спор о том, кто выказал в своих произведениях более возвышенный интел-
лект - Берлиоз или Бетховен, Грэхему удалось улизнуть. Ему опять хоте-
лось побеседовать с хозяйкой. Но она подсела к двум девушкам, забравшим-
ся в большое кресло, и шаловливо шепталась с ними; большая часть гостей
была погружена в бридж, и Грэхем попал в группу, состоявшую из Дика Фор-
реста, мистера Уомболда, Дар-Хиала и корреспондента "Газеты скотовода".
- Жаль, что вы не можете съездить туда со мной, - говорил Дик коррес-
понденту. - Это задержало бы вас только на один день. Я завтра же и по-
вез бы вас.
- Очень сожалею, - ответил тот. - Но я должен быть в Санта-Роса. Бер-
банк обещал посвятить мне целое утро, а вы понимаете, что это значит. С
другой стороны, для нашей газеты было бы очень важно получить материал о
вашем опыте. Вы не могли бы изложить его... кратко... ну совсем кратко?
Вот и мистера Грэхема, я думаю, это заинтересует.
- Опять что-то по части орошения? - осведомился Грэхем.
- Нет, нелепая попытка превратить безнадежно бедных фермеров в бога-
тых, - отвечал Уомболд за Форреста. - А я утверждаю, что если фермеру не
хватает земли, то это доказывает, что он плохой фермер.
- Наоборот, - возразил Дар-Хиал, взмахнув для большей убедительности
своими прекрасными азиатскими руками. - Как раз наоборот. Времена изме-
нились. Успех больше не зависит от капитала. Попытка Дика - замеча-
тельная, героическая попытка. И вы увидите, что она удастся.
- А в чем дело. Дик? - спросил Грэхем. - Расскажите нам.
- Да ничего особенного. Так, одна затейка, - ответил Дик небрежно. -
Может быть, из этого ничего и не выйдет, хотя я все же надеюсь...
- Затейка! - воскликнул Уомболд. - Пять тысяч акров лучшей земли в
плодороднейшей долине! И он хочет посадить на нее кучу неудачников - по-
жалуйста, хозяйничайте! - платить им да еще питать.
- Только тем хлебом, который вырастет на этой же земле, - поправил
его Форрест. - Придется объяснить вам всем, в чем дело. Я выделил пять
тысяч акров между усадьбой и долиной реки Сакраменто...
- Подумайте, сколько там может вырасти люцерны, которая вам так нуж-
на... - прервал его опять Уомболд.
- Мои машины осушили в прошлом году вдвое большую площадь, - продол-
жал Дик. - Я, видите ли, убежден, что наш Запад, да и весь мир, должен
стать на путь интенсивного хозяйства, и я хочу быть одним из первых,
прокладывающих дорогу. Я разделил эти пять тысяч акров на участки по
двадцати акров и считаю, что каждый такой участок может не только сво-
бодно прокормить одно семейство, но и приносить по меньшей мере шесть
процентов чистого дохода.
- Это значит, - высчитывал корреспондент, - что, когда участки будут
розданы, землю получат двести пятьдесят семейств, или, считая в среднем
по пять человек на семью, тысяча двести пятьдесят душ.
- Не совсем так, - возразил Дик. - Все участки уже заняты, а у нас
только около тысячи ста человек. Но надежды на будущее... надежды на бу-
дущее большие, - добродушно улыбнулся он. - Несколько урожайных лет - и
в каждой семье окажется в среднем по шесть человек.
- А кто это "мы"? Почему "у нас"? - спросил Грэхем.
- У меня есть комитет, состоящий из сельскохозяйственных экспертов, -
все свои же служащие, кроме профессора Либа, которого мне уступило на
время федеральное правительство. Дело в том, что фермеры будут хозяйни-
чать на свой страх и риск, пользуясь передовыми методами, рекомендован-
ными в наших инструкциях. Земля на всех участках совершенно одинаковая.
Эти участки, как горошины в стручке, один к одному. И плоды работы на
каждом участке через некоторое время должны сказаться. А когда мы срав-
ним между собой результаты, полученные на двухстах пятидесяти участках,
то фермер, отстающий от среднего уровня из-за тупости или лени, должен
будет уйти.
