-- Я предупреждал, -- произнёс старик, -- что ты устанешь
проклинать меня. Теперь поздно менять что-либо. Ты илбэч. Ни один
человек не подаст тебе напиться, но всё же ты будешь жить и
строить.
-- Зачем надо строить оройхон? -- спросил Шооран. -- Отец ушёл с
сухих мест, потому что там не было правды. А для чего умножать
ложь? Старик, ты знаешь, что сколько бы я ни сделал земель, ван и
жадные одонты отнимут их. Ты сам строил лишь мокрые оройхоны, но
на них страшно! Почему я должен делать это?
-- Потому что ты илбэч, -- повторил старик.
-- Ты можешь отказаться от дара, -- мягко предложил уулгуй, -- и
у тебя будет счастье. Мой брат снимет проклятие, ведь ты
последний илбэч.
-- Это больше не дар, это твоя жизнь, тебе придётся защищать её
от врагов, -- старик протянул Шоорану старый кинжал с костяной
накладкой, подаренной дюженником Мунагом. -- Я не могу дать воды,
но я дам оружие.
-- Всякая сила кончается, и тогда нужен отдых. Твой главный враг
-- ты сам. Погаси огонь, и вода тебе не понадобится, -- уулгуй
вытянул гибкую руку. В руке был зажат старый кинжал с костяной
накладкой, подаренной Мунагом.
Две разных руки -- человеческая и звериная подавали ему его
собственный нож, который он не снимал с пояса. Тусклый свет
змеился на неровностях лезвия, смертельной брызгой чернело
повисшее на острие жало зогга.
-- Мама, -- позвал Шооран. -- Они зовут меня к разному, но
предлагают один нож. И никто не даёт воды...
Мама не ответила, но тоже протянула руку. В подставленную ладонь
перетекло голубое ожерелье, и каждая бусина превратилась в
прохладную каплю.
* * *
Шооран очнулся от звука голосов, и сначала ему казалось, что это
продолжается привидившийся в бреду спор. И лишь потом понял, что
голоса, настоящие, человеческие, от которых он так давно отвык,
звучат на самом деле. Один -- резкий, визгливый, не разберёшь
чей; второй поглуше, явно мужской.
-- Ты смотри -- ещё! -- захлёбывался первый. -- Это уж точно моё!
-- Не-ет! -- возражал басистый. -- Я уже сказал: все туйваны мои,
и вообще, весь этот оройхон мой, а твой -- первый.
-- Да он какой-то недоделанный, там ни одного дерева нет!
-- Я тут не виноват, -- добродушно пророкотал низкий голос и
вдруг заревел, мгновенно налившись яростью: -- Ты что мои плоды
жрёшь! А ну положи обратно!
Шооран с трудом встал, придвинул к стене кость маараха и,
поднявшись, выглянул в одно из отверстий под потолком.
Через них удавалось рассмотреть немногое, но два человека, чьи
голоса слышал Шооран, оказались прямо под оконцем. Несомненно,
это были изгои. Изношенное рваньё вместо одежды, мешки набитые
чавгой, незрелой хлебной травой, раздавленными плодами туйвана --
всем, что попалось им во время путешествия по незаселённым
оройхонам. Новое добро было уже некуда складывать, но
остановиться эти двое не могли и продолжали ссориться, вырывая
друг у друга богатства, изобильно растущие и просто валяющиеся
вокруг. К тому времени, когда Шооран увидел гостей, ссора
переросла в драку. Пользуясь правом сильного, один из изгоев
немедленно объявлял своей собственностью всё, что только
встречалось им на пути, а под конец, окончательно ополоумев,
принялся отнимать у товарища то, что тот успел запихнуть в свой
мешок. Теперь в криках дерущихся можно было различить только одно
слово: "моё!", повторяемое на все лады. Высокий изгой,
вцепившись в чужой мешок, рвал его из рук противника, владелец
тянул сокровище к себе, орал и лягался. Сила, разумеется,
одержала верх, мелкий изгой отлетел в сторону, а победитель,
взвалив на спину два мешка, удовлетворённо промолвил:
-- Так-то! Не трожь чужого.
Тщедушный с визгом ринулся на обидчика, но был отброшен ударом
ноги. Дико было видеть драку из-за мешка испорченной, подавленной
и перепачканной жратвы среди невероятного изобилия,
расстилающегося вокруг. Два человека не смогли бы не только
съесть, но но и попросту убрать всё, что росло на оройхоне, но
всё же продолжали спор из-за мешка. Тщедушный вновь метнулся
вперёд, рука его, секунду назад пустая, неожиданно выросла на
длину ножа. Острая кость вошла высокому в левый бок. Высокий
изгой пошатнулся, мешки сползли со спины и шмякнулись на землю.
