этим его, связанного, привязали второй раз. Странность была в том, что
кто-то заботливо подоткнул под связанного человека толстый парчовый
покров, а соломы не подложили, и было холодно. Ванвейлен поразмыслил и
понял, зачем нужен покров: чтоб на одежде королевского советника не
осталось этой мерзкой погребной слизи, селитряной какой-то.
Ванвейлен все-таки Арфарру знал. Относительно своей участи у него
сомнений не было. Завтра королевского советника Ванвейлена, ближайшего
друга советника Арфарры, найдут мертвым, и улики будут указывать на того,
кто Арфарре мешает.
Обвинитель Ойвен, у которого рот паутиной не затянет, прочтет над его
телом надгробную речь, плавно перерастающую в руководство к погрому, -
если, конечно, это не на Ойвена будут указывать улики.
"Именно поэтому, - подумал Ванвейлен, - я еще жив. Советник хочет
дождаться завтрашнего дня, посмотреть, как сложатся события, кто ему
мешает больше всех..."
Так Ванвейлен думал сначала, а потом стал размышлять и дальше. Почему
это, например, советник Арфарра поручал ему такие вещи, о которых не знал
толком даже послушник Неревен, вещи вроде обустройства пещерки в старом
русле; и сама его мгновенная карьера и внезапная популярность не были ли
созданы Арфаррой с заранее имевшейся в виду целью? По крайней мере - одной
из возможных целей? Без роду, без племени - идеальная искупительная
жертва. Не одними же чудесами пробавляться...
Ванвейлен усмехнулся. Он давно понял, что в стране этой имущий мог
сохранить имущество, только обладая властью, но забыл, что судьба имущего
и власть имущего были равно превратны. Власть была здесь главной
собственностью, и, как всякая собственность, отбиралась в одночасье.
И товарищи уехали, и передатчика Ванвейлен давно не носил. Был кинжал
на поясе, в трехгранных ножнах, и в кинжале - лазер. Но связали его так,
что не пошевелиться.
Потом заглянул кто-то, увидел, что у советника глаза открыты, покачал
головой и опять прижал ко рту тряпку с эфиром, чтоб не терзался человек
мыслями.
А в народе меж тем происходило вот что.
Множество людей собралось в этот год на совет, и землянки и котлы
ставили, где придется. Люди с северо-востока поставили котлы в Девьем
Логе, где из-за дамбы, устроенной Арфаррой, обнажилась часть старого
русла. За едой стали решать, кто прав: советник или Белый Кречет, и
решили, что надо сделать второй ров. Из-за этого рва, да еще из-за
скопления людей, сполз кусок берега. Под оползнем был вход в пещерку:
бывший подземный храм Ятуна. А из оползня вышел камень с мечом, утопленным
по рукоятку: вышел и стал расти. Двое ухватились было за рукоять и
отдернули обожженные руки. Поняли, что это ятунов меч, и возьмет его
только истинный король. А самозванец - от этого же меча и погибнет.
Камень рос всю ночь, и народ собирался всю ночь. С восходом солнца в
лощину прискакал король, и все закричали криком радости.
Тут, однако, с другого берега показались Марбод Кукушонок со свитой,
и закричали так же. Свита у Кукушонка на этот раз была большая. В ней было
много горожан, и Даттам ехал с ним рядом.
Надо сказать, что лощина была не так велика, как место для совета на
склоне Белой Горы; чудеса, однако, себе мест не выбирают. Тех, кто
рассказывал, было больше, чем тех, кто видел, а от истины до лжи, как
известно, расстояние в четыре пальца, от уха до глаза.
Даттам первый заметил и сказал, наклонившись к Марбоду Кукушонку:
- А советника Ванвейлена рядом с Арфаррой нет.
Обернулся к Бредшо:
- Не знаете, где ваш товарищ?
Бредшо покачал головой, а Кукушонок сказал:
- Видели, как он вчера ускакал в храм Золотого Государя.
Даттам поджал губы. Чудес, не им устроенных, он не любил. И особенно
не любил, если все сбежались смотреть, а кто-то главный остался за
задником:
- В одной книге, которую очень любит Арфарра-советник, сказано, что
победа зависит от случайностей, а непоражение зависит лишь от вас... И я
боюсь, что Арфарра здесь устраивает победу, а советник Ванвейлен
устраивает где-то непоражение.
Тут взошло солнце, и все сняли шапки.
