было. Понял?
* * *
Шооран шёл через мокрый оройхон. Копьё он нёс в руке, рукоятка
свёрнутого хлыста торчала из-под жанча. В безбородом лице не
оставалось ничего юношеского. Вооружённый изгой шёл по земле
изгоев. Два года потребовалось ему, чтобы обойти весь мир, и
домой вернулся другой человек.
* * *
В древние времена весь мир занимала земля, а далайн был так мал,
что едва мог дышать. Но в мире не было счастья, потому что люди,
имея столько прекрасной земли, не умели на ней жить, и каждый
говорил своему брату:
-- То, что ты видишь -- моё, и всё иное -- тоже моё.
Тогда между людьми начались войны и пропала любовь.
Среди людей самым могучим был Ёр -- воин в плаще из чёрной кожи.
Он завоевал половину мира и давно потерял счёт захваченным
оройхонам, но алчность его не убывала и, завоевав новый край, он
вонзал в землю копьё, говоря:
-- Эта земля моя, отныне и до тех пор, пока стоит мир!
Но когда Ёр отправился завоёвывать вторую половину вселенной,
навстречу ему вышел непобедимый Гур в плаще из шкуры пёстрого
бовэра. Он тоже не знал числа своим землям, но хотел иметь их ещё
больше. Захватив оройхон, он ударял тяжёлой палицей, дробя
тэсэги, и возглашал:
-- Эта земля моя, и всякий, посягнувший на неё -- умрёт!
Они встретились посреди мира и поглядели друг на друга с
ненавистью. За плечами каждого стояло великое войско. Один вонзил
в камень копьё, другой ударил по тэсэгу палицей, и каждый назвал
землю своей.
И началась битва.
Они сражались друг с другом месяц и год, воины в чёрных и пёстрых
плащах умирали рядом с ними, и никто не мог победить. Пыль
поднималась от вытоптанной земли, словно здесь никогда не росла
хлебная трава, а была лишь полоса у аваров -- сухая и бесплодная.
Но на сожжённой войной земле ещё стоял один росток. На самом
видном месте стоял он, распустив два хрупких резных листка. И
росток сказал:
-- Опомнитесь, люди, посмотрите, во что вы превратили землю! Вы
убиваете её, она больше не может нести вас на себе. Один я держу
землю своими слабыми корнями. Дайте мне вырасти, дайте стать
могучим туйваном, и я буду держать землю долго.
Но голоса зелёного пророка никто не услышал, а вскоре колючий
башмак одного из героев раздавил его, размазав по камню два
хрупких резных листа.
И тогда мир начал трескаться. Ничто больше не скрепляло оройхоны,
они отделились друг от друга, каждый стал сам по себе, словно
враждующие люди, и в трещины хлынула влага далайна. Полководцы и
их войска рухнули в пучину, но никто не слышал их воплей, за
рёвом бездны.
Зло вернулось к своему прародителю. Ёр и Гур и все их цэрэги
стали руками страшного Ёроол-Гуя. Но и там они не прекратили
вражды. Всякий, видавший князя далайна знает, что его чёрные руки
враждуют с пёстрыми, перехватывают и отнимают добычу, хотя потом
несут в единую пасть.
Те оройхоны, на которых пылала война, и теперь безлюдны и покрыты
огненными болотами, разделяющими людей, чтобы они не могли
вцепиться друг другу в горло.
Так изменился мир, и Ёроол-Гуй, проплывая там, где прежде
высились оройхоны, усмехался:
-- О люди! Тэнгэр создал вас на погибель мне, но вы никогда не
сможете совершить предначертанное ибо слишком любите убивать.
Телом вы похожи на старика, но душа у вас моя. Поэтому я спокоен
и знаю, что вечно буду плавать в холодных глубинах далайна.
ГЛАВА 7.
Никому из наместников божественного вана изгои не приносили
столько бед как благородному Моэрталу. После того, как он помог
хитрому старикашке Ууртаку уменьшить земли изгоев в его
владениях, всё отребье стягивается сюда. Вот уж верно: добрые
дела не проходят безнаказанно. И главное -- изгоев не стало
меньше, хотя уже два года, как пришло известие о смерти илбэча,
и два года не рождается новых земель. Но народ не верит,
вспоминая, что илбэч однажды затаился на дюжину лет. К тому же,
охотники и сборщики харваха говорят, что Ёроол-Гуй по-прежнему
приходит слишком часто, а это значит, что илбэч жив.
