темна, не щадя сил, а с наступлением ночи еле добирались до своих посте-
лей и засыпали как убитые. И все же Мод уверяла меня, что никогда в жиз-
ни не чувствовала себя такой здоровой и сильной. Про себя я мог сказать
то же самое, но Мод была хрупкая, как цветок, и я все время боялся, что
ее здоровье не выдержит такого напряжения. Сколько раз видел я, как она
в полном изнеможении ложилась навзничь на песок, раскинув руки, чтобы
лучше отдохнуть, а потом вскакивала и трудилась с прежним упорством, и
не переставал дивиться, откуда только берутся у нее силы.
- Ну, нам еще надоест отдыхать зимой, - отвечала она на все мои уго-
воры поберечь себя. - Да мы будем изнывать от безделья и радоваться лю-
бой работе!
В тот вечер, когда и над моей хижиной появилась крыша, мы вторично
отпраздновали новоселье. Третий день яростно бушевал шторм; он шел с
юго-востока, постепенно перемещаясь к северо-западу, и сейчас дул на нас
прямо с моря. Прибой грохотал на отлогом берегу внешней бухты, и даже в
нашем маленьком глубоком заливчике гуляли изрядные волны. Скалистый хре-
бет острова не защищал нас от ветра, который так ревел и завывал вокруг
хижины, что я опасался за ее стены. Крыша, натянутая, казалось мне, ту-
го, как барабан, прогибалась и ходила ходуном при каждом порыве ветра; в
стенах, плотно, как полагала Мод, проконопаченных мхом, открылись бес-
численные щели. Но внутри ярко горела плошка с котиковым жиром, и нам
было тепло и уютно.
Это был удивительно приятный вечер, и мы с Мод единогласно решили,
что ни одно из наших светских мероприятий на Острове Усилий еще не про-
ходило столь успешно. На душе у нас было спокойно. Мы не только примири-
лись с мыслью о предстоявшей нам суровой зиме, но и подготовились к ней.
Котики могли теперь в любой день отправляться в свое таинственное путе-
шествие на юг - что нам до того! Да и бури нас не страшили. Мы не сомне-
вались, что нам будет сухо и тепло под нашим кровом, а у нас к тому же
имелись еще роскошные, мягкие тюфяки, изготовленные из мха. Это было
изобретение Мод, и она сама ревностно собирала для них мох. Мне предсто-
яло сегодня впервые за много ночей спать на тюфяке, и я знал, что сон
мой будет еще слаще оттого, что тюфяк этот сделан руками Мод.
Направляясь к себе в хижину. Мод обернулась ко мне и неожиданно про-
изнесла следующие загадочные слова:
- Что-то должно произойти! Вернее, уже происходит. Я чувствую. Что-то
приближается сюда, к нам. Вот в эту самую минуту. Я не знаю, что это, но
оно идет сюда.
- Хорошее или плохое? - спросил я.
Она покачала головой.
- Не знаю, но оно где-то там.
И она указала в ту сторону, откуда ветер рвался к нам с моря.
- Там море и шторм, - рассмеялся я, - и не позавидуешь тому, кто
вздумает высадиться на этот берег в такую ночь.
- Вы не боитесь? - спросил я, провожая ее до двери.
Вместо ответа она смело и прямо посмотрела мне в глаза.
- А как вы себя чувствуете? Вполне хорошо?
- Никогда не чувствовала себя лучше, - отвечала она.
Мы поговорили еще немного, и она ушла.
- Спокойной ночи. Мод! - крикнул я ей вслед.
- Спокойной ночи, Хэмфри! - откликнулась она.
Не сговариваясь, мы назвали друг друга по имени, и это вышло совсем
просто и естественно. Я знал, что в эту минуту я мог бы обнять ее и
привлечь к себе. В привычной для нас обоих обстановке я бы, несомненно,
так и поступил. Но здесь наши отношения не могли перейти известной гра-
ни, и я остался один в своей маленькой хижине, согретый сознанием, что
между мною и Мод возникли какие-то новые узы, какое-то новое молчаливое
взаимопонимание.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Мое пробуждение сопровождалось странным гнетущим ощущением беспо-
койства. Словно мне чего-то недоставало, словно исчезло что-то привыч-
ное. Но это ощущение скоро прошло, и я понял, что ничто не изменилось, -
не было только ветра. Когда я засыпал, нервы у меня были напряжены, как
бывает всегда при длительном воздействии на них звука или движения, и,
пробудясь, я в первое мгновение все еще находился в этом состоянии нап-
ряжения, стараясь противостоять силе, которая уже перестала действовать.
