Никогда ещё мягмар не проходил так быстро. Всю праздничную
неделю Шооран был свободен от службы и каждый день с утра
заходил за Яавдай и уводил её гулять. Мать без слова отпускала
дочку с молодым цэрэгом, хотя две младшие сестры и брат не
разгибаясь трудились на прибрежных завалах. Сам Шооран ещё ни
о чём таком не думал, но судьба Яавдай всем казалась решённой.
Соседи вновь стали ласковы с осиротевшей семьёй, а баргэд с
готовностью сделал нужные пометки в сшитых из кожи книгах,
закрепив землю за несовершеннолетним Яавдалом.
Утром первого дня по окончании мягмара Шооран пришёл проститься.
-- Уходим на запад, -- сказал он, -- к одонту Ууртаку. У него
четыре оройхона с изгоями, так что не знаю, сколько там придётся
пробыть...
-- Она будет ждать, -- сказала мамаша, и Яавдай молча кивнула.
Догадливая мать вышла из палатки, оставив дочь наедине с
Шоораном, и они так и просидели всё время друг напротив друга.
Лишь когда подошло время уходить, Шооран спросил:
-- Ты вправду будешь ждать?
И Яавдай, как всегда помедлив, чуть слышно ответила:
-- Да.
* * *
Против изгоев в войсках великого вана существовало два метода
борьбы. При этом одонты всегда угрожали применить первый метод,
но действовали вторым. В самом деле, кому охота гробить солдат на
мокром, когда гораздо проще запереть бандитов в их убежищах и
подождать, пока они сами перемрут. Особенно удачно, если в дело
вмешается Ёроол-Гуй, тогда кампания может закончиться совсем
быстро. И хотя на этот раз было дано строгое указание с военными
действиями не тянуть, всё же осторожный Ууртак не спешил гнать
цэрэгов под хлысты бунтовщиков. Даже известие о том, что илбэч
объявился на севере, не заставило его торопиться. Дюжины заняли
оборону вдоль поребриков и ждали, кляня бандитов и начальство --
одних вслух, других молча, чтобы никто не услышал.
Дюжина, в которой состоял молодой боец Шооран, попала в самое
опасное место. Стоять приходилось на мокром, в виду далайна. С
двух сторон нависали оройхоны с закрепившимися изгоями.
Один из этих оройхонов возник совсем недавно и к тому же был
немедленно опустошён Ёроол-Гуем, поэтому наступление
предполагалось на соседнюю землю. Но всё же иметь в тылу
вражеский оройхон было неприятно, поэтому цэрэги передового
охранения имели возможность ругать ещё и дурного илбэча,
подкинувшего им подобную штуку.
Изгои тоже понимали выгоду своего положения и одну за другой
предпринимали попытки выйти из окружения, прорвавшись через
новый остров. В конце концов, даже неторопливый Ууртак понял,
что дальше тянуть нельзя, и назначил срок наступления. Однако,
состояться ему было не суждено.
Шооран вдвоём с цэрэгом Турчином стояли в передовом охранении.
Турчин был потомственный цэрэг, глубоко убеждённый в своей
исключительности, а на самом деле глуповатый и беспомощный во
всём, кроме поединка на коротких копьях или ножах. Выросший в
алдан-шаваре под заботливым присмотром, Турчин чрезвычайно
страдал от сырости, вони, жгучего нойта, но больше всего -- от
невозможности прилечь. В своих бедах он винил илбэча, из-за
которого расплодилось столько бандитов.
-- Поймаю мерзавца, -- сладострастно говорил он, -- и копьём ему
в живот... или нет, сначала плёткой шкуру со спины спущу, нойтом
намажу, а потом...
-- Будет тебе, -- сказал Шооран, у которого от этих разговоров
руки сами тянулись к копью, -- ложись, лучше, спать. Ночь скоро.
-- Ну ты сказанул!.. -- протянул Турчин. -- Как тут спать? В
луже, что ли?..
-- А как эти спят? -- Шооран кивнул на тёмный оройхон, -- так и
мы.
-- Я откуда знаю -- как? Это же изгои. Может они и вовсе не спят.
-- Спя-ат! -- протянул Шооран, с трудом сдерживая смех. -- В
лучшем виде спят. Мы их караулим, а они дрыхнут. Вот, смотри, как
это делается, -- Шооран раскатал на камне кожу, загнул края,
скрепил их костяными зажимами и улёгся в широкую, как корыто
колыбель. -- Вот и всё, спи как в алдан-шаваре.
Турчин недоверчиво смотрел на Шоорана.
