воистину сверхъестественное! Ни о каких военных действиях со стороны
братьев не могло быть и речи, зато нищие общинники хлынули на запад
рекой. На самом деле их оставалось не так много, но страна была
велика, и даже это небольшое количество грозило захлестнуть край
изгоев. Земли изгоев ощетинились колючими изгородями, бывшие бродяги
и переселенцы взялись за хлысты и гарпуны. Нашествие остановилось.
Вероятно, вскоре оно вновь началось бы, и никакие ограды не смогли
бы остановить голодных людей, но через пару дней очистившиеся земли
дружно зазеленели всходами хлебной травы, и вскоре большинство
участков оказалось захвачено недавними общинниками. В неначавшейся
войне победили заборы. Один за другим поделённые оройхоны просили у
Ээтгона помощи и защиты.
Шооран в это время был далеко. Верный привычке уходить от шума,
он бежал в земли вана. Ай, без которой он уже не мыслил себя,
безропотно шла следом. Выйдя к уцелевшей части далайна, Шооран узнал,
что здесь об Ёроол-Гуе не забывали. Чуть не каждый день приходили
известия, что Многорукий разграбил один из прибрежных участков.
Ёроол-Гуй приходил так часто, что во многих местах чавга не
успевала вырасти и путешественники жили впроголодь, хотя были,
наверное, единственными бродягами на всём побережье.
Месяц в стране вана принёс ещё дюжину оройхонов, причём большинство
из них приращивало сухие земли. Местом стоянки Шооран выбрал западное
побережье, где Ёроол-Гуй не появлялся. На западе Шооран мог
представляться сказителем, и никто не связывал его имени с делами,
творившимися на восточном побережье. Людям, годами сидящим на одном
клочке земли, не под силу представить, что за день можно пройти такое
расстояние. Ведь это так далеко: полстраны! А на самом деле -- четыре
или пять часов хорошего хода. Не так длинны оказывались дороги
Мозолистой Пятки, можно понять его недовольство.
Через месяц Шооран засобирался в путь, но вновь встретил кордоны на
пути к Моэрталу. На этот раз Шооран не повернул, а твёрдо решил пройти
дальше. Он начал прокладывать дорогу, расширяя перешеек. Поставил один
оройхон, ожидая облав, отскочил назад, создал уже не для Ёроол-Гуя, а
для людей пару отвлекающих оройхонов: пусть в совете вана думают,
что илбэч повернул назад, вновь вернулся к заставам, увеличив проход
до целого сухого оройхона, но и теперь не стал уходить, а направился
на запад. Шёл напрямик через сухие земли, благо что был хорошо одет и
предлагал для продажи добытый на берегу волос и костяные иглы. На
западе ещё оставалось несколько мест, где можно ставить оройхоны,
и Шооран в одну ночь поставил сразу три. Потом, хотя его качало от
усталости, отправился в обратный путь. Вернулся засветло, вечер и
часть ночи отсыпался под присмотром Ай, а перед рассветом безо всяких
треволнений ушёл к Моэрталу. Уже на другом берегу, оглядываясь на
ленту пройденной дороги, подумал, а стоило ли устраивать эти броски,
не пытается ли он перехитрить самого себя? И сам себя успокоил:
"стоило". Ведь земли в результате стало больше, а далайна -- меньше.
Словно прощаясь со страной вана и обещая вернуться, Шооран поставил
оройхон, начинающий новую, ещё более широкую полосу, а сам скрылся на
дальней оконечности страны, где далайн оставался достаточно велик.
Всего в нём оставалось пространства чуть меньше чем на две двойные
дюжины оройхонов: за последние скучные, лишённые ярких событий месяцы
Шооран переломил ход жизни в далайне.
В огромной провинции Моэртала людей на мокром почти не встречалось, а
редкие группы охотников или сборщики харваха ещё прошлыми властями
были приучены не соваться в чужие дела. Здесь Шоорана почти никто не
знал. С одной стороны, это было удобно: меньше бросаешься в глаза. Но
зато незнакомому сказителю не так просто прокормиться в чужой стране.
Хотя, пока были припасы, Шооран хотел только одного -- нанести удар в
самое сердце Ёроол-Гуя, если, конечно, у того есть сердце.
