тели, пьет в шесть часов кофе и только в исключительных случаях появля-
ется среди гостей раньше второго завтрака, который бывает в половине
первого.
Что касается Паолы, продолжал Берт, то спит она плохо, встает поздно,
а живет в той части дома, куда ведет дверь без ручки; это огромный фли-
гель с собственным внутренним двориком, в котором даже он был всего
только раз; она тоже приходит лишь ко второму завтраку, да и то не всег-
да.
- Паола на редкость здоровая и сильная женщина, - сказал он, - но
бессонница у нее врожденная. Ей всегда не спалось, даже когда она была
совсем маленькая. И это ей не во вред, так как у нее большая сила воли и
она изумительно владеет собой. У нее нервы всегда напряжены, но, вместо
того чтобы приходить в отчаяние и метаться, когда сон не идет к ней, она
приказывает себе отдыхать - и отдыхает. Она называет это своими "белыми
ночами". Иногда она засыпает только на заре или даже в девять-десять ча-
сов утра, и тогда спит чуть не двенадцать часов подряд, и выходит к обе-
ду свежая и бодрая.
- Должно быть, это действительно врожденное, - заметил Грэхем.
Берт кивнул.
- Из ста девяносто девять женщин совсем бы раскисли, а она держит се-
бя в руках. Если ей не спится ночью, она спит днем и наверстывает поте-
рянное.
Еще многое рассказывал Берт о хозяйке дома, и Грэхем скоро догадывал-
ся, что молодой человек, несмотря на долгое знакомство, все же ее побаи-
вается.
- Она с кем угодно справится, стоит ей только захотеть, - заметил
Берт. - Мужчина, женщина, слуга - все равно, какого бы возраста, пола и
положения они ни были, - стоит ей только заговорить своим повелительным
тоном, и результат всегда один. Я не понимаю, чем она этого достигает.
Может быть, в глазах ее вспыхивает что-то, может быть, губы складываются
как-то по-особенному, не знаю, но только все ее слушаются и ей подчиня-
ются.
- Да, - согласился Грэхем, - в ней есть что-то особенное.
- Вот именно! - обрадовался Берт. - Что-то особенное! Достаточно ей
захотеть! Даже почему-то жутко становится. Может быть, она так научилась
владеть собой во время бессонных ночей, когда она постоянно напрягает
волю, чтобы оставаться спокойной и бодрой. Вот и сегодня - она, верно,
глаз не сомкнула после всех вчерашних событий: понимаете - волнение, лю-
ди, тонущая лошадь и все прочее. Хотя Дик говорит, что то, от чего дру-
гие женщины потеряли бы сон, действует на нее совсем наоборот: она может
спать, как младенец, в городе, который бомбардируют, или на тонущем ко-
рабле. Несомненно, она - чудо. Поиграйте-ка с ней на бильярде, тогда
увидите.
Немного позднее Грэхем и Берт встретились с девушками в той комнате,
где те обычно проводили утро, но, несмотря на пение модных песенок, тан-
цы и болтовню, Грэхема все время не покидало чувство одиночества, ка-
кая-то тоска и томительное желание, чтобы к ним вошла Паола в каком-ни-
будь новом, неожиданном обличье и настроении.
Затем Грэхем на Альтадене и Берт на великолепной чистокровной кобыле
Молли два часа разъезжали по имению, осматривали молочное хозяйство и
едва поспели вовремя на теннисную площадку, где их поджидала Эрнестина.
Грэхему не терпелось пойти завтракать - конечно, не только из-за выз-
ванного прогулкой аппетита, - но его постигло большое разочарование: Па-
ола не явилась.
- Опять "белая ночь", - сказал Дик, обращаясь к другу, и прибавил
несколько слов к тому, что рассказывал Берт относительно неспособности
Паолы спать нормально. - Представьте, мы были женаты уже несколько лет,
когда я впервые увидел ее спящей. Я знал, что в какие-то часы она спит,
но никогда не видел. Однажды она, к моему ужасу, трое суток провела без
сна, притом все время оставалась ласковой и веселой, и уснула наконец от
изнеможения. Это случилось, когда наша яхта стала на мель возле Каро-
линских островов и все население помогало нам спихнуть ее. Дело было не
в опасности - никакая опасность нам не угрожала, - а в непрерывном шуме,
возбуждении. Паола переживала это приключение слишком непосредственно. А
когда все кончилось, она впервые у меня на глазах заснула.
