происходит? Но если бы не было этого, то было бы ещё хуже. Мне
приходится распоряжаться чужими жизнями, и самое страшное, что я не
знаю, к чему приведут жертвы, станет людям легче или я окончательно
убиваю их. Впрочем, тебе этого не понять.
Шооран сидел потупившись. Ему казалось, он слышит собственные мысли,
эхо безумных разговоров с чёрным уулгуем.
Ээтгон встал.
-- Я распоряжусь, чтобы тебя свободно пропускали через границу и в
одну и в другую сторону.
-- Не надо. Я пройду и так. Пусть только мне вернут хлыст. Всё-таки,
я последний из вольного братства ночных пархов, я не хочу ходить как
простой бродяга.
Ээтгон ушёл. В тот же день вечером собрался в путь и Шооран. Он ещё
плохо держался на ногах, но не хотел лежать, принимая заботу
испуганных и недоумевающих жителей алдан-шавара. На прощание Шоорана
одели во всё новое, дали с собой запас продуктов. Старый хлыст найти
не удалось, зато в арсенале, куда его беспрекословно пустили, Шооран
отыскал хлыст, изготовленный им много лет назад из усов первого
убитого им парха.
Нести узлы Шооран был не в силах, и все вещи взвалила на спину
безмерно счастливая Ай.
Они с лёгкостью пересекли границу, очевидно Ээтгон всё-таки
распорядился на их счёт, и в течение недели потихоньку подвигались на
восток. Ай собирала чавгу, Шооран целыми днями сидел неподалёку от
далайна и бесцельно глядел на мутные бугры. Влага расплёскивалась,
убивая ыльков, колючих рыб, волосатых червей. Каждое движение
приносило смерть, и не было в нём никакого смысла.
Силы постепенно вернулись к Шоорану, не вернулась лишь уверенность в
себе. Прекрасная земля больше не привлекала его, не было и любви к
людям. Какой толк любить людей, если их нельзя спасти, им нельзя
помочь, нельзя сделать счастливыми? И люди, и мир нуждаются в одном --
чтобы их оставили в покое.
Шооран сидел на расстеленной коже и плёл верёвочку из живого волоса,
набранного вдоль далайна. В этом деле был смысл: верёвочка нужна,
чтобы удобнее перетянуть тюк с вещами. Правда, если она попадёт в
чужие руки, то этой же бечёвкой можно будет связать человека. Но пока
верёвка у него, она безопасна. Значит, её можно плести.
Подошла Ай, присела рядом. Погладила лапкой по жёсткому жанчу, певуче
произнесла:
-- Ты савсем забалел.
-- Ну что ты, -- отозвался Шооран, продолжая рукодельничать. -- Я
здоров.
-- Забалел. Раньше ты ухадил по дилам, а я тибя жда-ала. А типерь ты
не такой...
-- А ты хочешь, чтобы я был как раньше? -- спросил Шооран.
-- Очинь.
Шооран усмехнулся. Вот единственный человек, которому есть до него
дело. Ай хочет, чтобы он продолжал свою работу до самого конца, до
гибели Ёроол-Гуя. Только как будет жить несчастная уродинка без
породившего её болота, без чавги, без вечных переходов по унылым
мокрым оройхонам? Хотя до этого дело дойдёт ещё очень не скоро.
-- Хорошо, -- сказал Шооран. -- Завтра мы пойдём туда, где есть дела.
Он достал из котомки кусок светлой, тонко выделанной кожи. Эту кожу
Шооран собирался сменять на хлеб. Но сейчас он достал нож, вырезал из
середины прямоугольный лоскут и начал по памяти чертить карту,
обмакивая тростинку в чёрную сепию, выцеженную накануне из
раздавленного тела многоногой твари.
* * *
Лучшим местом для работы по-прежнему оставался обширный залив между
землёй старейшин и страной добрых братьев. Правда, там до сих пор шли
бои, но Шооран решил, что это будет на руку ему: среди всеобщей
неразберихи его труднее найти. К тому же, вмешательство илбэча может
спутать планы военноначальникам и заставить их подумать о мире.
Решившись на действия, Шооран воспрял духом. Он вновь взялся за
суваг и прошёл через страну, напомнив людям, что молодой Чаарлах не
умер. Лишь у Торгового перешейка он спрятал инструмент, и дальше они с
Ай шли скрываясь.