Тщедушный, ударив, быстро отдёрнул руку и теперь, пятясь, тихо
подвывал, словно это его ударили только что. Большой изгой слепо
шагнул вперёд и сграбастал длинными лапами противника. Мелкий
взвизгнул, затем его затылок с мокрым треском впечатался в
камень, и стало тихо. Высокий сидел, привалившись к валуну, о
который раздробил голову врага. На лице изгоя застыло чувство
удовлетворения сделанным. Лишняя дырка на драном жанче была
незаметна, и кровь снаружи не выступила, так что казалось, будто
человек просто отдыхает после трудной, но нужной работы.
Шооран вышел наружу, обогнул суурь-тэсэг и снова увидел своих
гостей. Он сразу понял, что маленькому уже ничем не поможешь, а
вот высокий был жив. Шооран подбежал, начал стаскивать вонючий
жанч. Изгой открыл глаза. Большущая рука сжалась в кулак.
-- Не трожь, -- сказал изгой. -- Не отдам.
-- Не нужна мне твоя рвань! -- огрызнулся Шооран. -- Я помочь
хочу. Сильно он тебя?
-- Сильно... -- на лице раненого впервые появилось недоумение. --
Как же это вдруг? Жили вместе, бедовали, последней чавгой
делились -- и вот... И ведь что обидно: зря это. Всё равно
отнимут. Скоро здесь весь оройхон будет, а потом и цэрэги.
Отнимут... Нарвай прибежала, говорит: "Там оройхон видно". Никто
не поверил -- она же дурочка, ума Ёроол-Гуй не дал. Так она
убежала, а на другой день приходит и приносит хлеб, туйван... И
нет, чтобы тихонько показать, раззвонила на весь оройхон и
дальше побежала хвастать. Одно слово -- дура, никакого
соображения. Ведь приведёт цэрэгов, можно и на костях не
загадывать...
Изгой закашлялся, на губах появились красные пузыри. Шооран тем
временем стащил с него жанч, под которым ничего не было, промыл
рану водой из фляги. Что делать дальше, он не знал.
-- Ты, парень, не тревожься понапрасну... -- изгой с трудом
проталкивал слова сквозь бульканье в груди. -- У Каннача ножик
злой, мимо не бьёт. Я-то знаю... мы с ним друзья были... Мы и
сейчас... он меня подождёт... вместе к Ёроол-Гую отправимся... --
умирающий поднял голову и неожиданно громко, чистым голосом
спросил: -- Где торбы?
-- Вот они, -- сказал Шооран.
-- Дай сюда.
Шооран подтащил мешки.
-- И не трожь, -- постановил изгой. -- Моё.
Он облапил мешки мосластыми руками и застыл с блаженной улыбкой.
Хоронить мёртвых Шооран не стал -- не было ни сил, ни времени.
Если действительно безумная Нарвай разнесла повсюду весть о новых
землях, то с часу на час следует ожидать нашествия поселенцев.
Как это будет выглядеть, Шооран понял по первым двум гостям. И
вообще, ежели илбэч хочет жить, ему не следует слишком долго
оставаться на новых оройхонах. Не так важно, в конце концов,
замучают ли его жадные цэрэги, требующие новых земель, стопчет ли
в припадке умиления благодарная толпа, или он неузнанный будет
зарезан во время дележа земли.
Опасность подстегнула неоправившийся организм, к Шоорану
вернулись силы. Он начал собираться. Взял праздничный, ни разу не
надёванный стариков наряд, который давно стал ему впору, пару
ароматических губок, немного еды, самые необходимые инструменты.
Уложил всё в котомку. Часть припасов стащил в потайную камеру на
"дороге тукки", рассчитывая, что если придётся вернуться, нищим он
не будет. Сам оделся для путешествия по мокрому и вооружился
гарпуном. Гарпун и башмаки с иглами были разрешены для
охотников. Кольчугу Шооран надел под просторный, специально для
того сшитый жанч, и убедился, что хотя доспех по-прежнему велик,
но уже не болтается словно на палке, а по длине так и просто в
пору. Запрещённый нож, с которым Шооран был не в силах расстаться,
он спрятал на груди вместе с маминым ожерельем и картой, на
которой за последние полгода появились три новых оройхона.
