ребёнка себе, оставляя ему лишь радости. У этой женщины на шее
искрилось целое ожерелье из редчайшего голубого жемчуга.
Перехватив взгляд Энжина, охотник сказал:
-- Драгоценности хороши только когда они украшают женщин. У
вана, конечно, больше редкостей, но кто их видит? Я добыл эти
игрушки, и пусть в них играют те, кого я люблю.
На ужин были лепёшки с соком туйвана -- вещь невиданная на
мокрых оройхонах. И уж тем более Энжин не ожидал, что его будут
угощать подобными яствами. Однако, его усадили ужинать, а на все
благодарности охотник отвечал:
-- Горячего не жалко, если рядом авар. Будем жить, пока живётся.
-- У вас счастливая семья, -- сказал Энжин. -- Я обошёл много
оройхонов, но такой не видал и не думал, что возможно подобное
счастье. Я говорю не о лепёшках -- их едят многие, хотя никто не
делится со случайным прохожим. Я говорю о радости.
-- Ты прав, -- произнесла женщина с голубым ожерельем, и впервые
её взгляд, обращённый внутрь, осветил Энжина. -- Сегодня мы
едим сладкую кашу, завтра, возможно, будем рады чавге, но если
кашу не съесть сегодня, завтра она протухнет. Так стоит ли её
жалеть? А радость должна быть всегда.
Наутро Энжин отправился дальше. Его путь лежал через мёртвые
земли на край мира, где он хотел выстроить себе дом, чтобы жить
там одному, не видя никого... кроме этой семьи. И, пробираясь
через ядовитый, заволакивающий разум дым, и корчась в муках
строительства, илбэч представлял, как он приведёт в чистые и
сухие края широкоплечего охотника с серыми глазами, двух нездешне
прекрасных женщин, маленького упрямца Бутача и того, ещё не
родившегося малыша, которого ждёт женщина с лазоревыми
жемчугами...
* * *
Шооран, замерев, слушал рассказ старика. Оба они потеряли счёт
времени, не замечая, что сквозь потолочные отверстия пробирается
жёлтый утренний свет.
-- Я оказался, в который раз, трусом, -- тяжело говорил старик.
-- Я никого не привёл, потому что понял: такой человек не станет
скрывать тайну и радоваться ей в одиночку. Каждый месяц, собрав
урожай, я хотел идти за ними, но оказался храбр лишь в мечтах. Я
прособирался десять лет.
Старик замолчал и, вернувшись из прошлого, взглянул на Шоорана.
Мальчик сидел неподвижно, между застывших пальцев изгибалась
синяя жемчужная нить. Почувствовав взгляд старика Шооран поднял
голову и произнёс:
-- Это мамино ожерелье.
-- Ты пришёл сам, -- сказал старик. -- Спасибо тебе. И прости
меня за всё, что я не сделал.
Старик встал, повернулся к окну.
-- Вот и утро, -- сказал он. -- Если верить Ёроол-Гую, то до
вечера я не доживу, а у меня ещё немало дел. Всё-таки, я илбэч и
обязан строить, даже если это покажется кому-то бессмысленным. Я
должен продлить мёртвую полосу вглубь далайна. Это не ради
Тэнгэра и его стены, не думай. Возможно, когда-нибудь, ты
поймёшь, почему я пошёл именно туда, хотя лучше, чтобы ты этого
так и не понял. Если я не вернусь, то всё здесь твоё. Особенно
береги это, -- старик выдвинул из-под кровати сундучок и достал
тонко выделанный кусок кожи. -- Смотри, это карта мира. Вот
далайн, а это оройхоны. Я не уверен, правильно ли здесь
изображена страна добрых братьев, но это и не очень важно.
Главное, что далайн вовсе не так велик, как кажется, когда стоишь
на побережье. Илбэчи прошлых времён постарались на славу, а ведь
их было всего четыре или пять человек! Остальные после первого же
оройхона были схвачены Многоруким или растерзаны благодарной
толпой. Но чаще всего илбэч рождался, жил и умирал даже не
догадываясь о своём даре, а может быть, и не увидев далайна ни
разу в жизни. Это неправда, что илбэч рождается редко. Не было
ни одного дня, ни одной минуты, чтобы где-то не жил илбэч. Просто
он сам не знает, кто он. Поэтому я и рассказал тебе это, чтобы
ты... чтобы люди знали. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и всё зря.
Старик достал буйи и кисло пахнущий жанч, переоделся. Шооран,
забившись в угол, следил за ним. Потом попросил:
-- Не надо уходить.