Впервые за долгие месяцы я провел ночь под кровлей, и мне хотелось
понежиться еще под сухими одеялами, не ощущая на лице ни тумана, ни
морских брызг. Я лежал, размышляя над тем, как странно подействовало на
меня прекращение ветра, и испытывая блаженство от сознания, что я поко-
юсь на тюфяке, сделанном руками Мод. Одевшись и выглянув наружу, я услы-
шал шум прибоя, который все еще бился о берег и свидетельствовал о не-
давно пронесшемся шторме. День был яркий и солнечный. Я изрядно заспался
и теперь с внезапным приливом энергии шагнул за порог. Я был исполнен
решимости наверстать упущенное время, как и подобало обитателю Острова
Усилий.
Но, выйдя из хижины, я остановился как вкопанный. Я не мог поверить
своим глазам; то, что я увидел, ошеломило меня. На берегу, в каких-ни-
будь пятидесяти футах от хижины, уткнувшись носом в песок, лежал лишен-
ный мачт черный корпус судна. Мачты и гики, перепутавшись с вантами и
разодранными парусами, свисали с его борта. Я был поражен и глядел во
все глаза. Вот он, камбуз, который мы сами построили, а вот и знакомый
уступ юта и невысокая палуба рубки, едва возвышающаяся над бортом. Это
был "Призрак".
Какой каприз судьбы занес его именно сюда, в этот крохотный уголок
земли? Что за чудовищное совпадение? Я оглянулся на неприступную камен-
ную стену за моей спиной, и безысходное отчаяние охватило меня. Бежать
было некуда, абсолютно некуда. Я подумал о Мод, спящей в хижине, постро-
енной нашими руками, вспомнил, как она сказала: "Спокойной ночи, Хэмф-
ри", и слова "моя жена, моя подруга" вновь зазвенели в моем мозгу, но
теперь - увы! - они звучали погребальным звоном. У меня потемнело в гла-
зах. Быть может, это продолжалось лишь долю секунды - не знаю. Когда я
очнулся, передо мною по-прежнему чернел корпус шхуны; ее расколотый
бушприт торчал над песчаным берегом, а обломанные части рангоута со
скрипом терлись о борт при каждом всплеске волны. Я понял, что надо
что-то предпринять. Надо было немедленно что-то предпринять!
Внезапно меня поразило, что на шхуне незаметно никаких признаков жиз-
ни. Это было странно. Видимо, команда, измученная борьбой со штормом и
перенесенным кораблекрушением, все еще спит. У меня мелькнула мысль, что
мы с Мод можем спастись, если успеем сесть на шлюпку и обогнуть мыс,
прежде чем на шхуне кто-нибудь проснется. Надо разбудить Мод и тотчас
двинуться в путь! Я уже готов был постучаться к ней, но тут же вспомнил,
как ничтожно мал наш островок. Нам негде будет укрыться на нем. Нет, у
нас не было выбора - только безбрежный, суровый океан. Я подумал о наших
уютных маленьких хижинах, о наших запасах мяса и жира, мха и дров и по-
нял, что мы не выдержим путешествие по океану зимой в бурную штормовую
погоду.
В нерешительности, с поднятой рукой, я застыл у двери Мод. Нет, это
невозможно, совершенно невозможно! Безумная мысль пронеслась в моем моз-
гу - ворваться к Мод и убить ее во сне. И сейчас же возникла другая: на
шхуне все спят; что мешает мне проникнуть туда - прямо в каюту к Волку
Ларсену - и убить его? А там... Там видно будет. Главное - убрать его с
дороги, после чего можно будет подумать и об остальном. Все равно, что
бы ни случилось потом, хуже, чем сейчас, не будет.
Нож висел у меня на поясе. Я вернулся в хижину за дробовиком, прове-
рил, заряжен ли он, и направился к шхуне. Не без труда, промокнув по по-
яс, взобрался я на борт. Люк матросского кубрика был открыт. Я прислу-
шался, но снизу не доносилось ни звука - я не услышал даже дыхания спя-
щих людей. Неожиданная мысль поразила меня: неужели команда бросила ко-
рабль? Я снова напряженно прислушался. Нет, ни звука. Я начал осторожно
спускаться по трапу. Кубрик был пуст, и в нем стоял затхлый запах поки-
нутого жилья. Кругом в беспорядке валялась рваная одежда, старые резино-
вые сапоги, дырявые клеенчатые куртки - весь тот негодный хлам, который
скопляется в кубриках за долгое плавание.