Условия созданы вполне благоприятные. Фермер, взяв такой участок, ни-
чем не рискует. Кроме того, что он соберет со своей земли и что пойдет
на пищу ему и его семье, он получит еще тысячу долларов в год деньгами;
поэтому все равно - умен он или глуп, урожайный год или неурожайный -
около ста долларов в месяц ему обеспечено. Лентяи и глупцы будут естест-
венным образом вытеснены теми, кто умен и трудолюбив. Вот и все. И это
послужит особенно очевидным доказательством всех преимуществ интенсивно-
го хозяйства. Впрочем, этим людям обеспечено не только жалованье. После
его выплаты мне как владельцу должно очиститься еще шесть процентов. А
если доход окажется больше, то фермеру поступает и весь излишек.
- И поэтому, - сказал корреспондент, - каждый сколько-нибудь дельный
фермер будет работать день и ночь - это понятно. Сто долларов на улице
не валяются. В Соединенных Штатах средний фермер на собственной земле не
вырабатывает и пятидесяти, в особенности если вычесть плату за надзор и
за его личный труд. Конечно, способные люди уцепятся руками и ногами за
такое предложение и постараются, чтобы так же поступили и члены их
семьи.
- У меня есть возражение, - заявил Терренс МакФейн, подходя к ним. -
Везде и всюду только и слышишь: работа, труд... А меня просто зло берет,
когда я представлю себе, что каждый такой фермер на своих двадцати акрах
весь день с утра до вечера будет гнуть спину, и ради чего? Неужели кусок
хлеба да мяса и, может быть, немного джема - это и есть смысл жизни,
цель нашего существования? Ведь человек этот все равно умрет, как рабо-
чая кляча, которая только и знала, что трудиться! Что же сделано таким
человеком? Он обеспечил себя хлебом и мясом? Чтобы брюхо было сыто и
крыша была над головой? А потом его тело будет гнить в темной, сырой мо-
гиле!
- Но ведь и вы, Терренс, умрете, - заметил Дик.
- Зато я живу волшебной жизнью бродяги, - последовал быстрый ответ. -
Эти часы наедине со звездами и цветами, под сенью деревьев, с легким
ветром и шорохом трав! А мои книги! Мои любимые философы и их думы! А
красота, музыка, радости всех искусств! Когда я сойду в могилу, я буду
знать по крайней мере, что пожил и взял от жизни все, что она могла мне
дать. А эти ваши двуногие вьючные животные на своих двадцати акрах так и
будут ковырять весь день землю, пока рубашка на спине не взмокнет от по-
та, а потом присохнет коркой, - ради одного сознания, что живот набит
хлебом и мясом и крыша не протекает; народят выводок сыновей, которые
тоже будут жить, как рабочий скот, набивать желудок хлебом и мясом,
гнуть спины в заскорузлых от пота рубашках - и наконец уйдут в небытие,
только и получив от жизни, что хлеб да мясо и, может быть, немного дже-
ма?..
- Но ведь кто-то должен же работать, чтобы вы могли лодырничать? - с
негодованием возразил Уомболд.
- Да, это верно. Печально, но верно, - мрачно согласился Терренс; за-
тем его лицо вдруг просияло. - И я благодарю господа за то, что есть на
свете рабочий скот, - одни таскают плуг по полям, другие - незримые кро-
ты - проводят жизнь в шахтах, добывая уголь и золото; благодарю за то,
что есть дураки крестьяне, - иначе разве у меня были бы такие мягкие ру-
ки; и за то, что такой славный парень, как Дик, улыбается мне и делится
со мной своим добром, покупает мне новые книги и дает местечко у своего
стола, заставленного пищей, добытой двуногим рабочим скотом, и у своего
очага, построенного тем же рабочим скотом, и хижину в лесу под землянич-
ными деревьями, куда труд не смеет сунуть свое чудовищное рыло...
