выбрали более жёсткий и, как им казалось, верный путь. Прочесав
окрестные оройхоны, они выловили семьи камнерезов и потребовали от
восставших покорности, угрожая, в противном случае, перебить
заложников. Чтобы доказать серьёзность своих намерений, они казнили
троих стариков.
Этого нельзя было делать ни в коем случае! Старики, хранители
мастерства, были в особом почёте на каменном кресте. В тот же день
верхний, освоенный цэрэгами ярус алдан-шавара превратился в ловушку
для тех, кто вздумал жить под крышей. Когда к вечеру солдаты убрали
тяжёлые плиты, разом закрывшие все входы, они обнаружили, что
верхний ярус полон дыма. Больше двойной дюжины цэрэгов задохнулось в
запертом алдан-шаваре, и лишь через несколько дней удалось достать их
тела. А пока разъярённые завоеватели сладострастно изобретали пытки
для схваченных женщин, землекопы устроили новую каверзу. Под утро
участок земли, где стоял один из лагерей, с грохотом провалился вглубь
оройхона, а выскочившие в буквальном смысле слова из-под земли
бунтовщики перебили растерявшуюся охрану и, освободив своих
домочадцев, увели их в нижние ярусы источенных словно губка
оройхонов.
Потери этого дня оказались больше чем при завоевании всей страны.
Устрашённые братья отошли с древних колдовских оройхонов, хотя
попыток обуздать мятежников не оставили. Они пытались выкурить
камнерезов дымом, но дым не шёл в нижние ярусы. Хотели затопить
шахты, отведя в алдан-шавар один из ручьев, но успеха не добились и
здесь. Оставалось ждать, пока запертое в глубинах население перемрёт
с голоду. К сожалению, один из пленных старейшин сообщил, что именно
на кресте Тэнгэра располагался главный продовольственный склад, и
"если доблестные братья не вывезли провизию... ах, им не было известно
о складе? Как жаль!.. Склады всегда были на каменных оройхонах -- там
много сухих пещер, которые всё равно пустуют... Какое воровство? Там
бывает только охрана и добытчики камня, а им красть незачем, у них и
так всё есть. На сколько хватит хлеба? Если бережно расходовать, то
года на три. Но там ещё наыс есть, сушеный туйван, вяленое мясо..."
Положение сложилось безвыходное. Вместо доходов вожделенный крест
Тэнгэра приносил одни протри. В бесполезной войне с подземной
цитаделью прошёл год, а братья не только не усмирили непокорных, но
уже и днём не осмеливались показаться в пределах полуразрушенных стен.
К этому времени созрел новый заговор. На этот раз взбунтовалась
всего дюжина человек, но последствия их возмущение повлекло столь же
тяжкие, как и война камнерезов. Забастовали сушильщики.
Издревна в земле старейшин сушильщики были презираемой кастой, так
что с приходом новых властей в их жизни мало что изменилось. Сторож
на суурь-тэсэге мог сколько угодно дудеть, оповещая о начале работы,
подойти к авару сушильщика и проверить, чем тот занимается, он всё
равно не смел. Из недобродившей каши сушильщики пекли на аваре
лепёшки, а в корзинах с мокрым харвахом контрабандой получали от
сборщиков чавгу, а порой и пахучее мясо шаварных зверей. Такое
существование могло бы продолжаться долго, но наступил мягмар --
великий праздник бессмертного Ёроол-Гуя. Прошлый праздник прошёл почти
незаметно, в стране ещё не стихли бои, и народ предпочёл затаиться,
хотя победители не успели навести своих порядков. Но сейчас, когда
установился мир, причин для отмены праздника не было. И пусть не шли к
далайну канувшие в прошлое старейшины, пусть охотники сменили пики
на серпы и даже в новогодние дни не приближались к запретному шавару,
сушильщиков всё это не касалось. Дюжина опалённых огнём людей
построилась в жиденькую колонну и направилась к берегу, нестройно
распевая: "О отец наш, Ёроол-Гуй!".
Выходка была настолько неожиданной, что разленившаяся охрана
перехватила беглецов лишь у самой границы мокрых оройхонов.
