произнёс:
-- Это Ёроол-Гуй, -- и Ай кивнула согласно.
А ведь на самом деле это не Ёроол-Гуй, а проклятие илбэча. Легко
рассуждать, что люди будут умирать как и прежде, но только от других
причин. Нет ничего обыденней смерти, гибель посторонних незаметна, с
ней не трудно примириться, её легко планировать. Но илбэч должен
знать, что первыми будут гибнуть его близкие. Благодарение судьбе, что
живая Яавдай приносит ему больше мук,чем могла бы причинить её
смерть! Проклятие бьёт больно, но уж зато теперь ему нечего терять!
Шооран мрачно усмехнулся. Сколько раз он говорил себе эту фразу, но
судьба всякий раз находила, как уязвить его. Значит, найдётся что
терять и впредь. А пока будем мстить за прошедшее и будущее.
* * *
Отсюда легко было подойти к оконечности залива, куда он не мог
добраться с той стороны. Три ночи Шооран работал, ставя по четыре
оройхона за раз, а днём скрывался на только что выстроенных оройхонах.
Первые сутки, пока нойт не затянул шавар, там можно было легко
спрятаться. Если кто-то и обыскивал новые земли, то в нижний ярус
шавара он не совался. Всё это время Ай была рядом с Шоораном. Покорно
ждала отвернувшись, послушно бежала, по приказу пряталась, хотя до
судорог боялась шавара.
Что делалось за спиной, Шооран старался не знать. Разумеется, там
рушилась с трудом созданная граница, вновь из диких земель открывался
путь в страну изгоев. Шоорана беспокоили только две вещи: как бы не
попасть ненароком на глаза людям и не встретиться во время днёвки с
Ёроол-Гуем, которому тоже вход сюда не заказан.
Расправившись с северо-западным заливом Шооран пересёк страну, вбил
три оройхона в случайно уцелевший боковой заливчик, а затем собрался
на юг. Но прежде надо было немного поправиться с хозяйством, и Шооран,
настроив суваг, вышел к людям. Два дня он ремонтировался, готовясь к
новым походам, а вечерами пел, собирая не слишком обильное подаяние.
Всего на отдых Шооран предполагал отвести не больше недели. Пока голод
отступил, и люди сыты, надо как можно больше строить. Потом, когда
болота переполнятся толпами истощавших людей, там уже не развернёшься.
Но на утро третьего дня возле временного лагеря появилось полдюжины
воинов.
-- Вы оба пойдёте с нами, -- сказал командир, глядя мимо Шоорана.
-- Я сказитель! -- возмутился Шооран. -- Ээтгон разрешил мне свободно
ходить по всей стране, в том числе и по мокрым местам. К тому же,
вспомнил он, -- сегодня общий день, на мокрое могут выходить все.
-- Ты видно с алдан-тэсэга свалился, -- фыркнул командир. -- Дни
илбэча давно отменены. Кто их будет соблюдать, когда голод? А
правитель Ээтгон как раз и приказал разыскать тебя.
-- Я не пойду, -- сказал Шооран и сел на склизкий камень. -- Если
правитель возжелал послушать мои истории, он не должен бояться
промочить ноги.
Солдаты растерялись. С полминуты они переминались с ноги на ногу, не
зная, что делать, потом командир послал одного из воинов с донесением.
Шооран, орудуя костяной иглой, починял прохудившийся жанч. Через
полчаса прибежал запыхавшийся гонец, прошептал что-то на ухо старшему.
Командир недоумённо пожал плечами, но ничего не сказал. Шооран
продолжал рукодельничать.
И он добился своего: из-за тэсэгов показался Ээтгон.
Уже давно молодой правитель не появлялся на людях без охраны, но сюда
он пришёл один, телохранители остались возле поребрика. Ээтгон был
одет в цамц из соломенной пряжи и такие же тонкие, пряденные штаны.
Башмаки с шипами, взятые, вероятно, у кого-то из солдат, нелепо
смотрелись на его ногах. Сделав знак цэрэгам, чтобы те удалились,
Ээтгон присел на корточки напротив Шоорана.
-- Здравствуй, сияющий Ээтгон, -- произнёс сказитель.
-- Здравствуй, -- серьёзно ответил Ээтгон. -- Я хотел говорить с
тобой.
-- Говори.
Но Ээтгон молчал, и Шооран вернулся к рукоделью. Он успел накрепко
заштопать последнюю дыру, когда Ээтгон медленно проговорил:
-- Ты, должно быть последний настоящий бродяга, для которого нет
жизни на сухом...