Шооран привычно работал ночами, ставя по два оройхона за раз. Он не
обманывался, понимая, что люди замечают его труды, хотя оройхоны и
не приносили сухих земель. Но пока ни он, ни Ай на сухом не появлялись
и не знали,что творится там. Зато Шоорана вновь начал волновать
Ёроол-Гуй. Ведь здесь оставалось едва ли не последнее место, где
многорукий бог чувствовал себя вольготно. Здесь он проводил большую
часть времени и, значит, мог объявиться в любую минуту. И всё же, его
не было. Лишь когда Шооран, закончив третью пару оройхонов, устало
брёл под светлеющим небом к своей стоянке, влага далайна разверзлась,
и Многорукий рванулся на берег.
Шооран не кинулся бежать и даже не слишком торопился. Он переступил на
свободную сторону и долго смотрел, как стволы бесчисленных рук дробят
камень на ещё безжизненном оройхоне. И то ли Ёроол-Гуй чувствовал
присутствие илбэча, то ли это произошло случайно, но именно сюда, к
дальнему поребрику перетекла большая часть липкого тела,
взгромоздилась выше суурь-тэсэгов и открыла огромные главные глаза.
-- Что ты хочешь мне сказать? -- потребовал Шооран. -- Говори! Всё
равно я поступлю по-своему и задушу тебя вместе с твоим далайном.
Понял?..
Лишь теперь Шооран осознал, почему он так стремился именно сюда, где
опасность была всего выше. Он хотел видеть врага, уже год
прятавшегося где-то. В вечном чудовище скрывался смысл и оправдание
борьбы и надрывной испепеляющей работы. Давно уже Шооран не думал
о людях не умеющих или не желающих позаботиться о себе и наладить в
мире сносную жизнь. Тот пяток человек, чья судьба была
небезразлична илбэчу, так или иначе устроились и не нуждались в нём.
Крошке Ай тем более не нужны новые земли, и вообще, никто не мог
сказать, что ей нужно. Оставался враг, вот этот, жрущий и убивающий
всё, до чего может дотянуться. И Шооран искал его, чтобы выплеснуть
ненависть.
-- Что ты молчишь? -- надрывался Шооран. -- Говори! Я хочу слышать
тебя!
Ёроол-Гуй смотрел, не отрываясь, свет разгоревшихся облаков бликовал
в зрачках глаз. Шооран схватил камень, метнул в чёрную глубину глаза.
Глаз мигнул, смаргивая помеху, и продолжал смотреть. На этот раз
пристальный взгляд не звал, не гипнотизировал, а лишь всматривался,
словно старался понять. А может быть, внушение не действовало на
Шоорана, который почувствовал себя сильней обитателя бездны.
Они долго противостояли так, разделённые строчкой поребрика, один
безмолвный и, несмотря на мельтешение рук, словно бы спокойный;
второй кричащий, требующий чего-то. Сейчас Шооран мог быть самим
собой, не опасаясь, что его заметят. К тому же, Ёроол-Гуй казался
необычно тихим лишь Шоорану. Гремел ломаемый камень, шумно плескалась
влага -- голоса илбэча не было слышно.
Потом Ёроол-Гуй втянул руки, закрыл глаза и исчез во всколыхнувшемся
далайне. Тогда Шооран сел на камень и молча, зло заплакал. Встреча с
Ёроол-Гуем не дала ему ничего, гнусный бог отказался подтвердить его
право менять мир.
* * *
Через день Шооран успокоился и даже, вернувшись чуть не в самое логово
Ёроол-Гуя, поставил вдоль узкого мыса три оройхона, расположив их
шеренгой, чтобы посреди мыса появилась сухая земля. Сейчас у него
было такое настроение, что казалось полезным ставить больше сухих
областей.
Затем он откочевал поближе к материку добрых братьев, в места,
освоенные Моэрталом. Прошёл область, где люди до сих пор не решались
селиться в алдан-шаваре, называя его "могильником"; свернул на запад.
Когда он путешествовал здесь в прошлый раз, вокруг шли бои, а теперь
это был глубокий тыл, дюжина Турчина скорее всего превратилась в
охранный отряд, и сам Турчин, давно ставший заслуженным, уважаемым
воином, вновь живёт в светлых покоях, но уже благодаря собственным
делам, а не имени предков. А его бывший сослуживец, когда-то учивший
Турчина раскладывать кожаную колыбель, по-прежнему спит на мокром и
должен скрываться от всего мира, кроме крошечной идиотки, счастье
которой в том, что она неспособна понять, кто живёт рядом с ней.
