край. Бразильское правительство по собственной инициативе предложило ему
гонорар в десять тысяч долларов за доставленные им сведения о неисследо-
ванных областях страны. О, Грэхем - это человек. Настоящий мужчина. На
него можно положиться. Знаешь этот тип: великодушный, сильный, простой,
чистый сердцем; везде побывал, все видел, изведал многое - и вместе с
тем такой искренний, смотрит прямо в глаза. Ну - мужчина в лучшем смысле
слова!
Эрнестина захлопала в ладоши и, бросив дразнящий, вызывающий и побе-
доносный взгляд на Берта Уэйнрайта, воскликнула:
- И он завтра приезжает?
Дик с упреком покачал головой.
- О нет, Эрнестина, тут ничего не выйдет. Многие милые девушки вроде
тебя пытались поймать Ивэна Грэхема в свои сети. И - между нами - я их
вполне понимаю. Но у него отличные легкие и длинные ноги, и никому еще
не удавалось загнать его в угол, где бы он, ошалев и обессилев, наконец
машинально пробормотал роковое "да" и опомнился бы только уже в плену,
связанный по рукам и ногам, заклейменный и женатый. Забудь о своих наме-
рениях, Эрнестина! Останься верна золотой молодости, срывай ее золотые
яблоки, делая при этом вид, что они тебя нисколько не интересуют. А Грэ-
хема оставь. Он почти одних лет со мной, он, как и я, бродил нехожеными
дорогами и видал виды. И он умеет вовремя удрать. Он прошел огонь, и во-
ду, и медные трубы. Он кроток, но неуловим. К тому же молодые девушки
его не интересуют. Конечно, вы можете заподозрить его в моральной тру-
сости, но я заверяю вас, что он просто закален жизнью, стар и очень
мудр.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
- Где же мой мальчик? - кричал Дик, топая и звеня шпорами по всему
Большому дому в поисках его маленькой хозяйки.
Наконец он дошел до двери, которая вела во флигель Паолы.
Это была тяжелая, крытая панелью дверь в такой же крытой панелью сте-
не. У нее не было ручки, но Дик, знавший секрет, нажал пружинку, и дверь
распахнулась.
- Где мой мальчик? - крикнул он опять и затопал по длинному коридору.
Он заглянул в ванную с вделанным в пол римским бассейном и мраморными
ступеньками, затем в гардеробную и в будуар - но все напрасно. По широ-
ким ступеням он поднялся к любимому дивану Паолы в оконной амбразуре ее
спальни, прозванной ею "Башней Джульетты", и улыбнулся при виде изящных
и воздушных кружевных принадлежностей дамского туалета, которые она, по
обыкновению, тут разбросала, ибо их созерцание доставляло ей особое,
чувственное удовольствие. На миг он остановился перед мольбертом и пос-
мотрел на этюд. Готовый сорваться с его губ возглас недоумения сменился
довольной усмешкой, когда он узнал в беглом наброске очертания неуклюже-
го голенастого жеребенка, с отчаянием призывающего мать.
- Да где же мой мальчик? - крикнул он уже у двери спальной веранды;
там оказалась только китаянка, скромная женщина лет тридцати, которая,
приподняв брови, смущенно и растерянно ему улыбнулась.
Это была горничная Паолы, Ой-Ли, названная так Диком много лет назад,
потому что она постоянно поднимала тонкие брови и лицо ее всегда каза-
лось удивленным, точно она восклицала: "Ой ли?" Дик взял ее к Паоле поч-
ти девочкой из рыбачьей деревушки на берегу Желтого моря, где ее мать,
потеряв мужа, едва перебивалась тем, что плела сети для рыбаков и зара-
батывала, когда год был удачный, до четырех долларов. Ой-Ли поступила к
Паоле, когда та плавала на трехмачтовой шхуне "Все забудь", а О-Пой, еще
служивший юнгой, стал выказывать ту сообразительность, благодаря которой
сделался через несколько лет дворецким Большого дома.
- Где ваша госпожа, Ой-Ли?
Ой-Ли испуганно отпрянула, охваченная неодолимой застенчивостью.
Дик подождал.
- Может быть, она с молодыми барышнями? Я не знаю, - пролепетала слу-
жанка.
Дик из жалости отвернулся и пошел к двери.
