СВЯТОСЛАВ ЛОГИНОВ
МНОГОРУКИЙ БОГ ДАЛАЙНА
Настырному Андрею Николаеву, который заставил меня написать это.
Прежде начала времён в мире не было ничего, лишь посреди
пространства стоял алдан-тэсэг, а на нём сидел старик Тэнгэр,
который уже тогда был стар. Тэнгэр сидел на алдан-тэсэге и думал
о вечном. И чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что
вечность длится долго, и конца ей не видно. Тогда Тэнгэр сказал:
-- Это правильно, что у вечности нет конца, а я -- бессмертен,
потому что для мыслей о вечном нужна вечность. В этом есть смысл,
и мир всегда будет таким.
И тут он услышал голос:
-- Ты ошибаешься, мудрый Тэнгэр!
Тэнгэр глянул вниз и увидел, как из тёмной дыры в подножии
алдан-тэсэга выползло существо скверного вида.
-- Я Ёроол-Гуй -- обитатель бездны, -- сказало существо. -- Я
родился из твоих отбросов и за это ненавижу тебя. Теперь я буду
сидеть на твоём месте и думать о вечном, а ты пойдёшь вниз.
Тэнгэр, разгневанный такими словами, встал и схватил существо,
чтобы запихать его обратно в дыру, из которой оно выползло, но
Ёроол-Гуй обхватил Тэнгэра бесчисленными дюжинами цепких рук и
начал биться с ним за право сидеть на тэсэге. Тэнгэр был
сильнее, но Ёроол-Гуй прильнул к нему дюжиной дюжин жадных ртов и
пил его кровь, поэтому Тэнгэр не мог сокрушить врага, а тэсэг
стоял пустой, и в мире не было порядка. Битва продолжалась
долго, и когда у вечности кончились древние века, Тэнгэр сказал:
-- Ты видишь, что никто из нас не может победить, ибо мы оба
бессмертны. Скажи, что хочешь ты теперь? Обещаю исполнить это
ради тишины и моего спокойствия.
-- Я хочу иметь место, где я мог бы жить, -- ответил Ёроол-гуй.
-- Хорошо, я построю для тебя четырёхугольный далайн -- обширный
и не имеющий дна, я наполню его водой, чтобы ты мог плавать,
населю всякими тварями, мерзкими и отвратительными на вид, а ты
будешь владычествовать над ними.
-- Ещё я хочу, чтобы там тоже был тэсэг, потому что и я люблю
думать о вечном, -- сказал Ёроол-Гуй.
-- Пусть будет так, -- согласился Тэнгэр. -- Я поставлю в
далайне квадратный остров -- оройхон. Он будет опираться на
восемь столбов, и на верхушке каждого из них встанет суурь-тэсэг,
что значит: место, откуда далеко видно.
-- Но пусть и на оройхоне водятся твари, годные мне в пищу: я
буду их убивать, потому что ненавижу всех, умеющих ходить.
-- Ты хочешь многого, -- сказал Тэнгэр, -- хотя я согласен и на
это. Но тогда я построю не один, а пять оройхонов, чтобы ты не
мог убить всех разом, потому что ты умеешь лишь ползать, и те,
кто успеют убежать от тебя на соседний оройхон -- будут в
безопасности. Надеюсь, теперь ты доволен?
-- Нет, -- сказал Ёроол-Гуй. -- Мне надо, чтобы среди этих тварей
была одна похожая на тебя как схожи капли воды, чтобы у неё были
две руки и две ноги, чтобы она умела разговаривать и думать о
вечном. Я буду убивать эту тварь в память о нашей битве и смеяться
над тобой.
Нахмурился Тэнгэр.
-- Ты зря просишь это, -- сказал он, -- но раз я обещал, то я
создам для тебя человека. Только знай, что раз в поколение -- а
люди по твоей просьбе будут смертны -- среди них станет
рождаться илбэч -- строитель оройхона. Он начнёт делать новые
острова для себя и своих детей, островов будет становиться всё
больше, вскоре появятся и такие, до которых ты не сможешь
дотянуться, поскольку их со всех сторон закроют соседние острова,
а твой путь -- лишь один оройхон. И я не знаю, кто над кем будет
смеяться в конце концов.
-- Я проклинаю твоего илбэча! -- вскричал Ёроол-Гуй. -- Он нигде
не найдёт покоя и не встретит счастья. У него не будет друзей, и
даже родня станет издеваться над ним. А если он хоть
кому-нибудь скажет о своём даре, то проживёт не больше дня. Я
буду охотиться за ним неутомимо, он не уйдёт от моей мести, даже
если выстроит оройхон на краю мира. Граница встретит его жаром и
пламенем, и он не сможет ни жить там, ни убежать из далайна.