Утром приехал новый гость, некто Доналд Уэйр. Грэхем встретился с ним
за завтраком. Уэйр был, видимо, хорошо знаком со всеми и часто посещал
Большой дом; Грэхем понял также из разговоров, что, несмотря на крайнюю
молодость, это скрипач, известный по всему побережью.
- Он до безумия влюблен в Паолу, - сообщила Эрнестина Грэхему, когда
они выходили из столовой.
Грэхем удивленно поднял брови.
- Да, но она не обращает на него внимания, - рассмеялась Эрнестина. -
Это случается с каждым мужчиной, который приезжает сюда. Она привыкла. У
нее ужасно милая манера не замечать их страсти; она с удовольствием про-
водит время в обществе этих людей, а потом смеется над ними. Дика это
забавляет. Не пройдет и недели, как с вами случится то же самое. А нет,
так все будут очень удивлены. Да и Дик еще, пожалуй, обидится. Он счита-
ет, что это неизбежно. Если любящий муж гордится своей женой и привык к
тому, что в нее влюбляются, он может прямо оскорбиться и решить, что его
жену не оценили.
- Ну что ж, - вздохнул Грэхем, - если у вас так принято, придется,
видно, и мне влюбиться. Правда, ужасно не хочется вести себя, как все, -
именно потому, что это все; но раз таков обычай, ничего не поделаешь.
Хотя это чертовски трудно, когда кругом так много милых девушек.
В его удлиненных серых глазах блеснуло лукавство, и этот взгляд так
подействовал на Эрнестину, что она удивленно уставилась на него и,
только поймав себя на этом, опустила взор и вспыхнула.
- Знаете, маленький Лео - молодой поэт, которого вы видели вчера ве-
чером, - затараторила она, пытаясь скрыть свое смущение, - он тоже до
безумия влюблен в Паолу. Я слышала, как Аарон Хэнкок дразнил его по по-
воду какого-то цикла сонетов, и, конечно, нетрудно догадаться, кто его
вдохновил. Терренс, ирландец, тоже влюблен в нее, хоть и не так отчаян-
но. Они ничего не могут поделать с собой, вот и все. Разве их можно ви-
нить за это?
- Конечно, она вполне заслуживает поклонения, - пробормотал Грэхем,
втайне задетый тем, что ирландец, этот пустоголовый, одержимый алфавитом
маньяк, этот анархист-эпикуреец, хвастающий тем, что он лодырь и прижи-
вальщик, осмелился влюбиться - хоть и не так отчаянно - в маленькую хо-
зяйку.
- Она ведь моя сводная сестра, - сообщила Эрнестина, - но никто бы не
сказал, что в нас есть хоть одна капля той же крови. Паола совсем дру-
гая. Она не похожа ни на кого из Дестенов, да и вообще ни на кого из мо-
их подруг, ни на одну девушку, которую я знала. Хотя она гораздо старше
моих подруг, ведь ей уже тридцать восемь...
- Ах, кис-кис! - прошептал Грэхем.
Хорошенькая блондинка оторопело взглянула на него, удивленная его,
казалось бы, необъяснимым восклицанием.
- Кошечка, - повторил он с насмешливым упреком.
- О! - воскликнула она. - Я сказала совсем не в том смысле... Мы
здесь привыкли ничего не скрывать. Все отлично знают, сколько Паоле лет.
Она и сама говорит. А мне восемнадцать. Вот. Теперь скажите-ка, в нака-
зание за вашу подозрительность, сколько вам лет?
- Столько же, сколько и Дику, - ответил Грэхем без запинки.
- А ему сорок, - торжествующе рассмеялась она. - Вы будете купаться?
Вода, наверное, ужасно холодная.
Грэхем покачал головой:
- Я поеду с Диком верхом.
Эрнестина огорчилась со всей непосредственностью своих восемнадцати
лет.
- Ну, конечно! Опять он будет показывать свои вечнозеленые пастбища,
или пашни на горных склонах, или какие-нибудь оросительные фокусы...
- Он говорил что-то относительно купания в пять.
Ее лицо просияло.
- Ну хорошо, тогда встретимся у бассейна. Наверно, они условились.
Паола тоже хотела идти купаться в пять.
