успел разглядеть лишь скатанный в узел хлыст из уса парха,
который парень не посчитал нужным спрятать, да искалеченную щёку
изгоя. Такой след оставляет на живой коже башмак цэрэга с
вправленными в него иглами.
Вечером Шооран вновь пришёл на мокрый оройхон. Как и в прошлый
раз он был в доспехах цэрэга, но без копья. Шооран понимал, что
рискует, но он хотел добиться, чтобы здешние изгои признали его
право ходить по их землям.
На этот раз кроме Шоорана не оказалось ни одного гостя с сухих
мест. И было ясно, что не изгои собрались здесь, а бандиты. Хотя
и простых изгоев, что жили, перебиваясь со дня на день, тоже
хватало. Но все первые ряды занимали вооружённые мужчины,
достаточно сильные, чтобы выдержать жизнь на мокром, но
строптивые и непокорные и потому не сумевшие устроить своё
существование по закону ванов. Шооран уселся в последнем ряду,
позади копателей чавги, нищих собирателей харваха, позади калек и
ненормальных, которыми было переполнено побережье.
За спиной Шоорана в нескольких дюжинах шагов мертвенно светился
далайн. Он не спал никогда, ночью как и днём холмы влаги бились о
кромку оройхона, а не нуждающийся в свете Ёроол-Гуй мог выйти на
берег. Далайн был совсем близко, и Шооран не выдержал. Посреди
рассказа он бесшумно поднялся. Его ухода никто не заметил,
свечение далайна не рассеивало темноты. Люди завороженные
голосом сказителя, сидели спиной к далайну, и лишь сам Чаарлах
мог видеть, как бесшумно клокочет светящаяся влага, а потом
далайн медленно гаснет, заслонённый громадой новой земли. Но
звучный молодой голос согнутого временем старика не задрожал и
никак не выдал волнения. Чаарлах продолжал рассказывать длинную и
трогательную историю о пяти братьях, один из которых оказался
илбэчем.
Шооран тихо вернулся на место и, унимая дрожь в руках, сидел,
пока рассказ не подошёл к концу. Лишь тогда он поднялся и пошёл
по гребню, разделявшему оройхоны. Его силуэт был виден на фоне
мутных облаков, и наверняка, некоторые заметили его, но никто не
окликнул, не остановил, не напал. Здесь, среди отбросов общества
умели ценить слово, и раз цэрэг приглашён сказителем, он должен
уйти живым.
Лишь когда до сухого оройхона было совсем близко, сзади
раздались крики, очевидно, изгои обнаружили выросший в темноте
остров. Крики не утихали и, кажется, суматоха была готова перейти
в драку. Шооран остановился, прислушиваясь и пытаясь понять, что
там происходит. Потом, услышав, как кто-то, спотыкаясь и шлёпая
по лужам, бежит рядом с поребриком, Шооран метнулся вбок и поймал
невидимого беглеца.
-- Что там за свара? -- потребовал он.
-- Ой!.. -- загундосил из темноты женский голос. -- Я всё скажу,
я к вам и бежала, доблестный цэрэг. Я всегда готова услужить
доброму одонту Моэрталу, да пребудут его ноги...
-- Короче! -- рыкнул Шооран.
-- Там оройхон, и налётчики поймали илбэча.
-- Как это?.. -- не понял Шооран. -- Кого?
-- Хартай догадалась, что сказочник на самом деле -- безумный
илбэч. Он один такой старый, и он ходит по всей стране уже
давным-давно. Значит, он и есть илбэч.
-- Что?! -- закричал Шооран. -- Болваны!..
Отшвырнув шпионку, Шооран побежал обратно, надеясь, что успеет.
Он сходу врезался в толпу, начал продираться в середину. Света
ему хватало -- над головами пылали не меньше десятка скрученных
из соломы факелов. Недаром же во время набегов грабители
подчистую уносили с собой связанную в снопы солому, а некоторые
из земледельцев, говорят, попросту откупались от непрошенных
гостей тою же соломой.
Чаарлах стоял прижатый к крайнему от далайна суурь-тэсэгу, по
лицу сказителя бродила язвительная улыбка. Люди наседали на
старика со всех сторон, и сдерживал их всего один человек --
парень с хлыстом.
-- Пусть строит! -- орали обезумевшие люди. -- Нам негде жить,
пусть он делает землю!..
-- Не ваше дело!.. -- надрывался в ответ парень. -- Если он
илбэч, он лучше знает, что надо делать!
Распущенный хлыст размывно вращался в руках парня, один из
наседавших, вытолкнутый вперёд, упал, обливаясь кровью, но,
кажется, этого никто не заметил.
