смутными и неопределёнными, и Шооран напрасно мучился, гадая и
не решаясь впрямую спросить свою подругу не беременна ли она. А
Яавдай по-прежнему смотрела вглубь себя и никогда не начинала
разговор первой.
Служба при тюрьме была скучной и необременительной. Повелитель
понимал, что узников необходимо кормить, а это лишний расход,
поэтому тюрьма обычно была пустой. Лишь после облав обе камеры
оказывались набиты изгоями и земледельцами, вздумавшими в
недобрый час поживиться вольно растущей чавгой или подработать на
харвахе. Их в течение дня или двух уводили на допрос, а затем
отпускали, пригрозив, или отправляли на каторжные работы.
Кое-кто попадал в шавар. Но даже в этом случае одонт не утруждал
себя излишним судопроизводством. Чаще всего обе камеры стояли
пустыми, и второй тюремщик -- одряхлевший на службе инвалид, спал
в одной из этих камер, поставив в изголовье ненужную ему костяную
пику.
Но однажды, спустившись в нижний ярус алдан-шавара, Шооран
увидел, что напарник не только не спит, но стоит на часах
возле одной из камер, браво выпятив грудь, на которой --
невиданное дело! -- красуется панцирь.
-- Что случилось? -- спросил Шооран, подходя.
-- Тс-с!.. -- громко прошептал стражник и, припав к уху Шоорана,
сообщил: -- Там илбэч. Поймали-таки. Только это тайна, никто не
должен знать. Уже послали к одонту, он сам сюда придёт. Вот какая
тайна.
Шооран глянул в заложенный чешуёй глазок. В скупо освещённой
камере, свернувшись на нарах, лежал Чаарлах. На полу рядом с
лежанкой стояла миска каши и чаша с водой, чего никогда не бывало
прежде. Но было видно, что узник не притронулся ни к тому, ни к
другому.
"Замучают старика", -- обречённо подумал Шооран.
От входа послышались быстрые шаги, оба караульщика вытянулись и
замерли. К ним шёл одонт Моэртал. Он был один, без свиты и без
богатого облачения, верно, услышав новость, поспешил к тюрьме в
чём был.
-- Ну, жив он? -- спросил Моэртал издали.
-- Вроде жив, -- ответил старый тюремщик. -- Дышит.
Моэртал перевёл дыхание, успокаиваясь, разгладил на груди
тонкотканый цамц и молча дал знак открывать камеру. Тяжёлая дверь
отъехала в сторону, одонт вошёл. Шооран, взяв факел, шагнул
следом.
Пленник сел, слепо щурясь на пламя. Целую минуту одонт и
сказочник молча изучали друг друга. Потом Чаарлах насмешливо
сказал:
-- Трудная задача, не правда ли? Ты так долго искал меня, а
теперь, наконец, задумался: зачем? Разве я не прав?
Моэртал никак не отреагировал на обращённые к нему слова. Он
продолжал стоять, рассматривая сидящего старика, словно так и
должно быть, что благородный одонт стоит, а нищий старик сидит
перед ним. Затем Моэртал начал говорить сам:
-- Ты знаешь, что болтают о тебе. Я не знаю, что здесь правда,
но мне надо, чтобы оройхоны появлялись там, где укажу я.
-- Не так трудно угадать это место, -- заметил Чаарлах. -- Одним
ударом -- два сухих оройхона, а от земли ночных пархов остаются
лишь скорлупки. Но ведь они тоже люди, и не многим хуже твоих
цэрэгов. Поверь, я знаю, что говорю.
Чаарлах признавался в знакомстве с бандитами так, словно не
подозревал, что за одно это ему грозит шавар.
-- Если они поклянутся исполнять законы, -- произнёс Моэртал, --
я поселю их на новых землях. А лучших -- возьму на службу.
-- Я вижу -- разговор пошёл всерьёз! -- воскликнул сказитель. --
Никогда прежде я не чувствовал себя таким важным господином.
Впору раздуться толще авхая. Увы, есть ещё одно препятствие.
Сядь, блистающий одонт, я расскажу тебе сказку. Тебе, должно
быть, давно не рассказывали сказок, просто так -- бескорыстно.
Моэртал не двинулся с места, но и не перебил старика, и Чаарлах,
привычно изменив голос, начал рассказывать:
В недавнее время жил на оройхонах один человек. Звали его Ёсаар.
Однажды он встретил тукку и захотел её поймать. Ёсаар побежал за
туккой, но она оказалась проворней охотника и ушла в шавар. Ёсаар
очень рассердился и закричал:
-- Вылезай, колючая дрянь!
