властвовал Хоргоон. Оставил позади Свободный оройхон, где
когда-то родился, и где не осталось ничего: ни прежних людей, ни
прежней свободы. Ступил на остров изгоев, не ставший уютнее с тех
пор, как безобиднейшая Нарвай смертельно напугала здесь
малолетнего Шоорана. Также как и десять лет назад уходила вдаль
мёртвая полоса, слался дым и жил своей жизнью далайн. Правда
теперь возле огненного болота стояла застава, караулящая ушедшего
на угловые земли недруга. Впрочем, нападения оттуда никто не
ждал, так что пройти в огненный смрад было несложно.
Шооран оглядел открывшееся пространство. Почему, собственно
говоря, он должен задыхаться здесь? Всего один оройхон -- и
сухая полоса соединит угловые земли со страной вана. Погибнет
крошечное государство, рождённое тщеславием Хооргона. Стоит ли о
нём жалеть? Зато люди смогут ходить безопасно. Довольно и он
мучился здесь в завалах и горячем нойте. Сегодня это болото
исчезнет.
В полчаса оройхон был создан, и Шооран в третий раз за свою жизнь
очутился на угловых оройхонах, поставленных когда-то старым
илбэчем и, отчасти, им самим.
Даже на первый взгляд за два года оройхоны изрядно переменились.
На мокром никого не было, пустынной оказалась и сухая полоса.
Очевидно, немало народу ушло вместе с войском изгоев.
Шооран сумел незамеченным добраться к последнему оройхону,
который целиком принадлежал аварам и сушильщику.
Койцог был на месте. На нём была та же старая одежда, лишь на
груди висела ладанка с давно погибшим и высушенным пальцем
Ёроол-Гуя. Кусочек иссушенной земли тоже казался заповедником
старых времён. Изменился лишь сам Койцог. Исчез отрешённый,
безразличный ко всему взгляд, и Шооран подумал, что пришёл
вовремя: сушильщики с беспокойным взглядом долго не живут.
-- Я не смог тогда вернуться, сказал Шооран, -- но зато сейчас я
пришёл забрать тебя. Ты, должно быть, и сам знаешь куда -- в
новые земли на севере.
-- Туда не пройти, -- сказал Койцог. -- Тройгал не пустит. Туда
слишком много людей ушло, так теперь Тройгал там границу держит
крепче чем от вана. Там и жирх не проползёт.
-- А мы проползём, -- уверенно сказал Шооран.
-- Мы-то проползём, -- голос Койцога звучал словно виновато, --
но я теперь не один. Тамгай... её выдали мне в жёны, по
договору, даже не спросив. Да и как спрашивать, она же бездомной
осталась. Мы тогда потребовали женщин, так просто, оттого, что
не знали, что ещё требовать. Всего год назад она была мне никем,
а теперь... я не пойду без неё, а она не сможет ползти ночью по
мёртвой полосе.
-- Если... -- Шооран запнулся, не зная, какое слово подобрать, --
если она в самом деле захочет пойти с тобой, то ей не придётся
ползти. Мы пойдём по мёртвой полосе днём и не скрываясь. Там нас
пропустят и дадут землю, среди изгоев у меня много знакомых. А с
этой стороны, думаю, заслон уже снят, все брошены на границу с
ваном. Ты же слышал, как трубили тревогу? Сегодня последний день
этого царства.
Койцог пренебрежительно усмехнулся и на мгновение в нём проглянул
прежний сушильщик.
-- Сходи, посоветуйся с Тамгай, -- сказал Шооран, а я сбегаю
по делам. На час, не больше. Кстати, как поживает палач Боройгал?
-- Что ему сделается? Живёт. Говорят, клад нашёл.
-- Нашёл, значит? -- переспросил Шооран. -- Что же, пусть
пользуется. Я скоро вернусь.
Шооран выбрался на заселённый оройхон, открыто пошёл по тропе.
Раз Боройгал сумел выжить и отыскать его тайник, то "дороги
тукки" больше нет и остаётся надеяться, что совершить задуманное
ему поможет паника, вспыхнувшая из-за гибели огненного болота.
При входе в алдан-шавар суетилось с дюжину женщин, но не было
ни одного цэрэга. Если на Шоорана и обратили внимание, то не
посмели остановить. А в нижнем ярусе и вовсе никого не было.
Пружинила под ногами земля, ползали слизни, сытно пахло наысом.
"Беглый камень" оказался цел и пропустил Шоорана в сокровищницу.