-- Почему же? -- не согласился Шооран. -- Есть ещё неисправимые. Хотя
их немного.
-- И среди них -- илбэч, -- заключил Ээтгон. Он помолчал и добавил: --
Я хотел говорить с илбэчем.
-- Ничем не могу помочь.
-- Можешь. Ты наверняка встречался с ним. Если он человек, то он сидел
среди охотников и бродяг, слушая сказки о Ване. И вы ещё не раз
встретитесь, ведь вы оба ходите по мокрому, а мокрых земель осталось
так мало. Значит, он услышит всё, что ты скажешь ему. Так передай:
пусть он перестанет строить. Людям больше не нужна земля, им нужен
далайн.
-- Вместе с Ёроол-Гуем?
-- Ёроол-Гуй -- неизбежное зло. Но Многорукий -- это далайн, а без
него нам не прожить. Можно одеваться в солому и шерсть бовэра, можно
обойтись без чавги и научиться обрабатывать кожу, не вымачивая её в
нойте. Мы научимся делать инструмент из костей умерших родителей и
забудем, что такое хитин и рыбий клей. Но мы не сможем существовать
без воды.
-- Ты, должно быть, пересох, живя в алдан-шаваре, и забыл, что в
далайне нет воды. Я её доставал только на сухих землях.
-- И всё-таки, это так. Хотя влага далайна мало похожа на воду, но
вода заключена в ней. Просачиваясь через поры камня, влага очищается и
выступает на сухих оройхонах чистой водой. А нечистая часть
превращается в нойт и выходит на мокром. Так полагают мудрецы, и в
этом есть резон. Иначе, как объяснить, почему во время мягмара, когда
вскипает далайн, источники наполняются водой?
-- Я вижу, ты обзавёлся придворными мудрецами? -- заметил Шооран. --
Прежде ты смеялся над ними. Я думаю, мудрецы говорят то, что ты
хочешь от них услышать, ведь их хлеб в твоей руке. Измыслить можно
всё, что угодно. Может быть, наоборот, мягмар происходит оттого, что
пришла вода.
-- Это не измышления... -- Ээтгон покачал головой. -- Сейчас многие
полагают, что засуха происходит оттого, что земли стало много, а воды
не прибавилось. Это не так. Мудрецы не зря едят хлеб, они сосчитали --
воды стало меньше. Дюжину лет назад -- ты должен это помнить -- таких
засух не случалось. Тогда далайн был огромен, занимал пространство на
четыре с половиной двойных дюжин оройхонов, а сухих оройхонов
насчитывалось только четыре двойных дюжины. Вот воды и хватало. Но с
тех пор суша выросла вдвое, а далайн усох в шесть раз. Сегодня каждый
новый оройхон несёт беду. Ещё немного, и вода не достанется не
только полям, но и людям.
-- Это правда? -- прошептал Шооран.
-- Да. Следующая засуха будет ещё страшнее, потому что один из четырёх
заливов высушен полностью, да и от остальных осталось одно название.
-- Ээтгон потёр переносицу и остро взглянул на Шоорана. -- Я впервые
не знаю, что делать. Я не знаю, известно ли правителям других стран
то, что я рассказал тебе, не знаю, надо ли сообщать им об этом. Не
знаю, говорить ли народу правду или держать его в неведении целый год.
Мне неведомо, о чём думает и что собирается делать илбэч. Возможно, у
него свои резоны и ему наплевать на людей. Но мне-то на них не
наплевать! Я не могу убить илбэча, ведь тогда, рано или поздно
появится новый, и всё начнётся сначала. Мне надо, чтобы этот илбэч
перестал строить. Тогда, может быть, что-то удастся спасти.
-- Я... -- сказал Шооран. -- Я обещаю. Я не знал... Но я пройду по
всему побережью. Сначала здесь, потом у вана, у Моэртала, а если
потребуется, то и в диких землях. Илбэч услышит. Я обещаю... Новых
оройхонов не будет.
-- А говорить ли людям правду -- решишь ты! -- закончил Ээтгон. --
Всё-таки, мы оба учились у Чаарлаха, но он всегда выделял тебя.
* * *
Так кончается жизнь. Однажды оказывается, что всё, тобой сделанное не
просто бесполезно, но наполнено злом. Твоя любовь убивает, забота
несёт гибель. Твои хлопоты смертельны, и сам ты страшнее, чем дюжина
многоруких дьяволов. И вот, когда жизнь кончилась, последний, открытый
для всех выход оборачивается тупиком. Далайн не примет тебя, и шавар
для тебя закрыт, ибо в момент твоей смерти родится новый илбэч.
