с представлением о серебряной струне, о тонкой дорогой
коже, о шелковистой сетке из девичьих волос, какие плетут на Маркизских
островах, о перламутровой раковине или наконечнике из слоновой кости на
дротиках эскимосов.
- Хорошо, Аарон, - донесся сквозь общий говор голос Дика с другого
конца стола. - Вот кое-что специально для вас, поразмыслите-ка. Филипп
Брукс говорит: "Истинно великий человек всегда в какой-то мере чувству-
ет, что его жизнь принадлежит его народу и что все данное ему богом дано
не только ему, но через него всему человечеству".
- С каких это пор вы верите в бога? - отозвался с добродушной насмеш-
кой тот, кого Форрест назвал Дароном. Это был стройный, узколицый, смуг-
лый человек с блестящими глазами и черной, как уголь, длинной бородой.
- Не знаю, хоть убейте, - отозвался Дик. - Все равно, берите мои сло-
ва иносказательно, называйте это, как хотите, - Моралью, Добром, Эволю-
цией.
- Чтобы быть великим, вовсе не нужно мыслить по законам логики, -
вмешался в разговор тихий длиннолицый ирландец с потертыми рукавами, -
наоборот, очень многие люди, мыслившие весьма логично о жизни и о все-
ленной, так и не стали великими.
- Браво, Терренс! - похлопал ему Дик.
- Все дело в том, какой смысл мы вкладываем в это понятие, - медленно
проговорил еще один из гостей, несомненно индус, крошивший хлеб ма-
ленькими, необычайно изящными руками, - что мы разумеем под словом "ве-
ликий".
- Не сказать ли вместо "бога" "красота"? - нервно и застенчиво спро-
сил юноша с трагическим выражением лица и растрепанной шевелюрой.
Вдруг Эрнестина поднялась со своего места, оперлась руками о стол и,
приняв позу оратора, наклонилась вперед и с притворной горячностью воск-
ликнула:
- Ну вот, опять! Опять в тысячный раз вывернут вселенную наизнанку!
Теодор, - обратилась она к юному поэту, - что же вы, язык проглотили?
Примите участие в споре. Оседлайте своего конька Эона, может быть, он
довезет вас скорее других.
Раздался взрыв смеха, и бедный, смущенный поэт стушевался и спрятался
в свою раковину.
Эрнестина повернулась к чернобородому.
- Нет, "Аарон, сегодня он не в форме. Начните вы. Вы уж знаете, что
надо. "Как остроумно выразился Бергсон, с присущей ему точностью и мет-
костью философских определений, соединенных с обширным интеллектуальным
кругозором..."
Раздался новый взрыв смеха, заглушивший и конец речи Эрнестины и шут-
ливый ответ чернобородого.
- Нашим философам сегодня не удастся сразиться, - сказала вполголоса
Паола Грэхему.
- Философам? - удивился он. - Разве они не из уикенбергской компании?
Кто же и что они? Я ничего не понимаю.
- Они... - начала Паола нерешительно. - Они здесь живут и называют
себя "лесными птицами". В нескольких милях отсюда у них в лесу свой ла-
герь, там они только и делают, что читают и спорят. Держу пари, что вы
найдете у них штук пятьдесят книг из библиотеки Дика, которые еще не ус-
пели попасть в каталог. Они ведают нашей библиотекой и снуют туда и сюда
днем и ночью с охапками книг, а также с последними номерами журналов.
Дик уверяет, что благодаря им у него теперь самое полное собрание совре-
менной философской литературы на Тихоокеанском побережье. Они как бы пе-
реваривают для него весь этот материал... Это очень его занимает, да и
время ему экономит. Он ведь, знаете, ужасно много работает...
- Насколько я понимаю, они... то есть Дик содержит их? - спросил Грэ-
хем, с тайным удовольствием глядя прямо в эти голубые глаза, с такой
прямотой смотревшие ему в глаза.