Я поднялся на палубу, не сомневаясь больше в том, что команда покину-
ла шхуну второпях. Надежда вновь ожила в моей груди, и я уже спокойнее
огляделся кругом. Я заметил, что на борту нет ни одной шлюпки. В кубрике
охотников моим глазам предстала та же картина, что и у матросов. Охотни-
ки, по-видимому, собирали свои вещи в такой же спешке. "Призрак" был
брошен. Теперь он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о
кладовой под кают-компанией, и у меня явилась мысль сделать Мод сюрприз
- раздобыть что-нибудь вкусное к завтраку.
После пережитого волнения я ощутил вдруг необычайный прилив сил, а
при мысли о том, что страшное дело, которое привело меня сюда, стало те-
перь ненужным, развеселился, как мальчишка. Перепрыгивая через сту-
пеньку, я поднялся по трапу, думая только о том, что нужно успеть приго-
товить завтрак, пока Мод спит, если я хочу, чтобы мой сюрприз удался на
славу. Огибая камбуз, я с удовлетворением вспомнил о замечательной ку-
хонной посуде, которую я там найду. Я взбежал на ют и увидел... Волка
Ларсена! От неожиданности я пробежал с разгона еще несколько шагов, гро-
хоча башмаками, прежде чем смог остановиться. Ларсен стоял на трапе ка-
ют-компании, - над дверцей возвышались только его голова и плечи, - и в
упор смотрел на меня. Обеими руками он упирался в полуоткрытую дверцу и
стоял совершенно неподвижно. Стоял и смотрел на меня.
Я задрожал. Снова, как прежде, томительно засосало под ложечкой. Я
ухватился рукой за край рубки, ища опоры. Губы у меня сразу пересохли, и
я несколько раз провел по ним языком. Я не сводил глаз с Волка Ларсена,
и оба мы не произносили ни слова. Что-то зловещее было в его молчании и
в этой полной неподвижности. Весь мой прежний страх перед ним вернулся
ко мне с удесятеренной силой. И так мы стояли и смотрели Друг на друга.
Я чувствовал, что надо действовать, но прежняя беспомощность овладела
мной, и я ждал, что сделает он. Секунды летели, и вдруг все происходящее
напомнило мне о том, как я, подойдя к гривастому секачу, позабыл от
страха, что должен убить его, и только помышлял, как бы обратить его в
бегство. Но ведь и сюда я пришел не за тем, чтобы ждать, что предпримет
Волк Ларсен, а действовать.
Я взвел оба курка двустволки и вскинул ее к плечу. Если б он попытал-
ся спуститься вниз, если бы он только шелохнулся, я, без сомнения, заст-
релил бы его. Но он стоял совершенно неподвижно и смотрел на меня. Дро-
жащими руками сжимая двустволку и целясь в него, я успел заметить, как
осунулось его лицо. Какие-то тяжелые потрясения оставили на нем свой
след. Щеки впали, на лбу залегли морщины, а глаза производили странное
впечатление. Казалось, его глазные нервы и мышцы были не в порядке и
глаза смотрели напряженно и слегка косили. И выражение их было тоже ка-
кое-то странное.
Я глядел на него, и мозг мой лихорадочно работал. Тысячи мыслей про-
носились у меня в голове, но я не мог нажать на спусковой крючок. Я
опустил двустволку и двинулся к углу рубки, стараясь собраться с духом и
снова - с более близкого расстояния - попытаться выстрелить в него. Я
вскинул двустволку к плечу. Я находился теперь в каких-нибудь двух шагах
от Волка Ларсена. Ему не было спасения. Я больше не колебался. Промах-
нуться я не мог, как бы плохо я ни стрелял. Но я не мог заставить себя
спустить курок.
- Ну? - неторопливо промолвил он.
Тщетно пытался я нажать на спуск, тщетно пытался что-нибудь сказать.
- Почему вы не стреляете? - спросил он.
Я откашлялся, но не смог выговорить ни слова.
- Хэмп, - медленно произнес Ларсен, - ничего у вас не выйдет! Не по-