Не верил в смерть илбэча и Моэртал. Сумасшедшая баба -- это,
конечно, хорошо и похоже на правду, но одонт помнил, что где-то
есть ещё дуралей-сказочник, который живёт слишком долго для
простого изгоя. И он странно сумел бежать из тюрьмы.
Мальчишка-охранник был обязан Моэрталу всем, но всё же предал.
Значит, тому были немалые причины. Интересно было бы узнать их.
И вот недавно доносчики, которых на мокром было достаточно,
сообщили, что объявился Шооран. Беглый цэрэг не счёл нужным даже
сменить имя. А ещё через несколько дней откуда-то пришёл Чаарлах.
Всё это было неспроста, и дальновидный Моэртал начал готовиться к
экспедиции. Конечно, главным здесь был не илбэч, который, скорее
всего, всё-таки умер, а банды. Моэртал хотел спать спокойно, а не
вскакивать среди ночи при известии, что склады разбиты и унесено
всё. Поэтому прежде всего следовало разгромить отряды изгоев и
навести ужас на уцелевших.
Дюжины цэрэгов прочёсывали мокрое на окраинах владений
Моэртала. Словно случайно они оставляли изгоям путь для
отступления, и те сопротивлялись вяло, предпочитая уходить. Так
уже бывало прежде. Моэртал запирал противника на длинной,
уходящей в далайн полосе мокрых оройхонов, а затем ждал, когда
они перемрут, не выдержав безвылазного существования на мокром,
или начинал наступление, стремясь побыстрее уничтожить врага.
Впрочем, атаковал он лишь дважды и оба раза успеха не имел.
Изгои, в свою очередь, искали слабое место в блокаде, стараясь
вырваться и уйти. Правила этой кровавой игры были известны всем,
и никто не мог предвидеть случившегося.
Однако, на этот раз кампания с первых же шагов пошла не так.
Запертые изгои затаились и ни разу не попытались выйти наружу.
Можно было подумать, что на узком мысе никого нет, но когда
Моэртал выслал вперёд одну из дюжин, цэрэги встретили такое
сопротивление, что с трудом сумели отойти, потеряв двух человек.
Оставалось ждать, и Моэртал выбрал этот, казалось бы самый
безопасный путь. Но успеха не принёс и он. В дело вмешался
Ёроол-Гуй.
Сначала, когда Моэрталу донесли, что, судя по звукам, Многорукий
напал на один из оройхонов с изгоями, одонт обрадовался. Но
потом Ёроол-Гуй выкинулся на берег, занятый цэрэгами. И хотя все
солдаты уцелели, но зато два поставленных на позиции ухэра
оказались сброшены в далайн. Сутки Моэртал не находил от ярости
места, проклиная всё на свете. Сгоряча он отдал приказ
немедленно атаковать противника. К счастью цэрэги не успели
втянуться в бой, потому что взбесившийся владыка далайна обогнул
мыс и напал с другой стороны, полностью лишив одонта тяжёлой
артиллерии. А если бы цэрэги успели выступить, то погибла бы и
часть войска. Услыхав о таком счастье, Моэртал потерял на время
дар речи и был уведён лекарем в алдан-шавар. И это было плохо,
потому что целые сутки не пускали к одонту приползших со
стороны изгоев шпионов. А известия, которые они принесли могли
поднять с постели умирающего или, напротив, убить любого
здоровяка.
* * *
Цэрэги наступали двумя рядами. Это был старый, проверенный строй.
Хотя площадь, которую они прочёсывали, оказывалась невелика, но
зато к любому из воинов немедленно могла подойти помощь. И когда
из-за тэсэгов с нестройными криками выбежало дюжины полторы
изгоев, стражники не растерялись. Они стянулись ближе к поребрику
и пошли навстречу противнику, хотя тех было больше. Обычно
изгои бились бестолково, каждый сражался сам за себя, и цэрэгам
легко удавалось рассеять их, но на этот раз бандиты
действовали слаженно. Особенно на одном из флангов, где
сражались двое совсем молодых парней, вооружённых хлыстами. С
хлыстом хорошо нападать, хотя им трудно защищаться. Но такая
пара, прикрывающая друг друга, оказывается неуязвима, подступа к
ним нет, сбить их можно только из пращи или огненным боем. Один
из цэрэгов, оказавшийся на пути, был убит сразу, второй пытался
оказать сопротивление. Чтобы погасить ус парха коротким копьем,
удержав своё оружие в руках, требовалось немалое искусство, и
цэрэгу это удалось. С криком "Га-а!" -- он прыгнул к врагу, зная,
что на близком расстоянии хлыст бесполезен, но второй изгой
подсёк ему ноги. Хитиновые поножи выдержали удар, но цэрэг упал,
успев ещё заметить, как опускается ему на голову массивная
рукоять хлыста.