- Где мой мальчик? - кричал он, проходя под воротами как раз в ту ми-
нуту, когда, огибая кусты сирени, подъехал лимузин.
- Черт меня побери, если я знаю, - ответил сидевший в машине высокий
белокурый человек в светлом летнем костюме; и через мгновение Дик Фор-
рест и Ивэн Грэхем пожимали Друг другу руки.
О-Дай и О-Хо внесли ручной багаж, и Дик проводил своего гостя в при-
готовленное для него помещение в так называемой "Башне".
- Вам придется еще попривыкнуть к нашим порядкам, дружище, - говорил
Дик. - Жизнь у нас здесь идет по часам, и прислуга образцовая; но себе
мы разрешаем всякие вольности. Если бы вы приехали на две минуты позже,
вас встретили бы только наши китайские слуги: я намеревался выехать вер-
хом, а Паола - миссис Форрест - уже куда-то исчезла.
Грэхем был почти одного роста с Фор ростом, может быть, выше на ка-
кой-нибудь дюйм, но зато уже в плечах и груди и волосы светлее; глаза у
обоих были почти одинаковые - серые, с голубоватым белком, и лица их
покрывал одинаковый здоровый бронзовый загар. Черты лица у Грэхема каза-
лись несколько крупнее, чем у Форреста, разрез глаз чуть удлиненнее,
что, однако, скрадывалось более тяжелыми веками. И нос его был как будто
прямее и крупнее, чем у Дика, и губы алее и точно слегка припухли.
Волосы Форреста были ровного светло-каштанового оттенка, а волосы
Грэхема, без сомнения, отливали бы золотом, если бы они так не выгорели
на солнце, что казались песочного цвета. Скулы у обоих слегка выступали,
но впадины на щеках у Форреста обозначались резче; носы были с широкими
нервными ноздрями, рты крупные, по-женски красивые и чисто очерченные;
вместе с тем в них чувствовались затаенная сила воли и суровость, так же
как и в крепких, крутых подбородках.
Но чуть более высокий рост и менее широкая грудь и плечи придавали
фигуре и движениям Грэхема ту стройность и гибкость, которых не хватало
Дику Форресту. Благодаря особенностям своей внешности каждый только вы-
игрывал от присутствия другого. Грэхем был светел и легок, в нем таилось
неуловимое обаяние, что-то от сказочного принца. Форрест производил впе-
чатление более сильного и сурового человека, чем Грэхем, более опасного
для других, более крепкой хватки.
Взгляд Форреста бегло скользнул по циферблату часов на руке. Этот
взгляд как бы на лету отметил время.
- Одиннадцать тридцать, - сказал Дик. - Поедемте сейчас со мной, Грэ-
хем, мы ведь завтракаем не раньше половины первого! Я отправляю партию
быков, целых триста голов, и, должен сознаться, очень горжусь ими. Вы
непременно должны взглянуть на них. Это ничего, что вы не одеты для вер-
ховой езды. О-Хо, принеси-ка пару моих краг; а ты. О-Пой, прикажи осед-
лать Альтадену. Какое седло вы предпочитаете, Грэхем?
- Все равно, дружище!
- Английское? Австралийское? Мексиканское? Шотландское? - настаивал
Дик.
- Тогда шотландское, если это не сложно, - сказал Грэхем.
Они стали со своими лошадьми на краю дороги, пропуская мимо себя все
стадо, начинавшее далекое путешествие в Чили, и следили за быками, пока
те не скрылись за поворотом дороги.
- Я теперь вижу, насколько замечательно то, что вы делаете! - воск-
ликнул Грахем, и глаза его блеснули. - В молодости я и сам, когда был в
Аргентине, увлекался скотоводством. Если бы я начал дело с быками таких
кровей, я, может быть, и не прогорел бы.
- Но тогда ведь еще не мыло ни люцерны, ни артезианских колодцев, -
сказал Дик, стараясь его утешить. - Шортхорны там не выжили бы. Засуху
выдерживает только мелкий скот. Он обладает достаточной силой, но легок
на вес. Пароходов с холодильниками тоже еще не существовало. А это изоб-
ретение, конечно, вызвало в скотоводстве целую революцию.
- Кроме того, я был еще очень молод, - добавил Грэхем. - Хотя это,
конечно, не всегда имеет значение.