Они расстались под аркадой. Грэхем отправился было к себе в башню,
чтобы переодеться для верховой езды, но Эрнестина вдруг окликнула его:
- Мистер Грэхем! Он послушно обернулся.
- Знаете, вы вовсе не обязаны влюбляться в Паолу, это я только так
сказала.
- Я буду очень, очень остерегаться этого, - вполне серьезно ответил
он, хотя глаза его насмешливо блеснули.
Однако, идя в свою комнату, он не мог не признаться, что очарование
Паолы Форрест, словно волшебные щупальца, уже коснулось его и обвивалось
вокруг сердца. И он знал, что с гораздо большим удовольствием поехал бы
кататься с ней, чем со своим давним другом Форрестом.
Направляясь к длинной коновязи под старыми дубами, он жадным взором
искал Паолу, но здесь были только Дик и конюх; однако несколько стоявших
в тени оседланных лошадей вернули ему надежду. Все же они уехали с Диком
одни. Дик только показал ему лошадь жены, - это был резвый породистый
гнедой жеребец под небольшим австралийским седлом со стальными стремена-
ми, с двойной уздечкой и мундштуком.
- Я не знаю ее планов, - сказал Дик. - Она еще не выходила, но ку-
паться, во всяком случае, будет. Тогда и встретимся.
Грэхему поездка доставила большое удовольствие, хотя он не раз ловил
себя на том, что поглядывает на часы-браслет - долго ли еще до пяти.
Приближалось время окота. Дик и Грэхем проезжали луг за лугом, где
паслись овцы; то один, то другой слезал с лошади, чтобы поставить на но-
ги великолепную овцу из породы шропширов или мериносов-рамбулье: пова-
лившись на широкие спины и подняв к небу все четыре ноги, эти бедные
жертвы отбора были уже не в силах подняться без посторонней помощи.
- Да, я действительно потрудился над тем, чтобы создать американских
мериносов, - говорил Дик. - У этой породы теперь сильные ноги, широкая
спина, крепкие ребра и большая выносливость. Вывезенным из Европы поро-
дам не хватает выносливости: они слишком холеные и изнеженные.
- О, вы делаете большое дело, большое дело, - заявил Грэхем. - Поду-
майте, вы же отправляете баранов в Айдахо! Это говорит само за себя.
Глаза Дика заблестели, когда он ответил:
- Не только в Айдахо! Хотя это и кажется невероятным, теперешние ог-
ромные стада Мичигана и Огайо являются - простите за хвастовство - по-
томками моих калифорнийских рамбулье. А возьмите Австралию! Двенадцать
лет назад я продал одному тамошнему поселенцу трех баранов по триста
долларов за голову. Когда он их туда привез и показал, то сейчас же пе-
репродал, взяв по три тысячи за каждого, и заказал мне целый транспорт.
И я, кажется, принес Австралии не вред, а пользу. Там говорят, что бла-
годаря люцерне, артезианским колодцам, судам-холодильникам и баранам
Форреста овцеводство и добывание шерсти увеличились втрое.
Возвращаясь, они встретили Менденхолла, заведующего конным заводом, и
тот потащил их куда-то в сторону, на обширный выгон с лесистыми оврагами
и группами дубов, чтобы показать табун жеребят-однолеток широкой породы,
которых отправляли на следующий день на горные пастбища Миримар-Хиллс.
Их было около двухсот - ширококостные, мохнатые и очень крупные для сво-
его возраста; они начинали линять.
- Мы не то что откармливаем их, - пояснил Форрест, - но мистер Мен-
денхолл следит за тем, чтобы они получали питательный корм. Там, в го-
рах, куда они пойдут, им будут давать, кроме трав, еще зерно; это заста-
вит их каждый вечер собираться для кормежки, и, таким образом, можно бу-
дет делать поверку без особого труда. За последние пять лет я ежегодно
отправляю в один только Орегон до пятидесяти жеребцов-двухлеток. Они все
более или менее стандартны. Их покупают не глядя, потому что знают мой
товар.
- У вас, должно быть, строгий отбор? - спросил Грэхем.
- Да. Бракованных вы можете увидеть на улицах Сан-Франциско, - отве-
тил Дик, - это ломовые лошади.
- И на улицах Денвера тоже, - добавил Менденхолл, - и на улицах
Лос-Анджелеса; а два года тому назад, во время падежа лошадей, мы отпра-