Цэрэги, брошенные вперёд озлобленным Моэрталом, отступили.
Победители-изгои быстро раздели убитого. Ээтгон наклонился над
вторым цэрэгом.
-- Эге, да он жив!
Тонким шнурком Ээтгон стянул за спиной руки пленника, потом
дунул ему в нос, приводя в чувство. Цэрэг поперхнулся и очумело
замотал головой.
-- Ну что, -- спросил Ээтгон. -- Понял, куда попал?
Пленник молчал, затравленно глядя на нож в руках изгоя.
Подчиняясь неприметным движениям пальцев, на острие появлялась и
исчезала чёрная точка ядовитого жала.
-- Понял, -- сказал Ээтгон, подождав несколько секунд. -- Теперь
давай разговаривать. Ухэры меня не интересуют, а вот где стоят
ваши татацы и сколько их?
-- Не буду я с тобой разговаривать, -- хрипло произнёс цэрэг.
При звуках его голоса Шооран, отошедший было в сторону,
вздрогнул и подошёл ближе. Перед ним сидел связанным бывший его
сослуживец -- Турчин. Ну конечно, кто ещё умел так ловко
обращаться с копьём?
-- Бу-удешь... -- протянул Ээтгон. -- Заговоришь.
-- Шёл бы ты в свой шавар, -- Турчин отвернулся.
Шооран понимал, что Турчин не настолько глуп, чтобы не
сообразить, что с ним сейчас будет. Но Шоорану были известны и
другие черты характера бывшего товарища, в частности, его
упрямство или, если угодно, верность.
-- Он ничего не скажет, -- произнёс Шооран. -- Я знаю.
Турчин повернул голову. Лицо его исказилось.
-- Ты?! -- только и мог выговорить он.
-- Как видишь -- я, -- ответил Шооран.
-- Ты... ты предатель! -- взорвался Турчин. -- Тебя мало бросить
в шавар! Тебя удавят волосяной петлёй на глазах у всех! Тебя
скормят зоггам!..
-- Это будет не сейчас, -- Шооран отвернулся, несколько секунд
стоял неподвижно, потом наклонился к Турчину и перерезал
верёвку. -- Иди, -- сказал он, -- и постарайся больше не
попадаться. Второй раз не выкрутишься.
Турчин, не заставляя себя упрашивать, быстро поднялся и сначала
пошёл, потом побежал.
Ээтгон, молча наблюдавший эту сцену, привстал было с места, но
вспомнив что-то, сел и, лишь когда цэрэг пропал среди тэсэгов,
проворчал:
-- Любишь ты... отпускать.
-- Что делать, -- ответил Шооран. -- Иначе не умею.
Победители, оставив дозорных, пошли вглубь своих земель. Уходя,
они слышали голос далайна: Многорукий искал цэрэгов. Изгои
злобно просветлели лицами.
Шооран шёл вместе со всеми, иногда ловя на себе косые взгляды
Ээтгона. Так, вдвоём, словно приклеенные они ходили уже давно,
хотя между ними не появилось даже намёка на приятельство. Более
того, Шооран постоянно ощущал глухую неприязнь, идущую от
молодого изгоя. В этом не было ничего удивительного, люди часто
испытывают подобные чувства к тем, кому они чем-либо обязаны.
Объединяла их только привязанность к Чаарлаху, не менее
странная, чем взаимная нелюбовь. То есть, с Ээтгоном в данном
случае всё было ясно: Чаарлах когда-то подобрал его больного,
выходил, и потом они бродили по оройхонам вместе. А Шооран...
возможно его тянуло к Чаарлаху просто потому, что сказочник тоже
был не такой, как все.
Лагерь изгоев находился на скрещении поребриков, где сходились
углами четыре оройхона. Один из них появился на свет совсем
недавно, когда изгои уже были заперты здесь Моэрталом. Шум,
поднявшийся в лагере, после появления земли, был немедленно и
жестоко прекращён. Ээтгон зарубил двоих крикунов, причём одного
убивал долго и мучительно, на глазах у привыкших ко всякому, но
всё же ужаснувшихся людей.
-- Чтобы я не слышал больше слова "илбэч"! -- кричал Ээтгон.
Хлыст, падающий на жертву, вдруг менял направление, и
бритвенно-острые кромки не впивались насмерть, а лишь срезали с
истерзанного мяса кровавую пену. -- Он лучше видит, что надо