Одновременно со мной начал дело некий молодой немец, и притом имея
приблизительно одну десятую моего капитала. Он выдержал и годы засухи и
все неудачи. Теперь он миллионер, его состояние выражается в семизначных
числах.
Они повернули к Большому дому, и Дик снова взглянул на часы.
- Времени еще пропасть, - сказал он. - Я рад, что вы видели моих го-
довалых бычков. А знаете, почему этот немчик выдержал: у него не было
другого выхода. А вас ожидали отцовские деньги, и хотелось пошляться по
свету, причем ваш главный минус заключается в том, что у вас были
средства, чтобы этот зуд унять...
- Вон там, - Дик кивнул вправо, указывая рукой на что-то, еще скрытое
зарослями сирени, - там рыбные пруды, и вы можете наловить сколько угод-
но форели, морских окуней и даже морских котов. У каждой породы свои
садки. Видите, какой я скопидом: люблю, чтобы все работало. Пусть вводят
восьмичасовой рабочий день, может быть, это и правильно, но вода у меня
работает двадцать четыре часа. Вода начинает свою работу уже в горах.
Сначала она орошает горные луга, потом сбегает в долину и, пройдя нес-
колько миль, очищается до кристальной чистоты; водопад же, образующийся
при ее падении с гор, дает половину всей анергии, нужной для имения, и
полностью обеспечивает нас светом. Затем вода разделяется, течет по ка-
налам в пруды и, вытекая оттуда, орошает площадь в несколько миль, засе-
янную люцерной. И поверьте, если бы она потом не разливалась по долине
реки Сакраменто, я бы опять воспользовался ею для орошения.
- Ах, голубчик, голубчик, - смеясь, сказал Грэхем, - да вы могли бы
написать целую поэму о чудесах, которые совершает вода. Я встречал огне-
поклонников, но теперь я впервые вижу водопоклонника. И живете вы не на
песках, а на водах, - простите мне неудачный каламбур...
Грэхему не пришлось досказать свою мысль до конца. Справа, неподалеку
от них, раздался звонкий стук копыт, затем оглушительный всплеск воды,
возгласы и взрыв женского смеха. Однако смех быстро оборвался, раздались
тревожные крики, сопровождаемые таким фырканьем и барахтаньем, точно то-
нуло какое-то чудовище. Дик наклонил голову и заставил лошадь проскочить
сквозь заросли сирени, Грэхем на своей Альтадене последовал за ним. Они
выехали на залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось необыкно-
венное зрелище.
Середину обсаженной деревьями лужайки занимал большой квадратный бе-
тонированный бассейн. Один его конец, служивший водосливом, был широк и
отлог, и на нем, мягко поблескивая, плескалась струя. Боковые стены были
отвесны. Другой конец был тоже пологий и слегка рифленый для упора. И
тут, охваченный ужасом, то приседая, то выпрямляясь, стоял ковбой в ко-
жаных штанах и растерянно восклицал с мольбой и отчаянием: "Господи!
Господи!"
Против него, на дальнем конце бассейна, сидели, свесив ноги, три ис-
пуганные нимфы в купальных костюмах.
В самом бассейне, как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый
и блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и мокрая сталь
подков блестела в солнечных лучах. А на его хребте, соскальзывая и едва
держась, белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял за прек-
расного юношу. И только когда жеребец, вдруг опустившийся в воду, снова
вынырнул благодаря мощным ударам своих копыт, Грэхем понял, что на нем
сидит женщина в белом шелковом купальном костюме, облегавшем ее так
плотно, что она казалась изваянной из мрамора. Мраморной казалась ее
спина, и только тонкие крепкие мышцы, натягивая шелк, извивались и дви-
гались при ее усилиях держать голову над водой. Ее стройные руки зары-
лись в длинные пряди намокшей лошадиной гривы, белые округлые колени
скользили по атласному мокрому крупу, а пальцами белых ног она сжимала
мягкие бока животного, тщетно стараясь опереться на его ребра.
В одно мгновение - нет, в полмгновения - Грэхем охватил взглядом
представившееся, его глазам зрелище, понял, что сказочное существо -
женщина, и удивился миниатюрности и нежности всей ее фигурки, делавшей
столь героические усилия. Она напомнила ему статуэтку дрезденского фар-