За последнее время здесь ничего не изменилось. Шооран подошёл к
стене, снял талх. Материя казалась невесомой, и ничего не
весили тонкие как высохший лист диски. Шооран сложил наряд,
поколебавшись секунду, снял и доспех, оказавшийся неожиданно
гибким и лёгким. Среди украшений на стене внимание привлекли
заколки для волос, диадемой охватывающие голову воображаемой
красавицы. Неужели -- те? Шооран протянул руку, осторожно взял
два светлых полумесяца.
Всё. Пора уходить. Он собирался подарить это платье Яавдай, а
теперь отдаст незнакомой ему Тамгай, если, конечно, та
согласится пойти за своим сушильщиком.
Шооран вышел из сокровищницы, аккуратно закрепив камень, хотя и
понимал, что вряд ли ему придётся вернуться сюда ещё раз.
Койцог ждал неподалёку от своего авара. Рядом с сушильщиком
сидела маленькая некрасивая женщина. На коленях она держала
собранный узел. Второй узел держал Койцог.
-- Здравствуйте, -- сказала Тамгай. -- Койцог мне всё рассказал.
Конечно, мы пойдём. Вы не беспокойтесь -- я дойду. Понимаете, я
очень хочу, чтобы он бросил эту работу. Я так боюсь за него...
-- Понимаю, -- сказал Шооран.
У Тамгай было блёклое невыразительное лицо, но оно так менялось,
когда женщина смотрела на длинную физиономию Койцога, что Шоорана
невольно обдала горячая волна зависти.
Шооран забрал у Тамгай тяжёлый узел, а вместо него вручил пакет с
царскими нарядами.
-- Это подарок, -- сказал он. -- Скоро мягмар, тогда наденьте
это. А сейчас -- пора идти.
* * *
Несчастья преследовали бывшего дюженника, а ныне одонта Тройгала
все последние годы. Падение старого Хоргоона грозило ему
нечаянной смертью, поскольку назначенный одонтом Пуиртал знал о
двойной сути дюженника и не стал бы терпеть при себе доносчика.
Поэтому Тройгалу ничего не оставалось делать, как поддержать
авантюру юнца Хооргона, а потом вместе с ним бежать на угловые
земли. Там поначалу всё шло хорошо, хотя слова прямодушного
глупца Мунага сбылись, и цэрэги были недовольны дежурствами на
границе. Но даже недовольство Тройгал обратил в свою пользу. Он
мягко оттеснил мальчишку от власти, получив из его же рук титул
одонта, и потихоньку вступил в переговоры с настоящим ваном.
Вечносухой государь благосклонно принял вести от бывшего
соглядатая, и дела вроде пошли на лад. Ван соглашался утвердить
Тройгала одонтом угловых земель и принять под своё
покровительство, но требовал выдачи Хооргона и казны. Тройгал
соглашался выдать только Хооргона, который, ни о чём не
подозревая, почивал в своих покоях. К сожалению, так лишь
казалось Тройгалу, потому что в тот самый момент, когда ван
согласился удовольствоваться одним Хооргоном (но обязательно
целым и невредимым!), мятежный юнец исчез. Он пропал прямо из
опочивальни, у входа в которую стояли верные Тройгалу люди, и
найти его не удалось. Ван был разгневан, переговоры надолго
прервались.
Два года прошли в мучительной неопределённости. Объявить ваном
самого себя Тройгал не решился -- это значило отрезать возможные
пути к отступлению, и оставался одонтом неясно при ком. Между
тем, цэрэги роптали, и даже земледельцы начинали повышать
голоса. Применять к солдатам жёсткие меры Тройгал опасался, хотя
и понимал, что недовольство может вылиться в открытый бунт.
Так обстояли дела в тот момент, когда среди ночи Тройгала
подняло известие, что граница прорвана. А ведь Тройгал был
уверен, что ван не пойдёт на подобное безумство, которое не могло
принести ему ничего кроме потерь и лишних волнений. Но потом
оказалось, что границу преодолели не войска, а толпы изгоев. Как
они сумели пройти, было известно лишь им и погибшим цэрэгам
заграждения. Во всяком случае, ухэры не успели выстрелить ни
разу.
Два дня в крошечной стране шла война, цэрэги, понимая, что с
такими гостями не договоришься, дрались бешено, и Тройгал уже
загадывал, как после победы станет казнить предводителей
противника, но неожиданно противник исчез. И лишь через сутки
выяснилось, что изгои ушли на север по мёртвой полосе, которая,
как было отлично известно, обрывалась в далайн.