Так я сказал!
-- Ты сказал всё? -- спросил Тэнгэр.
-- Нет, но моё последнее слово я скажу потом.
Промолвив так, Ёроол-Гуй уполз в тёмную дыру, а Тэнгэр пошёл
строить далайн. Алдан-тэсэг остался пустым, и никто не думал о
вечном.
Долго продолжалась работа, лишь на исходе срединных веков
вернулся Тэнгэр, ударил по основанию алдан-тэсэга и, когда
Ёроол-Гуй выполз, сказал ему:
-- Я всё сделал по твоему слову.
Они вместе отправились к далайну, и Ёроол-Гуй, увидав, что всё
исполнено, усмехнулся и произнёс:
-- Я отравлю воду далайна своим ядом, так что это уже будет не
вода, и когда-нибудь яд разъест стены далайна и растечётся по
всему пространству, и нигде не останется места для глупого
Тэнгэра.
-- Что ж, -- сказал Тэнгэр. -- Это было твоё последнее слово, и
пусть будет по-твоему. Но берегись, если прежде в далайне не
останется места для тебя!
И поскольку это действительно были последние слова, то Ёроол-Гуй
молча канул в глубине далайна, а Тэнгэр вернулся на алдан-тэсэг,
думать о вечности, у которой кончились срединные века и начались
новые.
ГЛАВА 1.
Большущая тукка, не прячась, сидела на самом видном месте -- на
верхушке суурь-тэсэга. Не заметить её казалось просто невозможно.
То есть, конечно, тукку всегда можно не заметить, её шкура
сливается со скользким белесым нойтом, покрывающим в оройхоне
каждый камень и каждую пядь. Тукка и сама похожа на камень, так
что не мудрено пройти мимо, едва не наступив на неё.
Рассказывают, что хромой Хулгал однажды, не разобрав, сел на
тукку, и что именно с тех пор он хромает. Этому Шооран не верил
-- какая же тукка позволит сесть на себя? Хотя при опасности
тукка предпочитает затаиться. Но на этот раз она пошевелилась, и
Шооран заметил её. Такое случилось с ним впервые, обычно он лишь
наблюдал, как большие мальчишки гоняют тукку, вздумавшую среди
дня высунуться наружу. Чаще всего тукке удавалось улизнуть, но
чем бы ни завершилось дело, венчала его всеобщая драка --
мальчишки делили пойманную добычу или выясняли, кто виноват в
неудаче. В любом случае, Шооран был слишком мал -- и чтобы
охотиться, и чтобы драться. Он лишь следил за другими,
восхищаясь ими и ненавидя в предвкушении той минуты, когда сам
вмешается в эту жизнь и, разумеется, для начала будет побит.
Но сейчас рядом никого не было, а тукка была. Шооран проворно
снял старый истрёпанный жанч и, пригнувшись, начал подкрадываться
к тукке. Он кинул жанч с пяти шагов и попал. Одежда накрыла
тукку с головой, так что зверёк уже ничего не видел и не мог
нырнуть в тёмные пещеры у подножия суурь-тэсэга. Эти дыры были
так велики, что в них мог пройти взрослый мужчина, но в мокром
оройхоне на такое в одиночку не решился бы ни один безумец. Дыры
вели в шавар -- подземные пещеры до половины залитые едким
нойтом, кишащие хищной и ядовитой мерзостью. Если бы тукка ушла в
шавар, достать её оттуда стало бы невозможно. Но ослепшая тукка
помчалась вперёд, волоча по слизи полы жанча. Шооран побежал
следом. Он забыл об опасности, о том, что мама запрещала отходить
далеко от границы, а видел лишь тукку, которую надо догнать.
Дважды он падал, вымазав в нойте ладони и чуть было не потеряв из
виду беглянку. Потом он догнал тукку и попытался схватить её, но
тукка ударила иглами, пробившими жанч разом в двадцати местах, и
сумела вырваться. Но всё же это была удача, потому что проколотый
жанч не мог слететь с головы зверя, и победа Шоорана становилась
лишь вопросом времени. Об испорченной одежде и саднящих ладонях
Шооран не думал -- шкура большой тукки стоит дороже старого
жанча, к тому же мама, конечно, сможет прокалить жанч на огненном
аваре, а потом как-нибудь починить его.