-- Мы лучше знаем! -- визжали женщины. -- Пусть строит!
Шооран вырвал из рук какого-то человека острогу и одним прыжком
взлетел на тэсэг, оказавшись как раз над головой Чаарлаха.
Среди других искусств оружейник обучал Шоорана специальному
боевому крику, которым можно заглушить вой целой толпы и смутить
кого угодно. Теперь уроки пригодились.
-- Молча-а-ать!!! -- взревел Шооран. -- Дурни, какой он илбэч?!
Он был у вас на глазах весь день, так когда он мог выстроить этот
ваш дурацкий оройхон!?
-- Он безумный илбэч, он один здесь такой старый! -- выкрикнул
чей-то голос, но прежней уверенности в нём не было.
И всё же, хотя напор ослаб, толпа не расходилась.
-- А тебе что за дело? -- мимо головы Шоорана просвистел камень.
-- Командуй у себя -- здесь не сухой оройхон!
-- Он хочет забрать илбэча себе-е!.. -- забился истошный крик.
Шооран чувствовал, как вокруг сгущается ненависть.
-- Нет!!! -- вновь громыхнул он. -- Это сказитель, он будет
ходить, где хочет, а отсюда он уйдёт... вот с ним! -- Шооран
ткнул в парня злобно щерящегося изуродованным ртом.
-- С Ээтгоном?.. -- захохотали в толпе. -- Думаешь, он вернёт
илбэча тебе?
-- Говорят вам -- это не илбэч! -- надседался от крика Шооран.
-- А где тогда илбэч?
-- Я откуда знаю?! -- Шооран махнул рукой в сторону нового
оройхона. -- Он был там, за вашими спинами, а теперь прячется.
Вот и ищите.
-- Он прячется! -- зашумели в толпе. -- Найдём -- и пусть строит
для нас!
Загорелось ещё несколько факелов, люди распавшись цепью,
двинулись в сторону нового оройхона. У тэсэга осталось всего
дюжины полторы человек.
Шооран спрыгнул со скалы.
-- Уходите, -- сказал он старику и юноше. -- Я обещал, что вы
уйдёте вместе.
Парень молча скатал хлыст, взял под руку Чаарлаха, и они пошли
вдоль далайна в сторону недалёкого оройхона изгоев.
-- Поторопитесь! -- крикнул вслед Шооран. -- Ёроол-Гуй тоже ищет
илбэча, и его не уговоришь поискать в другом месте.
* * *
-- Значит, илбэч был в твоих руках, а ты отпустил его, -- Моэртал
произносил слова привычно не спрашивая, а утверждая.
-- Благородный одонт ошибается, -- сказал Шооран. -- Не только я,
но и все, кто был на берегу, ни на секунду не сводили глаз со
сказителя. Он никак не может быть илбэчем.
Одонт досадливо поморщился.
-- Как ты ещё глуп, -- проговорил он. -- Что мы знаем об илбэче и
о его работе? Не думаешь ли ты, что илбэч должен таскать для
оройхона камни... Может быть, для того, чтобы выстроить оройхон,
достаточно рассказать сказку, повернувшись лицом к далайну. И уж,
во всяком случае, старик видел, что там происходило. Он мог
видеть илбэча и указать его нам.
-- Было темно, -- напомнил Шооран. -- Факелы зажгли позже.
-- Всё равно, -- одонт был непреклонен, -- ты упустил илбэча.
-- Виноват, -- Шооран склонил голову.
-- И вообще, -- продолжал одонт, -- мне непонятно, что ты делал
ночью на мокром, и как сумел вернуться.
-- Я уже говорил: ходил слушать сказителя. Чаарлах сам пригласил
меня.
-- А ты и поверил... Слушал бы Киирмона, я его для этого кормлю.
Только помни -- мне нужны не сказочники, а солдаты.
Одонт задумался, а потом произнёс словно самому себе, хотя
именно на эти тихие слова следовало обращать внимание более
всего:
-- Значит, илбэч прячется в республике изгоев. Во всяком случае,
уйти к тем изгоям, что в провинции Ууртака он не сможет, туда
сейчас и жирх не проползёт. После праздника мягмара я пошлю наших
людей в помощь Ууртаку. Тебя -- тоже. Тогда и посмотрим, что ты
за штука, стоит ли тебя отправлять на поиски илбэча, и вообще,
стоит ли тебе быть цэрэгом.
-- Слушаюсь, -- сказал Шооран.