Но тукка не вылезла и даже не слышала слов, потому что была
далеко. Ёсаар заглянул в шавар, и храбрость его словно
потревоженная тайза сжалась в комок. Но жадность продолжала
кусать душу, и тогда Ёсаар сказал:
-- Запомни, колючка, я буду стоять здесь день и ночь, но дождусь,
пока ты вылезешь!
Ах как жаль, что тукка уже выбралась через другую дыру и не
слыхала этих клятвенных слов! Иначе она поняла бы, что спасения
нет, и сразу сдалась бы охотнику. А так, Ёсаар стоял у шавара
день и ночь, а тукка всё не приходила. Между тем, наступил
мягмар, и в шаваре кто-то зашевелился.
-- Ага! -- сказал Ёсаар. -- Проголодалась! Сейчас я тебя схвачу.
Но вместо тукки из дыры вылез гвааранз и схватил самого охотника.
Увидав, как повернулось дело, Ёсаар воскликнул:
-- Госпожа тукка, неужто это вы? Заметьте -- вы выросли такой
огромной, потому что я день и ночь охранял ваш покой. Ведь вы
позволите вашему ничтожному слуге идти домой? Или вы хотите,
чтобы я ещё послужил вам?
Уж и не знаю, что ответил гвааранз, но домой храбрый Ёсаар всё
ещё не вернулся. Надо полагать -- занят по службе.
Чаарлах замолк и выжидающе посмотрел на Моэртала. Тот привычно
помолчал, и затем произнёс:
-- Значит, по-твоему, не я, а меня схватили.
-- Что вы, блистающий одонт! -- запротестовал старик. -- Я в
этой истории тукка. Моё дело -- быть съеденным, коли не сумел
унести ноги. А кто тут гвааранз -- это вам судить.
-- Разберёмся, -- пообещал наместник. -- Но и ты думай. Даже если
ты не тот, за кого тебя принимают, всё равно ты знаешь больше,
чем говоришь.
Моэртал повернулся к Шоорану и резко спросил:
-- Кто такой Ёсаар? Я где-то слышал это имя.
-- Это мой напарник, -- ответил Шооран, тоже удивлённый, откуда
сказитель знает имя тюремщика. -- Он стоит за дверью.
-- Сменить, -- приказал одонт, -- и доставить ко мне. С ним тоже
не всё ясно.
-- Трудно разбирать след жирха, -- посочувствовал пленник.
Моэртал, не ответив, вышел. Шооран вышел следом и наложил на
дверь засов. Перепуганный Ёсаар, оставив пику, засеменил следом
за наместником. Шооран остался на посту. Два часа он отстоял
неподвижно, навытяжку, словно перед взором сияющего вана. Ни разу
даже не отодвинул пластину, прикрывающую окошечко -- боялся
встретить понимающий взгляд Чаарлаха. Через два часа пришёл
смертельно недовольный назначением Турчин и сменил Шоорана.
Теперь впереди было два часа, которые надо использовать с
наибольшей пользой.
Шооран поспешил к дому.
Яавдай, как всегда возилась по хозяйству, в комнате пряно пахло
вымоченным в вине мясом.
-- Обед ещё не готов, -- виновато произнесла Яавдай.
Шооран подошёл ближе. Он как-то вдруг ясно увидел то, что
старался рассмотреть все эти недели -- у Яавдай будет ребёнок.
Но именно в эту минуту долгожданное открытие не радовало.
-- Нам надо уходить, -- произнёс Шооран.
Яавдай ничего не ответила, лишь кивнула послушно.
-- Ты, наверное, не поняла, -- сказал Шооран. -- Я совершил...
точнее совершу, но можно считать, уже совершил такое... короче,
меня объявят преступником. Нам надо бежать отсюда. За своих -- не
бойся, Яавдал уже большой. Мне сейчас надо идти, а ты собери
самое нужное и жди меня через час на мокром оройхоне у второго
суурь-тэсэга.
-- Я поняла, -- тихо сказала Яавдай.
Шооран подошёл ближе, коснулся ладонями волос.
-- Прости меня, -- попросил он. -- Я понимаю, что это не вовремя,
но беда никогда не приходит вовремя.
-- Ничего, -- сказала Яавдай. -- Это даже к лучшему.
Шооран вернулся в темницу, сменил злого на весь свет Турчина. С
трудом дождавшись, когда тот уйдёт, открыл дверь камеры.
Казалось, Чаарлах спал, но едва дверь скрипнула, он сел, без
малейшего удивления глядя на Шоорана.
-- Вот, -- Шооран протянул старый плащ Ёсаара и его пику. -- Я
выведу тебя отсюда.
Чаарлах накинул на плечи плащ, ловко, словно ничего другого и не
носил, надвинул на брови глубокий шлем, принял пику. Уходя,
Шооран аккуратно притворил дверь. Возле выхода из алдан-шавара
тоже стоял цэрэг. Он лениво скользнул взглядом по знакомым
фигурам.