Страна старейшин уже почти не отличалась от остальных провинций
сияющего вана. Впрочем, присланные ваном одонты отлично понимали, что
землю им в управление дал всё-таки не ван, и не ленились
поддерживать не только государя, но и Моэртала, благо что у человека
есть для этого две руки. Моэртал распределил оройхоны так, что
преданные ему одонты заняли земли возле перешейка, а пришлые
оказались как бы в окружении, и к тому же, быстро попали в
зависимость от местных баргэдов. Так что им ничего не оставалось, как
помогать Моэрталу правой рукой, а на долю вана оставить левую. Но ведь
всем известно, что левая рука ближе к сердцу и, значит, искренней.
Шооран с удивлением заметил, что изгоев на побережье стало
значительно меньше, причём это были исключительно женщины. Он прошёл
половину страны, не встретив ни одного бродяги. Вопрос разрешился
просто: оказывается Моэртал объявил набор в армию. Любой желающий мог
стать цэрэгом, а после победы над добрыми братьями получить землю на
присоединённых оройхонах. Идея была не лишена смысла -- теперь, когда
граница проходила не только через мокрые, но и по сухим оройхонам,
преимущество получала та армия, у которой было больше людей. Месяц
вооружённые чем попало служители тренировались в приёмах рукопашного
боя и воображали себя цэрэгами, а два дня назад отряды ушли к
пылающей вспышками харваха границе.
Пользуясь безлюдьем мокрых мест, Шооран впервые после полугодового
перерыва поставил оройхон, собираясь наутро догнать войско и
затеряться в нём. Но наутро по оройхонам побежали гонцы. Они
останавливались на скрещении поребриков, трубили в раковины и громко
выкрикивали:
-- Победа! Противник разбит и отброшен на четыре оройхона!
Вряд ли это была крупная победа. Шооран знал эти четыре оройхона. Он
сам их построил и высушил, когда был в плену у добрых братьев. Четыре
сухих оройхона выстроились по одному, соединяя две страны. Выходило
так, что братья не разбиты, а всего-лишь оттеснены в свои земли. Войти
туда Моэртал не решился. Интересно, как он в таком случае,
собирается раздавать поля волонтёрам? Четырёх оройхонов на всех не
хватит, а обманывать людей в таком вопросе нельзя, ополчение может
взбунтоваться.
Но как бы ни обстояли дела, затеряться можно только среди
добровольцев. Ай и Шооран быстро направились на север. К полудню они
были на захваченных оройхонах, вернее, на мокрой кромке вдоль них.
Чем дальше они продвигались, тем более не по себе становилось Шоорану.
Казалось бы, сейчас здесь должен быть шум, человеческая толчея, крики,
а вместо того оройхон поражал безлюдьем. На сухом кто-то был, оттуда
слышалось заунывное пение, иногда крики, не воинственные, а скорее
пьяные, а на мокром не было никого, не встречалось даже караулов.
Хотя, караулы, конечно, находятся ближе в фронту. Но ведь здесь тоже
ещё утром шли схватки, а нет никаких следов. Не потоптаны заросли
хохиура, отблескивает зеленью белесый, не смешанный с грязью нойт,
лишь в одном месте протоптана широкая тропа, словно здесь долго ходили
взад и вперёд. Неужели Моэртал повёл наступление только в сухих
областях? Ведь это значит подставить солдат под выстрелы ухэров, а
потом бросить поредевшие цепи необученных добровольцев против отборных
войск добрых братьев. После того, как Моэртал вошёл в страну,
противник уже не держит здесь новобранцев.
Встревоженный Шооран поспешил по размешанной ногами дороге. Тропа
оборвалась у входа в шавар. Из обычно молчаливых глубин сейчас
доносился плеск, хлюпанье, какие-то вздохи. Шооран высек искру, зажёг
скрученный соломенный жгут, что обычно носил с собой. Пляшущий свет
озарил пещеру. Такого шавара Шоорану ещё не доводилось видеть. Впервые
шаварное зверьё не могло управиться с доставшейся ему добычей. Шавар
был чуть не доверху забит телами людей. Может быть, даже наверняка,
здесь были цэрэги братьев, но всё же, в основном сюда стащили погибших
добровольцев. Многие дюжины людей, отправившихся в поход за землёй, а
нашедшие конец в глубинах шавара. Конечно, погибли не все, и тот, кто
выжил, сейчас получает землю -- Моэртал несомненно сдержит слово. Но
большинству никакая земля уже не понадобится.