-- У меня этого нет, -- сказал он, коснувшись застёжек.
-- У меня есть запасные, -- успокоил Шооран, выбираясь из
колыбели, -- я дам, но чтобы никто не знал -- мы всё-таки на
посту. Уйдут изгои -- лови их потом.
-- Спят они давно, -- проворчал Турчин, расстилая кожу.
Шооран быстро соорудил колыбель для Турчина, тот улёгся,
несколько раз повернулся, пожаловался недовольно:
-- Жёстко!
-- Что делать... -- сказал Шооран. -- Не дома. И ты учти: спать
будем в очередь. Один пусть наблюдает.
-- Ладно, -- нехотя согласился Турчин. -- Давай на костях: кому
первому караулить.
Шооран не раз слыхал, что игральные кости у Турчина фальшивые,
поэтому он с готовностью согласился метнуть жребий, и ничуть не
был удивлён, когда ему выпало дежурить первому. Поворчав для
виду, что страдает за свою доброту, Шооран помог напарнику
улечься поудобнее и через минуту услышал его храп.
Вид расстилавшегося неподалёку далайна вселял в Шоорана
нетерпеливую тревогу, но всё же он честно выждал два часа, пока
не сгустилась непроницаемая тьма, и тогда разбудил сочно
похрапывающего Турчина.
-- Ты с ума сошёл! -- запротестовал Турчин. -- Я спать хочу!
-- Твоя очередь, -- Шооран был непреклонен. -- Разбудишь меня,
когда начнёт светать.
Шооран силком поднял Турчина, а сам улёгся в колыбель и
немедленно затих. Турчин потоптался немного, на некоторое время
застыл, опираясь на копьё.
-- Ты спишь? -- позвал он.
Шооран повернулся на другой бок, нечленораздельно, словно во сне,
пробормотав что-то. Турчин вздохнул, прошёлся было по поребрику,
но споткнулся о расплывшийся в темноте камень, выругался, наощупь
отыскал свою постель, из которой его так безжалостно вырвали.
-- Какие сейчас могут быть изгои? -- причитал он. -- Здесь только
ноги ломать, а не бегать. Часок можно и поспать. Никто и не
узнает.
Шооран лежал пластом, восхищаясь логикой цэрэга. На изгоев ему,
верно, наплевать, а если явится Ёроол-Гуй? Тогда уж точно никто
не узнает, как проводили время дозорные.
Ночной оройхон жил приглушённой жизнью. Кто-то возился
неподалёку, чмокала грязь, хлюпал нойт. Мертвенно опалесцировал
далайн, близкий, очень близкий...
Шооран тихо встал, убедившись, что Турчин спит крепко, двинулся к
далайну, раскрываясь ему навстречу, схватывая мыслью тяжёлую
влагу и беспредельную глубину. Далайн вздрогнул и сдался,
затвердев оройхоном, погасло призрачное свечение, холодная влага
отступила, изгнанная землёй. Шооран нашёл свою постель, повалился
в неё и уснул. Теперь можно было спать спокойно -- оройхон, на
котором они находились, стал недосягаем для Ёроол-Гуя, а
караулить изгоев Шооран не собирался. Главное же -- разбудить
его должен был бессонный Турчин. Чтобы тот не проспал, Шоорану
пришлось оттащить кожаную постель на пару шагов в сторону, в
ложбинку, где её должна подтопить выступающая вода, шум которой
уже был слышен.
Вопль Турчина мог разбудить и мёртвого.
-- А-а!.. -- кричал Турчин, тыча трясущейся рукой вдаль. --
Там!.. Там!..
-- Труби! -- подсказал Шооран.
Турчин вытащил витую раковину, визгливый звук тревоги прорезал
утренний туман. Протрубив, Турчин заметался, не зная, что делать
дальше.
-- Постель спрячь, -- бросил Шооран, торопливо скатывая свою
колыбель.
Теперь, когда мысли Турчина были заняты собственным спасением,
можно было переходить в атаку.
-- Как это случилось? -- резко спросил Шооран. -- Ты же караулил.
Здесь был кто-нибудь?
Ответ мог быть только один, и Шооран его услышал:
-- Никого!.. -- выкрикнул Турчин. -- Совсем никого! Всю ночь
глаз не сомкнул.
-- Мы не сомкнули, -- поправил Шооран. -- Одному одонты не
поверят, особенно если станет известно, что другой спал.
Турчин закивал с готовностью, а Шооран напористо продолжал
обработку.
-- Почему ты тогда ничего не заметил? Может, из-за тумана?