Предупреждение Моэртала не испугало, а скорее обрадовало Шоорана,
ведь оно значило, что вскоре он снова увидит далайн и, может
быть, сумеет что-то сделать. И заодно отведёт угрозу от
Чаарлаха, который, по словам наместника, никак не может быть в
тех краях.
На свой оройхон Шооран вернулся в прекрасном расположении духа.
Проходя мимо палаток, в которых ютились земледельцы, Шооран
увидел девушку, ту, что он опознал на мокром оройхоне. Вообще-то
он встречал её и раньше -- оройхон мал, населяет его чуть больше
тройной дюжины человек, так что можно запомнить всех в лицо.
Просто прежде Шооран не обращал на девушку внимания, а теперь
подошёл, чтобы поговорить и успокоить.
-- Привет, -- сказал он.
Лицо девушки побледнело, она поняла, что её узнали. Конечно,
никто не запрещал вольным земледельцам выходить на мокрый
оройхон, но одно дело вместе с другими женщинами ходить за
чавгой, совсем другое -- быть замеченной в компании налётчиков и
изгоев.
Девушка сглотнула волнение и тихо ответила:
-- Здравствуйте, храбрый цэрэг.
-- Как тебя зовут? -- спросил Шооран.
-- Яавдай... -- ответ прозвучал шёпотом.
-- Не надо бояться, Яавдай, -- произнёс Шооран и, не зная, как
успокоить девушку, добавил: -- Я тоже люблю сказки. Очень.
Яавдай ничего не сказала на эти слова, и Шооран не мог понять,
убавилось ли страха в её глазах. Сам Шооран был удивительным
образом стеснён разговором. Вроде и сказать ему было нечего, но
повернуться и уйти, как делал обычно, почему-то не мог.
-- Вы, -- наконец нашёл он тему для беседы, -- остаётесь здесь
или будете покупать землю на том оройхоне, что стал сухим?
-- Здесь... -- губы Яавдай едва шевельнулись.
-- Почему? Участок можно поменять на больший. Я зайду к тебе
завтра, а ты пока подумай.
Обрадованный удачным завершением разговора, Шооран быстро ушёл. О
том, почему он, обычно легко подбиравший слова, вдруг стал
косноязычен, Шооран не подумал, но на другой день, потратив
полчаса на поиски, явился в палатку Яавдай. Девушка жила вместе с
матерью, младшим братом и двумя младшими сёстрами. Мать
немедленно выгнала младших на улицу, а старшую дочь принялась
подталкивать к Шоорану и расхваливать на все лады, словно
торговка, пытающаяся удачно сменять жанч из гнилой кожи на все
блага мира. Но на этот раз неумная мамаша не раздражала Шоорана,
он попросту не обращал на неё внимания, целиком поглощённый
тёмным огнём, горевшим в глазах девушки.
Яавдай сидела молча, с неподвижным лицом, на вопросы отвечала
тихо и односложно, так что беседу в основном вела мать. Между
делом Шооран узнал все обстоятельства семьи, которые складывались
попросту трагично. Семья жила бедно, поле было
маленьким, и после выплат оставалось так мало зерна, что
приходилось не только есть чавгу и жирха, но и вообще сидеть
голодными. А три месяца назад умер отец Яавдай, даже не погиб, а
умер от какой-то болезни. Яавдалу -- единственному сыну ещё не
исполнилось двенадцати лет, поэтому он не мог наследовать отцу,
и поле должны были отобрать в казну, а потом отдать тому, кто
согласится в течение шести лет кроме налогов отдавать
государству половину урожая. Такого рода перетасовки участков
предупреждали бесконечное дробление земли и приносили вану
изрядный доход. Только война, а потом сумятица, связанная с
появлением новой сухой земли, позволила обезглавленной семье
удержаться на месте, и не быть немедленно выгнанной в нойт. Но
все понимали, что долго так продолжаться не может.
-- Сколько лет мальчишке? -- спросил Шооран.
-- Одиннадцать, послезавтра исполнится.
Шооран усмехнулся. Он совсем забыл, что сегодня первый день
мягмара, и послезавтра день рождения всех мужчин. Женщины моложе
-- они родились на пятый день.
-- Одиннадцать -- двенадцать -- какая разница? -- сказал Шооран.
-- Я поговорю с баргэдом, чтобы он закрепил поле за вами как
наследство. Думаю, он согласится, у него сейчас много дел на
новой земле.
Самому Шоорану исполнялась дюжина и три года. Но он до такой
степени уверовал в полторы дюжины, которые приписал себе,
поступая в цэрэги, что искренне считал Яавдай маленькой, хотя на
самом деле она была на год старше его.