Мудрый одонт второй раз воспользовался беспроигрышным способом,
позволяющим разом решить две проблемы: изгоев и внешних врагов. Теперь
враг разбит, а изгоев, тех, что могли представлять опасность, тоже
нет. Через день шавар управится с непосильной кормёжкой и останется
только победа. Всё рассчитано и принято во внимание, не учтено лишь,
что полководцу может помешать илбэч.
Шооран отвёл Ай на несколько оройхонов назад, привычно приказал
дожидаться его, а сам, едва сгустились сумерки, один за
другим поставил три оройхона. Они вытянулись вдоль старой полосы,
высушивая большую его часть. Выступившая вода залила шавар, прикончив
обожравшееся и неспособное бежать зверьё. Через день вода схлынет,
оставив после себя дохлых тварей и груду обезображенных человеческих
тел. Вряд ли те, кто будет оттаскивать их дальше, скоро забудут это
зрелище. Моэрталу придётся постараться, чтобы его запомнили как
счастливого завоевателя и доброго правителя. Куда вероятней, что за
ним останется прозвище "кормилец шавара".
День Шооран отсыпался под охраной верной Ай, а вечером пересёк
взбудораженный перешеек и завершил строительство, поставив ещё один
оройхон. Теперь две страны соединялись таким широким проходом, что его
нельзя было считать перешейком, а просто частью суши. Хотя Шооран
больше не питал надежды, что плотное соседство заставит людей жить
мирно. Людей вообще нельзя принудить ни к чему. Тэнгэр бессилен их
помирить, а Ёроол-Гуй поссорить, если они сами того не захотят.
Сейчас они хотят драться. Может быть потом будет по-другому. Но
сколько ещё шаваров придётся набить мертвецами, пока наступит это
"потом"!
По новому оройхону Шооран и Ай перешли в страну братьев. Делать здесь
было нечего, но Шооран догадывался, что из владений Моэртала надо
убираться пошустрей. К тому же, Шоорана не оставляла мысль, что на
другой границе, где сражается войско Ээтгона, может произойти нечто
подобное. Конечно, Ээтгон не Моэртал, но ведь и в стране изгоев многое
изменилось за последнее время. Вдруг Ээтгон решит, что именно это надо
сделать для счастья тех, кто останется в живых. Ведь не секрет, что в
мире слишком много людей.
За прошедшее время страна всеобщего братства одряхлела ещё больше,
хотя и вела успешные войны разом на двух фронтах. В общинах
оставались только женщины, которые и кормили всю страну, выполняя как
женские, так и мужские работы. Мужчины поголовно считались цэрэгами.
Сказочная добыча, затопившая страну после захвата креста Тэнгэра,
давно рассосалась неведомо куда, новых приобретений заметно не было,
но весь народ от несчастной затрюханной общинницы, до самого старшего
брата жили надеждами на счастливое будущее, а значит, не жили вовсе.
В результате, охотничий промысел, и без того не процветавший, захирел
окончательно, харвах собирался только у самого поребрика, а население
лишь в дни мягмара высыпало на побережье, чтобы заготовить хитин для
неустанно работающих макальников. Артиллерия у братьев оставалась
лучшей в мире, а вот остального оружия явно не хватало. Хлысты, ножи,
ядовитые иглы -- всё добывается в шаваре, а женщин туда не пошлёшь.
Армия братьев была вооружена летучими кистенями, и едва ли у каждого
третьего имелась костяная пика или короткое копьё. Части, сражавшиеся
на фронтах, были экипированы лучше, а дозоры, проверявшие порядок на
мокром, случались и вовсе безоружными.
Такой порядок вещей как нельзя лучше устраивал Шоорана. Путники
двигались через мокрые острова в стороне от поребриков, рискуя лишь
случайной встречей с Ёроол-Гуем.
Грешно было бы не воспользоваться таким положением дел. Единственным
условием безопасности оказывалось -- не делать сухих участков. Но
этого Шооран и сам не хотел. Он уже подарил этой стране несколько
сухих оройхонов, а потом с болью смотрел на поломанные и засохшие
туйваны. В самом деле, кому они нужны, если урожай на них появится ещё
так не скоро?
Удар по далайну Шооран нанёс с уступа, украшавшего побережье страны.