Слушая ее ответы, он заметил легчайший бронзовый отблеск (может быть,
игра света) на ее длинных темных ресницах. Затем невольно перевел взгляд
на брови, тоже темные, точно нарисованные; оказалось, что и в них есть
бронзовые отливы. А в ее высоко зачесанных золотисто-каштановых волосах
бронза поблескивала уже совершенно явственно. Каждый раз, когда милая
улыбка оживляла ее лицо, и вспыхивали глаза и зубы, они ослепляли его,
рождая особое волнение. Это не была та сдержанная и загадочная усмешка,
которую он видел у стольких женщин. Когда улыбалась Паола, то улыбалась
совершенно свободно, щедро, радостно, вкладывая в эту улыбку все бо-
гатство своей натуры и все те мысли, которые жили в ее хорошенькой го-
ловке.
- Да, - продолжала она. - Пока они здесь, им нечего заботиться о кус-
ке хлеба. Дик очень великодушен; это почти безнравственно - поощрять
праздность такого рода людей. Если вы не разберетесь во всем и до конца
не поймете нас, вам многое будет казаться здесь очень чудным. А они...
они вроде придатка какого-то и уж, конечно, останутся с нами, пока мы их
не похороним или они нас. Время от времени один из них исчезает. Как
кошки, знаете. И Дику стоит иногда больших денег и трудов разыскать бег-
леца и вернуть его. Вот, например, Терренс Мак-Фейн, он анархист-эпику-
реец, если вы знаете, что это такое. Он мухи не убьет. У него есть кошка
- я ему подарила - чистейшей персидской породы, совсем голубая, и он
старательно вылавливает у нее блох, но так, чтобы, боже сохрани, не при-
чинить им вреда, потом сажает их в склянку и выпускает в лесу во время
своих долгих прогулок, когда он устает от людей и уходит общаться с при-
родой.
В прошлом году у него вдруг появился пунктик: происхождение азбуки. И
он отправился в Египет, конечно, без гроша в кармане, чтобы докопаться
до истоков алфавита на самой его родине и таким образом найти формулу,
объясняющую космос. Добрался пешком до Денвера, вмешался в уличную де-
монстрацию ИРМ [5], требовавшую свободы слова или чего-то в этом роде, и
попал в тюрьму. Дику пришлось нанимать адвоката, платить всякие штрафы -
словом, приложить очень много усилий, чтобы вызволить его и вернуть до-
мой.
А бородатый - это Аарон Хэнкок. Как и Терренс, он ни за что не станет
работать. Он южанин и говорит, что у них в роду никто не работал, а на
свете всегда найдется достаточно крестьян и дураков, которых от работы
не оторвешь. Поэтому он и бороду носит. Бриться, по его мнению, совер-
шенно лишнее занятие, а значит - и безнравственное. Помню, как он сва-
лился на нас с Диком в Мельбурне... какой-то неистовый бронзовый человек
прямо из австралийских зарослей. Он будто бы производил там какие-то са-
мостоятельные исследования не то по антропологии, не то по фольклору.
Дик знавал Аарона в Париже и заверил его, что, если он вернется в Амери-
ку, пища и кров будут ему обеспечены. И вот он здесь.
- А поэт? - спросил Грэхем, радуясь возможности продолжить с ней раз-
говор и следить за играющей на ее лице улыбкой.
- А-а... Тео, или Теодор Мэлкен, хотя мы все зовем его Лео. Он тоже
отрицает труд. Он из старинной калифорнийской семьи, его родные страшно
богаты; но они отреклись от него, а он от них, когда ему было лет пят-
надцать. Они считают его сумасшедшим, он же уверяет, что они могут свес-
ти с ума кого угодно. Он и в самом деле пишет замечательные стихи - ког-
да пишет; но он предпочитает мечтать и жить в лесу с Терренсом и Ааро-
ном. Он давал уроки приезжим евреям в СанФранциско, откуда Терренс и Аа-
рон и вызволили его, или забрали в плен, - уж не знаю, что вернее. Он у
нас два года и, как ни странно, очень поправился за это время. Дик щедр
до нелепости и посылает им много припасов; однако они предпочитают раз-
говаривать, читать или грезить, чем стряпать. Они только и обедают
по-настоящему, когда сваливаются на нас, как сегодня.
- А тот индус кто?