Здесь Шооран вновь напомнил об илбэче, вторгшись островами в глубину
залива, затем заполнив впадину, оставленную ещё древними илбэчами. Не
дожидаясь отклика населения и властей, перешёл дальше на запад, где
ныне не было никакой власти.
Соваться на сухое там мог лишь самоубийца. После падения
твердокаменного государства принудительной любви и узаконенного
братства, на каждом оройхоне обосновался свой особый царёк или
республика, отличающаяся от прошлых времён лишь немощью и особым
изуверством. Никто там не стал жить ни лучше, ни сытнее, все как и
прежде ненавидели чужаков, а сами старались кормиться за счёт более
слабых соседей. Всякому было ясно, что существовать этим великим
империям и свободным регионам до тех лишь пор, пока до них не
дотянется Моэртал или поселения изгоев. Но пока они громко заявляли о
себе под треск костяных досок и гудение раковин.
Зато организовать охранение на мокром ни одна из сторон не могла,
так что Шооран чувствовал себя вольготно. Трижды он повторял один и
тот же приём, заполняя впадины побережья и не опасаясь, что его
кто-то заметит. Ай, и без того тощая, окончательно исхудала от
бесконечных переходов, но всюду шла вслед за Шоораном, довольная собой
и своей жизнью.
Шоорана больше не интересовало, кто и как будет жить на его оройхонах.
Важным казалось иное: он наконец увидел конец работы и стремился
закончить её во что бы то ни стало. Он тоже исхудал, в глазах появился
лихорадочный блеск, борода напоминала клубок спутанного хитинового
сора, а волосы, поредевшие ещё во время тюремного заключения,
вылезали клочьями. Попав раз на умывающийся оройхон, Шооран увидел
своё отражение в воде и не мог узнать себя. Но и тогда он всего лишь
хмыкнул и поспешил дальше. Надо было переходить на новое место.
Один раз он встретил людей и в этих краях. Произошло это возле
полуострова, выстроенного им во время прошлого путешествия. Там у него
получилось два сухих участка, отделённых от прочей страны. Конечно,
теперь на этих оройхонах обосновалась какая-то банда, объявившая себя
могучим и непобедимым государством, а свои законы -- лучшими в мире и
обязательными для всех. Ни о чём таком Шооран не знал, он всего-лишь
хотел соединить те два оройхона с остальной страной. И когда в узком
месте, далеко и от материка, и от сухих островов появились
вооружённые люди, они застали Шоорана врасплох. В такой ситуации
Шооран почёл за благо бежать, тем более, что шёл он налегке -- Ай
караулила сумки в двух оройхонах отсюда.
Кучка нелепо одетых и чем попало вооружённых людей с гиканьем кинулась
за ним. Бегать по мокрому, где густая грязь и нойт захватывают и
держат ноги, преследователи не умели, однако, охотничий задор придавал
им резвости. Шооран понял, что так просто они не отстанут, могут даже
гнаться до самой стоянки. Не прерывая бега, он вырвал из-за пазухи
хлыст и, не глядя, рубанул самого быстроногого. Погоня сразу увяла,
через минуту Шооран был в безопасности.
К вечеру он вновь в вернулся на старое место. На этот раз он был
настороже и потому издали заметил людей. Они толпились на берегу
возле уреза влаги, устанавливая длинный ряд крестов. В толпе были и
цэрэги, и драные общинники, и даже пара не потерявших лоска старших
братьев. Вскоре работа была закончена, на берегу выросла чёртова
дюжина крестов. Макальника рядом не было, и потому ничуть не
встревоженный Шооран, ничуть не тревожась, продолжал наблюдать из
укрытия за странным представлением. То, что происходило перед ним,
казалось мистерией на тему его пленения. Вскоре показалась процессия,
ведущая не то пленников, не то актёров. Их тоже была дюжина и один.
Одного за другим их привязывали к распяленным крестовинам. Нестройный
хор затянул на знакомый молитвенный мотив:
-- Могучий наш господин, владыка вод, тверди и небесного тумана,
непобедимый Ёроол-Гуй!..
"Древних-то песнопений Ёроол-Гую не знают, -- подумал Шооран. -- Вот
уж действительно -- дьяволопоклонники."
-- ...ты сподобил нас победить врага, ибо нет в мире бога, кроме