-- Я илбэч, -- ответил старик. -- Я должен. Я боюсь умереть в
постели, потому что мне кажется, что тогда огонь достанется
случайному, ничего не знающему человеку. А я хотел бы отдать его
тебе, хотя ты и проклянёшь меня за это. Не знаю только --
возможно ли такое. И ещё. Два-три месяца не выходи на мокрое.
Многорукий будет наведываться сюда часто.
Старик ушёл. Шооран хотел бежать за ним следом, но подчинившись
уже не словам, а взгляду, остался на пороге алдан-шавара. День он
просидел, ожидая, что старик вернётся, но потом услышал, как
вдали мучительно всхлипнул далайн, и понял, что опять остался
один.
* * *
Сказители говорят, что сотворив небесный туман и воду, далайн и
оройхоны, мудрый Тэнгэр начал населять их большими и малыми
зверями. Тэнгэр хранил зверей в наплечной сумке и теперь принялся
доставать их по одному и определять каждому место и срок жизни.
Первым Тэнгэр достал мелкого зогга. И сказал:
-- Ты будешь жить в норке в стене шавара, а срок твоей жизни
составит одну неделю.
-- Спасибо, щедрый Тэнгэр, -- прошелестел зогг, -- что после
тесной сумки ты даришь мне огромный мир и жизнь достойную его. Я
успею заткать паутиной норку, и оставить детей, и вонзить жало в
тело врага. Что ещё можно просить от жизни?
Затем Тэнгэр вытащил безногую тайзу и сказал ей:
-- Ты будешь жить в закоулке шавара, а срок твоей жизни -- один
месяц.
-- Спасибо, щедрый Тэнгэр, -- пропищала тайза, -- что после
тесной сумки ты даришь мне огромный мир и жизнь достойную его. Я
успею исползать весь закоулок, оставить детей и проглотить
мелкого зогга. Что ещё можно просить от жизни?
Тэнгэр добыл из сумки тукку и сказал:
-- Ты будешь жить в шаваре, в верхнем его ярусе, а срок твоей
жизни -- один год.
-- Спасибо, щедрый Тэнгэр, -- хрюкнула тукка, -- что после тесной
сумки ты даришь мне огромный мир и жизнь достойную его. Я успею
обегать все ходы и коридоры, родить детей и вдоволь наесться
вкусной чавги. Что ещё можно просить от жизни?
Тэнгэр раскрыл суму, извлёк оттуда гвааранза и сказал ему:
-- Ты будешь жить по всему шавару, наверху и внизу, где прячется
бледный уулгуй. А срок твоей жизни -- дюжина лет.
-- Спасибо, щедрый Тэнгэр, -- проскрипел гвааранз, -- что после
тесной сумки ты даришь мне огромный мир и жизнь достойную его. Я
успею обойти шавар, успею оставить детей и навести ужас на всех,
кто живёт в шаваре. Что ещё можно просить от жизни?
Последним Тэнгэр достал человека и сказал ему:
-- Ты будешь жить на оройхонах, на тех, что поставил я, и тех,
что возникнут позже. А срок твоей жизни останется для тебя скрыт,
потому что иначе ты не сможешь думать о вечном.
Человек засмеялся и сказал:
-- Спасибо тебе, щедрый Тэнгэр. Не так это много -- пять
оройхонов, любой из которых можно обойти за полчаса, но я
постараюсь, чтобы мой мир вырос и стал достоин срока моей жизни,
потому что умирать я не собираюсь. Я хочу жить вечно, и значит,
весь большой далайн будет моим.
Кончив населять мир, Тэнгэр вернулся на алдан-тэсэг. Он взглянул
сверху на маленький далайн, вспомнил, что сказали ему звери и
человек, и впервые подумал, что вечность, возможно, вовсе не
так велика, как это ему казалось.
ГЛАВА 3.
Шооран остался один.
Сначала он жил в каком-то оцепенении -- с исчезновением старого
илбэча вдруг пришло запоздалое осознание смерти мамы. До этого
Шооран продолжал разговаривать с ней словно с живой, сообщать о
своих делах, рассказывать, чем они со стариком сегодня
занимались, и что интересного он отыскал в алдан-шаваре. Теперь
он понял, что всё зря -- мама не слышит. И старик бросил его,
уйдя навстречу проклятию Ёроол-Гуя.