Преступление было серьёзным: побег и явное поклонение дьяволу. За
такие дела полагалось не менее полудюжины маканий, но судья помнил,
что за люди перед ним и потому ограничился поркой. Экзекуцию
сушильщики перенесли стоически, и жизнь, казалось, пошла по старому
пути... но, как говорится, по той же тропе, да в другую сторону.
Неприкасаемость сушильщиков имела свою изнанку: они были нищи и
всеми презираемы, но зато свободны от наказаний. Собственно говоря,
это были единственные свободные люди в стране. Они соглашались жить
впроголодь и умирать возле аваров, но плетей они не простили.
Спешить и действовать сгоряча сушильщики не привыкли -- на подготовку
ушло у них почти две недели. Но начав они действовали быстро и
решительно, понимая, что когда харвах шипит на аваре -- не время
раздумывать.
Утро того дня началось как обычно, но вечером сигнальщик напрасно
трубил конец работы -- от аваров никто не появился. Сушильщики были
в это время возле самой границы. Они шагали плотной группой, не
скрываясь, так что пограничная стража заметила их издали. Две дюжины
цэрэгов вышли навстречу, собираясь гнать нарушителей в лагерь. Цэрэги
видели, что беглецы безоружны, и не ожидали сопротивления. Так что
вряд ли они успели понять, что происходит, когда в них полетели
дымящиеся свёртки, и над далайном загрохотали взрывы. Ещё ни в одной
войне харвах не расходовался так щедро и неэкономно. Заряд, которым
можно было уничтожить вчетверо большую армию, разнёс стражников в
прах. Не желая оставлять обидчикам плоды своего труда, сушильщики
выпалили из стоящих возле поребрика ухэров и ушли в царство вана, где
были приняты с нескрываемой радостью.
Немудрено, что когда через день исчезло огненное болото, и сухая
полоса соединила две страны, добрые братья нападать не смогли, а армия
вана, напротив, начала готовить вторжение, собираясь если не захватить
всю страну, то хотя бы отобрать бывшие земли старейшин и, главное --
крест Тэнгэра. И, как ни странно, лучшими помощниками вана в этом
деле оказались войска добрых братьев.
Первый урожай после мягмара всегда самый обильный. В этом году
взбудораженный далайн бушевал особенно сильно, и созревшая хлебная
трава ломалась, не выдерживая тяжести зерна. Но в мисках у
освобождённых служителей ничего не прибавилось. Их жизнь ничем не
отличалась от существования каторжников. Те крохи, что им перепадали,
хрустели неперебродившими зёрнами и не могли не только накормить, но
и просто поддержать силы.
-- Всё увезли братья... -- вздыхали баргэды.
Это казалось правдой. Огромная нищая страна ринулась кормиться в
захваченной области. Теперь чуть не любой общинник мог стать
цэрэгом, и они шли туда дюжинами дюжин. Армия захватчиков выросла
невиданно и потеряла боеспособность. Новобранцев никто особо не учил
военному делу, а облагать оройхоны всё новыми и новыми податями они
научились сами.
Вряд ли даже голодным цэрэгам удалось выгрести весь хлеб до
последнего зерна. Потом говорили, что с большого поста начался бунт
баргэдов, недовольных потерей положения, но не смевших возмутиться
открыто. Но именно тогда в руках служителей будто случайно остались
тяжёлые цепы и ножи для срезания колосьев. В прежние времена опасный
инструмент отбирался сразу по окончании работ. Говорили ещё, что в
житницах баргэдов оставался хлеб, и людей можно было с грехом
пополам, но прокормить. Хотя, не всё ли равно, что могло быть?..
Главное -- что произошло на самом деле.
Служители были неорганизованы и не годились на роль заговорщиков.
Лишь на двух оройхонах гарнизоны были вырезаны внезапным ударом, так
что цэрэги не успели схватиться за кистени. Во всех остальных местах
вооружённому неповиновению предшествовал долгий крик, что позволило
цэрэгам собраться и дать отпор бунтовщикам. Если бы оройхоны занимали
те дюжины, что некогда захватили страну, то на этом восстание
превратилось бы в усмирение, но служителям противостояли вчерашние
общинники, столь же немощные в военном деле, что и восставшие. Битва
выродилась в гигантскую драку, копья использовали как палки и лишь
изредка, чтобы проткнуть упавшего. Силы оказались примерно равны:
служители брали числом, а у братьев была какая-никакая, но выучка.