Ступив на второй из сухих оройхонов, Шооран услышал крики. От
мёртвых земель валила толпа. Их было не так много -- дюжины
четыре мужчин и женщин, но отвыкшему от людей Шоорану они
показались единым чудовищным существом, вопящим на разные голоса
и размахивающим тучей рук.
Шооран круто свернул и спрятался на сухой полосе, которая пока
была пустынной. Он перепустил ещё две группы людей, и лишь когда
стало темнеть, а поток переселенцев иссяк, сам ступил на
мёртвую землю. Уходя он слышал далёкие крики и тоскливое
дребезжащее завывание -- люди кололи бовэров.
* * *
В начале новых веков было.
В далайне стояло пять кремнистых оройхонов, они были мокрыми, и
люди не могли укрыться от нойта. Люди по слову Тэнгэра родились в
один день, но старший из них родился сразу немолодым и мудрым.
Этот старейшина указывал остальным, что им можно есть, и как
ловить зверей шавара. А когда Ёроол-Гуй приходил за данью,
старейшина указывал, куда следует бежать, чтобы спастись. Люди
слушались старейшину, и лишь двое поступали наперекор. Первого
звали дурень Бовэр -- и этого достаточно. Умному человеку всё
равно не понять, почему дурак бежит не в ту сторону. Вторым
упрямцем был илбэч, хотя этого никто не знал.
Один раз старейшина послал людей на южный оройхон собирать чавгу,
но илбэч пошёл на север и поставил там новый остров. Люди
вернулись, увидели оройхон и спросили старейшину:
-- Откуда взялась эта земля, непохожая на крест Тэнгэра, и можно
ли нам собирать на ней чавгу?
Старейшина не знал ответа, но не хотел в том сознаться. Он
погладил себя по животу и важно сказал:
-- Откуда взялась земля -- это моя тайна. Чавгу на ней собирать
можно, но половину вы должны отдавать мне.
Люди поверили, илбэч промолчал, а дурак ничего не понял, и стало
по слову старейшины.
Другой раз старейшина послал людей на север, а илбэч пошёл на юг
и сделал там оройхон. Вернувшись люди немало изумились и спросили
старейшину:
-- Откуда эта земля, изменившая мир, и не будет ли чавга на ней
горькой?
Старейшина раздулся от гордости, став толще авхая, и промолвил:
-- Рождение земли -- моя тайна. Чавга на этой земле сладка, но
половину сбора вы должны отдавать мне, а четвёртую часть --
храброму цэрэгу, чтобы он защищал вас от разбойников.
Люди согласились, илбэч промолчал, а дурак снова ничего не понял.
В следующий раз старейшина приказал всем идти на запад, ловить
тукку и вонючего жирха, и все пошли куда следует, лишь илбэч
отправился на восток. Вернувшись люди увидели новый оройхон,
удивились и начали спрашивать:
-- Откуда эта обширная земля, и есть ли на ней жирх и колючая
тукка?
Старейшина напыжился, раздавшись вширь словно далайн, и изрёк:
-- Тайна оройхона останется моей. Вы можете жить здесь и
охотиться, но половину добычи вы будете отдавать мне, четвёртую
часть цэрэгу, а остальное -- честному баргэду, чтобы он кормил
вас.
Люди заволновались, а илбэч, хоть и должен был молчать, крикнул
старейшине:
-- Ты говоришь неправду! Ты ничего не знаешь о рождении земли.
Зачем нам отдавать своё добро тебе и твоим слугам?
-- Может быть ты знаешь, откуда пришла земля?.. -- усмехнулся
старейшина. -- Тогда расскажи об этом нам.
Но илбэч не мог ничего сказать, потому что боялся проклятия
Ёроол-Гуя, и отступил. Люди, смирившись, пошли по домам, лишь
дурень Бовэр остался на суурь-тэсэге стоять с разинутым ртом и
ковырять пальцем в носу.
На четвёртый раз старейшина отправил людей на восток, а илбэч
снова не послушал его и пошёл на запад. Но он не заметил, что
дурень Бовэр тоже не пошёл вместе со всеми и шатается по
оройхонам. Едва илбэч кончил свою работу, как дурень выскочил
неведомо откуда и закричал, показывая пальцем:
-- Я всё видел! Я знаю -- ты илбэч!
-- Тише! -- испугался илбэч. -- Об этом нельзя говорить...
Но дурак ничего не понимал и не мог остановиться.
-- Ты илбэч! -- кричал он, подпрыгивая. -- Ты поставил четыре
оройхона, и теперь злой Ёроол-Гуй не может достать середины