Неделю Шооран питался опавшими плодами туйвана, росшего
неподалёку от входа в алдан-шавар, но под конец приторно-сладкие
душистые плоды опротивели ему, и Шооран понемногу начал
заниматься хозяйством. Он вовремя убрал хлеб и с удовлетворением
наблюдал, как над щёткой жнивья дружно пошли в рост свежие
побеги. После нескольких неудачных проб научился готовить кашу и
печь на гладком боку авара лепёшки. Гораздо хуже обстояло дело с
мясом. Все старые запасы были съедены или испортились, и, значит,
нужно идти к ручью -- колоть бовэра. С этой казалось бы простой
работой Шооран не справился. У старика всё выходило легко: он
выбирал бовэра, наставлял ему под лопатку остриё гарпуна, резко
наваливался на древко, и бовэр покорно тыркался жующей мордой в
землю. Однако, у Шоорана не достало силы вонзить гарпун
достаточно глубоко. Бовэр, издав резкий скрежещущий звук, сбил
Шоорана с ног и принялся метаться по ручью, баламутя окрашенную
кровью воду и пугая своих братьев. Гарпун криво торчал из
широкой спины.
На следующий день бовэр издох, но и теперь Шооран не смог
вытащить его на берег и потрошил прямо в ручье, окончательно
испортив воду. Охоты к мясу Шооран не потерял, но с тех пор
старался выбирать зверя поменьше и обязательно в низовьях ручья,
чтобы кровавый поток не растекался по всему оройхону.
Чтобы чем-то занять себя, Шооран принялся всерьёз изучать
алдан-шавар. Он излазал его до последнего закоулка и мог с
закрытыми глазами пройти в любое место. Во всём алдан-шаваре не
сыскать было двух одинаковых ходов. Иногда, чтобы попасть из
одной камеры в другую, расположенную совсем рядом, приходилось
давать крюка через весь оройхон, да ещё и спускаться в нижний
ярус. Встречались и потайные ходы, начало которых было
расположено в самых тёмных закоулках, замаскированных выступами
стен. Шооран коллекционировал такие секреты, которые, впрочем,
было не от кого хранить. Но всё же приятно представить, как
спасаясь от погони, он неожиданно исчезает в стене или, напротив,
появляется перед опешившим противником там, где его вовсе не
ждут. Жемчужинами коллекции были "дорога тукки" и "беглый
камень". Ходом или "дорогой тукки" назывался потайной лаз,
который начинался и кончался под потолком, так что заметить его
не удавалось даже при свете. В центре хода имелся узкий выход на
склон одного из суурь-тэсэгов. Выход Шооран заложил большим
ноздреватым валуном и присыпал листьями растущего неподалёку
туйвана. "Беглым камнем" Шооран нарёк обломок скалы, закрывавший
прямой проход между двумя суурь-тэсэгами. Если нажать на
него посильнее, то он начинал качаться, открывая секунды на
полторы щель достаточно широкую, чтобы в неё можно было
проскользнуть.
Незадолго до мягмара, когда обмелели ручьи оройхона, Шооран
попытался выяснить, куда девается вся эта масса воды. Но даже
теперь узкие разломы, в которые уходила вода, оказались
недоступны для него. Зато неожиданно Шооран нашёл вкус в купании
и с тех пор часто проводил время в ручье рядом с бовэрами.
Год закончился, наступил мягмар -- всеобщий день рождения и
годовщина маминой гибели. Шоорану исполнилась дюжина -- возраст
совершеннолетия. Как будто прежде он не жил сам... Теперь он
имеет право жениться... можно подумать, что это ему нужно, или
оройхон переполнен невестами, неустанно сохнущими по нему. В
жизни Шоорана не изменилось ничего. Правда, в первый день
мягмара он хотел идти к далайну, но обнаружил, что старый жанч и
мамины буйи ему решительно не налезают -- за год привольной
жизни Шооран вытянулся и окреп. Пришлось брать одежду старика,
и его буйи. Но даже собравшись как следует и вооружившись
гарпуном Шооран к далайну не вышел. Остановило воспоминание,
как гонял его здесь год назад хищный парх. Шооран потоптался у
поребрика и поплёлся назад пристыженный, так и не сумев
переломить неведомый ему прежде страх.
Вернувшись домой, Шооран принялся разбирать вещи старика, в
которые и так уже влез, подыскивая себе одежду. У старика было
необычайно много всяческих нарядов -- грубых и праздничных, для
сухого и мокрого оройхонов. Нашлась даже кольчуга, сплетённая из
живого волоса и усиленная костяными пластинами. Напротив сердца в
кольчугу был ввязан прозрачный кусок выскобленной чешуи
пучеглазого маараха, чтобы противнику казалось, будто грудь не