Спасибо мудрому Тэнгэру, он предусмотрел всё. Судьба заставит тебя
существовать сегодня, завтра, и когда начнётся голод, и вернётся
тщедушный мягмар, и ещё много дюжин лет.
Шооран и Ай кочевали во владениях Моэртала. Когда год лишь клонился к
середине, здесь было проще прокормиться. Во-первых, у рачительного
Моэртала и подданные жили побогаче, а во-вторых, здесь оставался
последний значительный клочок далайна, и бродяги боялись Ёроол-Гуя.
Два других залива представляли собой длинные ленты шириной в один
оройхон, а здесь далайн расширялся до трёх оройхонов. Загнанный бог
действительно укрылся здесь, но последнее время он выныривал редко, и
чавга на берегах росла без помех. Но теперь, когда год близился к
завершению, побережье переполнилось гибнущими людьми. Ээтгон оказался
прав -- прежние засухи не шли ни в какое сравнение с нынешней. Уже три
месяца не было урожая, а недавно прошёл слух, что родники у подножия
суурь-тэсэгов высохли. Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы
Моэртал не организовал выдачу воды. Дюжина цэрэгов с полными бурдюками
выходила к поребрику каждого мокрого оройхона и безданно наливала воду
подошедшим. Немедленно образовались очереди. Порядок в них
поддерживался самими бродягами, нарушителей вышвыривали вон, а чаще --
просто убивали. Цэрэги в эти схватки не вмешивались.
На юге, где одонты вана вздумали по старой привычке продавать воду,
вспыхнул бунт, вскоре переросший во всеобщую резню. На севере тоже
было неспокойно. В диких землях, оставшихся на развалинах империи
братьев некому было запасать хлеб и воду. Тамошних жителей первыми
ударило несчастье, и, не видя иного выхода, они пошли на штурм
костяной стены. Их встретили удары пик и залпы татацев. Моэртал
недаром скупил у братьев всю их артиллерию. Война голодных
превратилась в жуткое побоище, и вновь шавар захлёбывался, будучи не
в силах пожрать столько тел сразу. Что творилось в земле изгоев,
никто толком не знал, но Шооран был уверен, что Ээтгон успел
подготовиться к чёрным дням, запас и хлеб, и воду, и укрепил
границу, опрометчиво стёртую невежественной злобой илбэча. Вероятно,
и там раздаётся заранее запасённая вода, а может даже по крохам
выделяется хлеб, взятый в начале года в виде налогов.
Моэртал хлеба не выдавал, позволяя тем из подданных, кто не помыслил
о себе заранее, погибать от голода. Чавга не могла прокормить всех,
люди слабели и мёрли, словно зогги от свежей воды. Среди бродяг
появились случаи людоедства.
В этой круговерти бывший илбэч со своей подругой жили лучше многих. Ай
умела с первого взгляда определить, прячется ли под слоем смешанного с
грязью нойта чавга, или всё вокруг недавно перекопано, и новые клубни
появятся лишь через две недели. Шооран стал охотником, удачливо бил
жирха и, случалось, приносил тукку или небольшого парха. Крупные
хищники теперь почти не встречались в шаваре, им не давал вырасти
Ёроол-Гуй, так что самую большую опасность представляли зогги. Их
легко выжечь факелом, но тогда можно сразу распрощаться с надеждой на
приличную добычу: тукка панически боится огня.
Но так или иначе, профессиональным бродягам на мокром всегда легче,
чем случайным людям.
На эту ночь Шооран увёл Ай с мокрых мест на приграничную полосу.
Намедни ему удалось взять в шаваре парха, и теперь надо было
разбираться с навалившимся изобилием. Чтобы мясо не протухло, его
следовало прожарить до хруста, а это можно сделать лишь на аваре.
Ай с плоской костью в руке присматривала за шипящими на камне
кусками, Шооран резал мясо на тонкие ломти и думал. Вспоминал
жутковатую сцену, что наблюдал сегодня утром. Они тогда шли
вдоль далайна, высматривая, не найдётся ли что-нибудь полезное
для их походного хозяйства. Умирающий далайн ничуть не отличался от
далайна великого, с тем же пренебрежением он вышвыривал на берег
населявшую его мразь. Людей на берегу почти не было, и Шооран невольно
обратил внимание на одинокую фигуру, разделывающую неподалёку от