Ночь склонила чашу весов в сторону восставших: цэрэги нуждались в
отдыхе, а служители могли атаковать, беспрерывно сменяя друг друга.
Несколько отрядов, укрывшихся в алдан-шаваре, были удушены дымом,
повалившим со второго яруса, хотя там, казалось было нечему гореть. В
толпе восставших верховодили вынырнувшие невесть откуда кольчужники,
и это могло окончательно убедить беспристрастного наблюдателя, найдись
он сейчас, что бунт не случаен, а спланирован тщательно и заранее.
Однако, утром положение изменилось. С севера по широкому коридору,
проделанному пленным илбэчем, двинулись обученные дюжины братьев.
Сопротивляться им служители не могли: началась паника, а следом и
резня. Именно этого и ждали стянутые на сухую полосу у Торгового
оройхона войска вана. Теперь их встречали как спасителей и лучших
друзей, а братья, уставшие рубить безоружных, откатились на свои
земли почти не огрызаясь.
Мир заключён не был, но бои на широкой, в три оройхона, перемычке
шли вяло. Умирать никому не хотелось, а жить мирно братья не умели.
Война тлела вдоль поребрика, глупая и неизбежная словно огненное
болото.
Вместе с отрядами сияющего вана шёл по древней земле и сказитель
Шооран. Шёл, не опасаясь быть узнанным, борода, наконец пробившаяся
на щеках, скрыла выжженные шрамы, а его имя было неизвестно добрым
братьям, обещавшим не расспрашивать пленного илбэча и сдержавшим
слово.
Шооран сопровождал войска на свой страх и риск, но был зато
неподотчётен никому из командиров. Сегодня он развлекал солдат,
завтра, окружённый служителями, пел на краю мокрого оройхона славу
вечному Ёроол-Гую, а ещё через день, затерявшись в толпе, смотрел,
как выходят из-под земли неукрощённые камнерезы, а мудрый Моэртал,
командующий войсками вана, обещает от имени своего владыки вернуть
мастерам все права и привилегии.
Местные жители, прореженные войной и потерявшие способность трезво
оценивать происходящее, казалось вовсе забыли о том, что надо не
только радоваться победе, но и жить: кормиться самим и кормить
войско. Не обращая внимания на пристальные взгляды баргэдов, они
шатались с одного оройхона на другой и так усердно причащались
милостям Ёроол-Гуя, что Ай приходилось немало повозиться, чтобы
набрать чавги на обед себе и Шоорану.
Между тем, началась раздача земель -- ван переустраивал страну по
знакомому образцу. Первыми выгоду предприятия поняли баргэды, которых
с избытком оставалось в стране. Часть чиновников вернулись к своими
книгам, остальные быстренько стали землевладельцами, получив наделы,
каких и в земле изгоев ни у кого не было. Простодушные служители,
отликовав своё, обнаружили, что они никому не нужны, и могут
отправляться в далайн, шавар и на четыре стороны света. Воцарившиеся
хозяева оставляли на своей земле лишь тех работников, без которых не
могли обойтись, а прочих гнали долой. Мокрые земли стремительно
начали заполняться изгоями. Все они были испуганы, растеряны и не
знали, как существовать дальше. Смерть ждала их у каждого тэсэга, и
они покорно умирали, не умея прожить без начальственного окрика и
ежедневной миски каши. Спасти их мог только илбэч, если бы он создал
новые сухие участки.
Первое время Шооран ничего не строил, опасаясь, что здесь его
высчитают ещё быстрее, чем в родных местах. Лишь однажды пробежал
часть пути к земле вана и поставил оройхон -- копию Торгового, в
надежде, что тот облегчит ему будущую работу. Но теперь, насмотревшись
на мучения изгнанников, Шооран решил взяться за дело всерьёз. Первый
оройхон в этих краях он пристроил рядом с тремя островами Энжина. Сам
он при этом откочевал подальше, чуть не к самой линии фронта и потом
долго хвалил себя за предусмотрительность. Рождение оройхона вызвало
в стране взрыв, но совершенно не такой, какого ожидал строитель. Не
было ни радости, ни удивления, почти никто даже не стремился вернуться
на сухое. Все искали илбэча, чтобы убить его. Илбэч уничтожил границу!