-- Да-да, из-за тумана! -- ухватился за спасительную подсказку
Турчин. -- Туман вон какой густющий, за дюжину шагов ничего не
видно.
-- Так ведь бандиты уйдут! -- закричал Шооран. -- Через новый
оройхон! Труби ещё!
Будоража окрестности рёвом раковины, они ринулись сквозь плотный,
едва подбеленный утренним светом туман. На границе нового
оройхона Шооран предусмотрительно остановил напарника и здесь,
на пересечении поребриков они и метались, пока не услышали
стук оружия и топот бегущих на помощь цэрэгов.
Пробная вылазка показала, что изгои действительно не теряли
времени даром и, едва рассвело, ушли через новый оройхон.
Преследовать их казалось бессмысленным, тем паче, что появились
более важные дела. Оройхон, ставший сухим в предутреннюю ночь,
располагался исключительно неудобно -- он касался остальных сухих
земель лишь одним углом, а со всех остальных сторон был окружён
мокрыми оройхонами. Разумеется, об отделении этого оройхона не
могло быть и речи, его ограждала не узенькая мёртвая полоса, а
легкопроходимый и широкий перешеек, тем не менее, одонту Ууртаку
надо было заверить вана в своей преданности и, по возможности,
извлечь из ситуации выгоду.
Ууртак со своей личной гвардией отправился на царский оройхон,
казённые дюжины и войска, присланные другими одонтами, остались
беречь провинцию. За неделю дальновидный Ууртак убедил вана, что
не стоит из одного оройхона создавать новый округ, который,
конечно же, захочет самостоятельности, а гораздо лучше отдать
оройхон верному Ууртаку. Шооран за эту неделю вернул изгоям долг,
поставив ещё один оройхон, вклинивающийся в далайн, и как бы
восстанавливающий земли изгоев.
Отправляясь в ставку, Ууртак на всякий случай запретил заселять
высохший оройхон и выделил для его охраны двойную дюжину цэрэгов,
среди которых оказался и Шооран. Делать на пустом оройхоне было
нечего, цэрэги продувались друг другу в кости, рассказывали, кто
умел, истории и скучали по оставленным семьям. Грустил и Шооран.
Представлял, как он приводит Яавдай на берег и словно безумный
илбэч говорит: "Смотри!" -- и перед изумлённым взором девушки
рождается земля. Лицо Яавдай останется неподвижным, но чёрный
огонь в зрачках полыхнёт с небывалой силой. А потом он покажет,
как умывается земля, освобождается от яда и грязи, покрывается
свежей травой, как проклёвываются сквозь жирную землю резные
ростки туйванов. Он скажет: "Эта земля для тебя. Живи", -- и на
лице Яавдай появится неуверенная улыбка.
Переполненный такими мыслями Шооран рано утром отправился через
опустевшие мокрые земли к далайну. Его никто не заметил, да и
сам остров был обнаружен лишь к концу дня, когда Шооран стоял на
посту, охраняя перешеек.
Смелая вылазка не принесла душе успокоения, зато помогла Шоорану
понять: мечты его не о новых землях, а об Яавдай. Шооран
затосковал. Он шептал слова легенды, которые, казалось, знал,
когда ещё не умел говорить: "Я проклинаю илбэча! Он нигде не
найдёт покоя и не встретит счастья. У него не будет друзей, и
даже родственники станут издеваться и мучить его..." Шооран
шептал, пока слова не начинали терять смысл, а перед глазами
стояло лицо Яавдай. Нет, она не способна издеваться, этого
просто не может быть, здесь бессильно даже проклятие Ёроол-Гуя.
Она обещала ждать... Короткое "да", сказанное на заданный
между делом вопрос, обрело для Шоорана важный смысл. Шооран
убеждал себя, что никакого проклятия и вообще нет, ведь была
семья у старика, даже когда он стал илбэчем, а потомки илбэча
Вана правят целой страной.
Вскоре одонт Ууртак вернулся из удачной поездки, и
вспомогательные войска, так никого и не поймавшие, начали
собираться домой. Однако, той дюжине, что посылал на запад
Моэртал, отдыхать не пришлось. Наместник, поняв, что илбэч
ускользнул, решил хотя бы расправиться с изгоями и бунтовщиками,
так что вернувшейся дюжине пришлось немедленно занимать позицию
вдоль мокрого оройхона.
На этот раз Шооран оказался в заградительном отряде довольно
далеко от далайна и вмешаться в события не мог. Передовые дюжины
вошли на безнадёжные земли, сломив сопротивление неорганизованной
толпы изгоев, рассекли её надвое и погнали одних на ухэры