Иван Грэхем долго не ложился в тот вечер. Большой дом и его маленькая
хозяйка невольно взволновали его. Сидя на краю кровати, полураздетый, и
куря трубку, он видел в своем воображении Паолу в разных обличьях и
настроениях - такой, какой она прошла перед ним в течение этого первого
дня. То она говорила с ним о музыке и восхищала его своим исполнением,
чтобы затем, втянув в спор "мудрецов", ускользнуть и заняться уст-
ройством бриджа; то сидела, свернувшись калачиком, в кресле, такая же
юная и шаловливая, как примостившиеся рядом с нею девушки; то со
стальными нотками в голосе укрощала мужа, когда он непременно хотел
спеть песнь Горца, или бесстрашно правила тонущим жеребцом, - а нес-
колько часов спустя выходила в столовую, к гостям своего мужа, напоминая
платьем и осанкой принцессу из сказки.
Паола Форрест занимала его воображение не меньше, чем Большой дом со
всеми его чудесами и диковинками. Все вновь и вновь мелькали перед Грэ-
хемом выразительные руки Дар-Хиала, черные бакенбарды Аарона Хэнкока,
вещавшего об откровениях Бергсона, потертая куртка Терренса Мак-Фейна,
благодарившего бога за то, что двуногий рабочий скот дает ему возмож-
ность бездельничать, сидеть за столом у Дика Форреста и мечтать под его
земляничными деревьями.
Грэхем наконец вытряхнул трубку, еще раз окинул взглядом эту странную
комнату, обставленную со всем возможным комфортом, погасил свет и вытя-
нулся между прохладными простынями. Однако сон не приходил к нему. Опять
он слышал смех Паолы; опять у него возникало впечатление серебра, стали
и силы; опять он видел в темноте, как ее стройное колено неподражаемо
пластичным движением приподнимает тяжелые складки платья. От этого обра-
за Грэхем никак не мог отделаться: он преследовал его неотступно, точно
наваждение. Образ этот, сотканный из света и красок, как бы горел перед
ним, неизменно возвращаясь, и хотя Грэхем сознавал его иллюзорность, ви-
дение все вновь и вновь вставало перед ним в своей обманчивой реальнос-
ти.
И опять видел он коня и всадницу, которые то погружались в воду, то
снова выплывали на поверхность; видел мелькающие среди пены копыта лоша-
ди; видел лицо женщины: она смеялась, а пряди ее золотистых волос переп-
летались с темной гривой животного.
Снова слышал он первые аккорды прелюдии, и те же руки, которые прави-
ли жеребцом, теперь извлекали из инструмента всю полноту хрустальных и
блистательных рахманиновских гармоний.
Когда он наконец стал засыпать, его последняя мысль была о том, како-
вы те чудесные и загадочные законы развития, которые могли из первона-
чального ила и праха создать на вершине эволюции сияющее и торжествующее
женское тело и женскую душу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На следующее утро Грэхем продолжал знакомиться с порядками Большого
дома. О-Дай многое сообщил ему еще накануне и узнал от гостя, что тот,
выпив при пробуждении чашку кофе, предпочитает завтракать не в постели,
а за общим столом. О-Дай предупредил Грэхема, что для этой трапезы нет
установленного времени и что завтракают от семи до десяти, кто когда же-
лает; а если ему понадобится лошадь, или автомобиль, или он захочет ку-
паться, то достаточно сказать об этом.
Войдя в столовую в половине восьмого, Грэхем застал там корреспонден-
та и покупателя из Айдахо, которые только что позавтракали и спешили
поймать здешнюю машину, чтобы попасть в Эльдорадо к утреннему поезду в
Сан-Франциско. Грэхем простился с ними и сел за стол один. Безукоризнен-
но вежливый слугакитаец предложил ему заказать завтрак по своему вкусу и
тотчас исполнил его желание, подав ледяной грейпфрут в хересе, причем с
гордостью пояснил, что это "свой", из "имения". Отклонив предложенные
ему различные блюда - каши и овощи, Грэхем попросил дать ему яйца всмят-
ку и ветчину; и только что принялся за еду, как вошел Берт Уэйнрайт с
рассеянным видом, который, однако, не обманул Грэхема. И действительно,
не прошло и пяти минут, как появилась Эрнестина Дестен в очаровательном
халатике и утреннем чепчике и очень удивилась, найдя в столовой столько
любителей раннего вставания.
Позднее, когда все трое уже поднимались из-за стола, пришли Льют Дес-
тен и Рита Уэйнрайт. За бильярдом Грэхем узнал от Берта, что Дик Форрест
никогда не завтракает со всеми, а просыпается чуть свет, работает в пос-