-- Что, тюремщики, взгрел вас одонт?
-- Как на аваре, -- проскрипел Чаарлах.
Беглецы неспешно прошли мимо охраны и, всё ускоряя шаг,
направились к недалёкому мокрому оройхону. Возле второго
суурь-тэсэга никого не было. Может быть они пришли слишком рано?
Шооран глянул на начинающие розоветь облака. -- Нет, прошло уже
больше часа.
-- Отец, -- сказал Шооран, -- обожди меня немного, мне надо
встретить ещё одного человека.
Чаарлах, подстелив полу плаща, уселся на ноздреватый валун.
-- Стоит ли тревожиться из-за меня? -- спросил он. -- Беги по
своим делам, а я пойду потихоньку. Спасибо тебе, но ты зря так
много беспокоишься из-за полоумного сказочника. Признаюсь -- я не
илбэч. И я ничего не знаю об илбэче. Тогда вечером, поняв, что
происходит, я нарочно закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Ведь
я болтун, и мне лучше не знать чужих тайн. Так что ты зря
вытаскивал меня из этого пересохшего шавара.
-- Мне нет дела до илбэча, -- сказал Шооран. -- Я выручал
сказителя.
-- Я тоже. Если бы вместо тебя пришёл кто-то другой, я бы остался
в подземелье. Одонт скоро понял бы, что изловил не того, и
выгнал бы меня в шею. Но с тобой я ушёл, потому что тебе не надо
быть цэрэгом. У тебя не те поступки, не те слова, не те глаза. Ты
умеешь думать, а это вредно для цэрэга. Я видел -- ты храбр, а
такие долго не живут. И даже выжив, кем бы ты стал? Посмотри на
Киирмона: его единственная радость -- чаша с вином, в которой он
старается утопить себя самого...
-- Отец, -- взмолился Шооран. -- Я вернусь через пару минут.
Только встречу Яавдай...
-- Конечно, беги, -- воскликнул Чаарлах. -- Я старик, я могу и
подождать...
-- Я бегом! -- крикнул Шооран, исчезая за тэсэгами.
С минуту Чаарлах послушно сидел на камне, потом сказал самому
себе:
-- Пожалуй, пойду. Они молодые, а я буду помехой и обузой.
Ничего, Яавдай утешит мальчика.
Старик поднялся, осторожно прислонил к скале ненужную пику и,
не торопясь, зашагал, без особой цели, привычно веря, что ноги
сами выведут его туда, где ему в обмен на истории дадут чавги и
старую кожу, чтобы устроить постель.
Шооран выбежал к сухой земле и здесь остановился. Дальше идти
было опасно, если побег уже обнаружен, то его непременно схватят
или, во всяком случае, укажут погоне, куда он ушёл. Шооран
беспомощно оглядел покрытые недельными всходами поля. Смешно
надеяться встретить здесь идущую навстречу Яавдай. Что могло её
задержать? Неужели её схватили?.. Или она перепутала что-нибудь
и пошла на другой оройхон? Шооран вспомнил ночной рассказ старого
илбэча, и в груди стало тяжело и холодно, словно скверная тварь
вынырнула из далайна и легла на сердце.
Людей на полях было не так много, до нового урожая ещё четыре
недели, и земледельцы сидят в палатках, теребят солому, правят
инструмент. И всё же, пройти незамеченным не удастся. Разве что
послать кого-нибудь из местной детворы, узнать, что там
приключилось... Шооран напрягся: он увидел идущего по тропе
Киирмона. Тот был ещё далеко, но направлялся прямиком к месту,
где прятался Шооран. Шооран приготовился на случай, если
рассказчик свернёт на боковую тропу, позвать его, но Киирмон
миновал развилку и шёл теперь вдоль мокрого оройхона. Шооран
слышал, как он напевает под нос:
Для того и есть на свете дура,
Чтобы кашу есть из хохиура...
-- Эгей! -- тихонько позвал Шооран.
-- Вот ты где! -- обрадовался Киирмон, -- а Яавдай сказала, что
ты у второго тэсэга.
-- Где она? -- задыхаясь, спросил Шооран.
-- Там... -- Киирмон неопределённо махнул рукой. -- Я её на
соседнем оройхоне встретил. Она с узелочком шла, должно быть, к
кому-то из подруг, рукодельничать. Тебе просила передать, что
пойдёт в другую сторону, в страну добрых братьев. Я не знаю, что
за игру вы затеяли, но передаю всё дословно. И знаешь, эта игра
пошла твоей жене на пользу. Не в обиду будь сказано, но она у