Но теперь оказалось, что огненное болото идёт не на два, а на три
оройхона, а за ним начинается настоящая земля, куда и ушли
изгои. Причём, они не просто сбежали, а заняли проход, поставив
там захваченные у Тройгала ухэры. Крошечное царство было зажато с
двух сторон.
Взбешённый Тройгал вызвал дюженника Цармуга, который три года
назад ходил по мёртвой полосе, проверяя, куда она идёт, и страшно
избил его.
-- Вонючка! Гнилоед! -- орал он. -- Поленился лишний оройхон
пройти! В нойте утоплю!
-- Я ходил! -- брызгая кровавой слюной, кричал Цармуг. -- Не было
там ничего!
-- Врё-ёшь!.. -- и Тройгал снова бил, хотя и понимал, что Цармуг
прав. Прозевали илбэча и землю тоже прозевали.
Самое страшное, что теперь нечем было обороняться. Четыре
последних татаца, прежде грозно украшавших вход в алдан-шавар,
были перенесены к границе. Больше орудий у Тройгала не было, не
было и мастеров-макальщиков -- каторжные заводы стояли на
восточных окраинах государства вана.
Вновь Тройгал вступил в переговоры, но теперь ван требовал не
только казну и ежегодную дань, но и заложников. Утешало
самозваного одонта лишь то, что ван всё же ответил ему, и,
значит, можно ещё поторговаться. Отвечал Тройгал уклончиво, так
что было невозможно понять, какое именно сокровище не может он
отдать -- сыновей или оружие и жемчуг. Ван требовал и то, и
другое. В ответ Тройгал смирено отослал списки, утаив двух
сыновей из шести и самое ценное среди сокровищ. Ван напомнил,
что ему нужны не клочки кожи, а сами драгоценности и, в первую
очередь, пропущенные в списках, доспех из чёрного уулгуя и талх,
расшитый дисками уулгуя бледного.
Тройгал ещё не решил, как будет отвечать, когда новый удар
обрушился на него: на востоке возник оройхон, граница исчезла.
Испуганный и растерянный он стоял, глядя на огромное
пространство, которое было невозможно оборонять. Мунаг, быть
может, и умудрился бы держаться здесь, но Мунага нет в живых.
-- Надо бежать, -- сказал один из дюженников. -- Иначе раздавят,
как только ван подтянет войска.
-- Погодите... -- простонал Тройгал. -- Ещё есть выход. Я вёл
переговоры с ваном. Отдадим казну: доспех, дорогое оружие,
царское платье, и все останутся на местах. Ван обещал...
-- Ну, давай, -- сказал кто-то, и Тройгал с холодным ужасом
заметил, как изменились взгляды и голоса окружающих.
Тройгал спешно вернулся в свои -- бывшие свои! -- покои. Двое
командиров и десяток солдат из недовольных боевых дюжин шли за
ним, не то охраняя, не то конвоируя. Тройгал отомкнул хитроумный
замок, с натугой отворил тяжёлую дверь. Спустился вниз.
Гладкая стена была пуста. Такое представлялось ему иногда в
ночных кошмарах: он заходит в сокровищницу, а там ничего нет.
Тройгал подошёл ближе, потрогал стену, посмотрел внизу, по
сторонам.
-- Где они?.. Где?.. -- бормотал он, бегая кругами по
сокровищнице.
-- Ну?! -- крикнул от дверей Цармуг. -- Скоро ты там, корм
шаварный?
Тройгал подошёл к столу, сжал тонкий нефритовый нож.
Собирался ли он пробиваться на волю или зарезать себя? Копьё,
пущенное Цармугом, пробило руку. Нож выпал. Солдаты посыпались по
лестнице, разом навалились на одонта.
-- Живьём взять мерзавца! -- закричал Цармуг.
* * *
Три оройхона мёртвых земель показались Шоорану неожиданно лёгкой
и простой дорогой. Возможно, оттого, что он шёл не один, а может
быть, из-за того, что недавно прошедшее войско расчистило путь.
Гораздо больше чем за себя Шооран опасался за попутчиков.
Но привычный к жаре и смраду Койцог ломил прямо, словно
рвущийся к добыче гвааранз, да и худенькая Тамгай стойко
переносила трудности, хотя было видно, каких мучений стоило ей
сдержать кашель.
В беспокойном клубящемся тумане проступили очертания земли, той
самой, где Шооран потерял юношескую красоту, получив взамен
рубцы и бурые пятна ожогов. Здесь он умудрился добыть палец
Ёроол-Гуя. Ничто вокруг не напоминало о тех событиях, нойт и
время стёрли следы. Зато сразу было видно, что эта земля теперь