- Это Дар-Хиал, их гость. Они пригласили его, так же как вначале Аа-
рон пригласил Терренса, а потом оба пригласили Лео. Дик рассчитывает на
то, что со временем должны появиться еще трое, и тогда у него будут свои
"семь мудрецов" из "Мадроньевой рощи". Дело в том, что их лагерь распо-
ложен в роще земляничных деревьев. Это очень красивое место - каньон,
где множество родников... Да, я ведь вам начала рассказывать про индуса.
Он своего рода революционер. Учился и в наших университетах, и в Швейца-
рии, Италии, Франции; был в Индии политическим деятелем и бежал оттуда,
а теперь у него два пунктика: первый - новая синтетическая философия,
второй - освобождение Индии от тирании англичан. Он проповедует индиви-
дуальный террор и восстание масс. Вот почему здесь, в Калифорнии, запре-
тили его газету "Кадар", или "Бадар", не знаю, и чуть не выслали его из
штата; и вот почему он сейчас посвятил себя целиком философии и ищет
формулировок для своей системы.
Они с Аароном отчаянно спорят, - впрочем, только на философские темы.
Ну вот, - Паола вздохнула и тотчас улыбнулась своей прелестной улыбкой,
- теперь я вам, кажется, все рассказала, и вы со всеми знакомы. Да, на
случай, если вы сойдетесь поближе с нашими "мудрецами", особенно если
встретитесь с ними в их холостой компании, имейте в виду, что ДарХиал -
абсолютный трезвенник; Теодор Мэлкен иногда в поэтическом экстазе напи-
вается, причем пьянеет от одного коктейля; Аарон Хэнкок - большой знаток
по части спиртного, а Терренс Мак-Фейн, наоборот, в винах ничего не
смыслит, но в тех случаях, когда девяносто девять мужчин из ста свалятся
под стол, он будет все так же ясно и последовательно излагать свой эпи-
курейский анархизм.
В течение обеда Грэхем заметил, что "мудрецы" называют хозяина по
имени, Паолу же неизменно "миссис Форрест", хотя она и звала их по име-
нам. И это казалось вполне естественным. Эти люди, почитавшие в мире
весьма немногое - они не уважали даже труд, - бессознательно чувствовали
в жене Форреста какое-то превосходство, и называть ее просто по имени
было для них невозможно. Грэхем вскоре убедился, что у Паолы действи-
тельно особая манера держаться и что самый непринужденный демократизм
сочетается в ней с не менее естественной недосягаемостью принцессы.
То же он заметил и после обеда, когда общество сошлось в большой ком-
нате, заменявшей гостиную. Паола позволяла себе смелые выходки, и никто
не удивлялся, словно так и быть должно. Пока общество размещалось и уса-
живалось, ей сразу удалось всех оживить и превзойти своей веселостью. То
здесь, то там звенел ее смех. И этот смех очаровывал Грэхема. В нем была
особая трепетная певучесть, которая отличала его от смеха всех других
женщин, он никогда такого не слышал. Из-за этого смеха он вдруг потерял
нить разговора с молодым мистером Уомболдом, утверждавшим, что Калифор-
ния нуждается не в законе об изгнании японцев, а в законе о ввозе по
крайней мере двухсот тысяч японских кули и в отмене восьмичасового рабо-
чего дня для сельскохозяйственных рабочих. Молодой Уомболд был, нас-
колько понял Грэхем, потомственным крупным землевладельцем в Уикен-
бергском округе и хвастался тем, что он не поддается духу времени и не
превращается в помещика только по названию. Возле рояля, вокруг Эдди Мэ-
зон, столпилась молодежь, оттуда доносилась синкопированная музыка и об-
рывки модных песенок. Терренс Мак-Фейн и Аарон Хэнкок завели яростный
спор о футуристической музыке. Грэхема избавил от японского вопроса
Дар-Хиал, провозгласивший, что "Азия для азиатов, а Калифорния для кали-
форнийцев".
Вдруг Паола, шаловливо подобрав юбки, пробежала по комнате, спасаясь
от Дика, и была настигнута им в ту минуту, когда пыталась спрятаться за
группу гостей, собравшихся вокруг Уомболда.
- Вот злюка! - упрекнул ее Дик с притворным гневом; а через минуту