Шооран схватил обломок камня и кинул. Делать так не полагалось --
камень мог испортить иглы, но Шооран устал и обозлился. Он и так
с утра забрёл чересчур далеко -- много дальше, чем дозволялось
ему, а теперь ещё бежал вслед за туккой, которая казалось и не
думала уставать и, каждый раз, когда Шооран настигал её,
выпускала всё новые иглы, безжалостно калеча кожу жанча, шипела и
металась из стороны в сторону. Камень, впрочем, в тукку не попал,
а ударившись об один из мелких тэсэгов, поднимавшихся повсюду,
разлетелся на хрупкие осколки. Тукка на мгновение остановилась,
вертя замотанной головой и, видимо, ничего уже не соображая от
страха, и тут Шооран схватил её. Он наступил на край жанча,
рукой, пачкаясь в нойте, ухватил другой край и поднял жанч с
запутавшейся в нём туккой на воздух. Тукка завертелась и зашипела
отчаянно, но это не помогло ей. Шооран свёл полы вместе, крепко
стянул их рукавами, и тукка оказалась упакованной в узел. Она
могла шипеть и бить иглами, но освободиться не умела. Правда
нести её придётся на вытянутой руке, чтобы не напороться на иглу.
Шооран гордо распрямился, подняв вверх узел, и вздрогнул, лишь
теперь увидев, куда забежал, увлечённый погоней. Впереди, не было
ни одного тэсэга, оройхон там кончался, а дальше насколько
хватало глаз, расстилалась бледная гладь далайна. Далайн казался
живым, он дышал, по липкой тягучей влаге медленно пробегала
дрожь. Временами на поверхности вздувался бугор, он бесцельно
двигался пока не опадал или не ударялся о край оройхона. Тогда на
камне оставалась шевелящаяся груда поделённых на сегменты тел,
извивающихся щупалец, каких-то спутанных волос. Влага растекалась
по сторонам, загустевала, превращаясь в нойт.
Секунду Шооран обалдело смотрел на эту картину, о которой так
много слышал, потом повернулся и бегом бросился назад. Он,
никогда прежде не видавший далайна, отлично знал, что его глубины
могут выпустить смерть. Житель далайна, страшный Ёроол-Гуй
выбрасывался на берег и цепкими руками тащил к себе всех, до
кого успевал дотянуться. А рук Ёроол-Гуй имел много и мог
дотянуться до любого места в оройхоне. В такую минуту люди бежали
к границе и вжавшись между палящими аварами, пережидали беду.
Последний раз такое случилось два года назад, когда Шооран
был совсем маленьким. Он запомнил лишь темноту и отчаянный шёпот
матери: "Не смотри! Не смотри!.." А что он мог видеть, если мама
с головой укутала его в свой жанч и так крепко держала, что при
одном воспоминании о том дне, у него начинают болеть кости? И
всё же именно тогда он понял, почему мама требует, чтобы он не
отходил далеко от границы. Ведь только на узкой полоске между
всесжигающими аварами и кромкой оройхона удавалось быть в
безопасности. Жаль, что прокормиться на этой полосе не смогла бы
и тукка, поэтому всем, даже детям, каждый день приходилось
отправляться на загаженный нойтом оройхон, и Шооран, несмотря на
предупреждения матери, постепенно уходил всё дальше от безопасной
границы, пока, наконец, не достиг далайна.
Большие мальчишки хвастались, что ходят сюда чуть не ежедневно,
но Шооран знал, что это неправда, и потому бежал, не пытаясь
скрыть страх. Но через пару минут начало болеть под ложечкой,
Шооран задохнулся и перешёл на шаг. Далайн был уже не виден,
страх отпустил, и вновь стала радовать тукка, затянутая в узел и
даже не пытающаяся выбраться на волю. Такая огромная тукка! За её
шкуру можно получить всё, что угодно. Из шкуры тукки шьют
башмаки, которые носят знатные цэрэги, живущие на сухих
оройхонах, и даже сам царственный ван. Там, в сухих краях есть
много чудесных вещей, но тукки там нет... тем более такой
большой. Из неё одной получится целый башмак. А если шить башмаки
поменьше, то можно выкроить и два. Шооран представил свои ноги не
в бесформенных буйях, а в башмаках из кожи тукки с иглами в носке
и на пятке, чтобы удобнее было драться, и проникся гордостью за
свой подвиг. А мясо тукки, говорят, очень вкусное... он никогда
не пробовал его.
Шооран миновал уже два суурь-тэсэга и знал, что скоро окажется в
знакомых местах. В отличие от простых, мелких тэсэгов,
разбросанных повсюду словно бородавки, восемь суурь-тэсэгов
располагались квадратами, они были высоки, и по ним удавалось
легко найти дорогу. Шооран снова припустил бегом, но вдруг
остановился. Навстречу ему из-за кривобокого тэсэга вышел Бутач.