- Куда, - с тоской сказал Киссур Ятун, когда брат его спешился и
пошел к камню, - это же проделки колдуна!
Кукушонок только усмехнулся:
- Что, однако, скажут обо мне и нашей хартии, если я не трону этого
меча? Поединок - это не когда выигрываешь, а когда бьешься один на один.
Королевские стражники расступились перед ним у камня. Кукушонок
выпрямился и улыбнулся. Одет он был почти как вчера: белый боевой кафтан,
сверху панцирь с серебряной насечкой и белый плащ, шитый облаками и
листьями. На руках у Кукушонка были белые боевые перчатки из телячьей
кожи, схваченные в запястье застежкой из оникса. Солнце только-только
вставало, камень от росы был мокрый и блестящий. За ночь он вырос много
выше Кукушонка. Глина у камня была разворочена, зеленоватая глина с белыми
прожилками. Зелень на деревьях была молодой и свежей, а вот траву в лощине
всю истоптали.
Кукушонок поднял руки и взялся за золотую рукоять. Тут, однако, он
почувствовал, что держит словно раскаленный прут. Закусил губу и увидел,
что перчатки из телячьей кожи плавятся и капают вниз, и кровь - капает, а
огня никакого нет. "Это морок, - подумал Кукушонок. - Это Арфарра
напускает морок и показывает то, чего нет, чтобы я отдернул руки, и у
жареных быков от смеха полопались уздечки". Тут Кукушонок посмотрел на
золотое кольцо, которое ему дал позавчера Клайд Ванвейлен, и увидел, что
оно совершенно цело. И он припомнил, как глядел Ванвейлен на его руки, и
подумал: "Арфарра и советник Ванвейлен знали, что я не опущу рук". И тогда
Кукушонок разжал руки, встряхнулся так, чтоб ровнее легли пластины на
панцире, спрятал руки под плащом и спокойно пошел к своей свите. Это было
очень важно - дойти спокойно, а не упасть, будто пораженный небесным
проклятьем.
Кукушонок дошел до кизилового куста, под которым стояли Даттам с
братом, вынул руки из-под плаща и упал на землю. Даттам взглянул и увидел,
что перчатки и ладони проедены насквозь, словно их сунули в чан с
кислотой, и золотое кольцо сидит чуть не на кости. "Ненормальный, -
подумал Даттам, - мог же сразу отдернуть. Тонуть будет, по-собачьи не
поплывет."
Лицо Кукушонка было совершенно белым, с пальцев текла кровь.
Бросились промывать руки, - было, однако, ясно, что Кукушонку теперь долго
не взяться и за обычный меч.
А король соскочил с коня, бросил плащ на руки пажу, подошел к камню и
взялся за меч. И тут же меч вышел из скалы с громким криком, как дитя из
утробы матери, и король взмахнул им в воздухе.
Все признали первородный меч, и многие потом рассказывали, что от
этого меча руки короля стали по локоть в золоте, а во лбу загорелась белая
звезда.
Тут, однако, Киссур Ятун, рассердившись за брата, вытащил меч и
закричал:
- Эй! Пристало ли свободным людям бояться проделок чужеземных
колдунов?
Мало кто видел, что случилось с Марбодом; многие из тех, кто стоял в
его свите, устыдились, что они пугаются пустого надувательства, а в свите
короля тоже обнажили мечи и уперли в землю луки.
Одни стали кричать, что свободные люди не потерпят над собой
произвола знати, а другие - что свободные люди не потерпят королевского
произвола.
Надобно сказать, что Арфарра накануне гадал на черепахе и сказал
королю: "Кукушонок думает, если рот полон крови, - это еще не повод
плеваться. Завтра за свою гордость он останется без рук". И когда король
увидел, что Кукушонок спокойно отошел от меча, он рассердился на Арфарру
за неудачное гадание и понял, что богам по душе гордость рыцарей.
Тогда король поднялся на возвышение и стал жаловаться на раздор,
царящий в стране.
- Я вижу, - сказал король, - что одни здесь держат сторону Белых
Кречетов, а другие - сторону советника Арфарры. И ругаются между собой,
будто наши предки созывали весенний совет затем, чтобы обсуждать на нам
дела государства. Между тем наши предки созывали весенний совет с тем,
чтобы решить, с какой страной воевать летом!
Всем известно, - продолжал король, что кто владеет яшмовым мечом, тот
владеет страной Великого Света. И сегодня я объявляю ей войну, как и
полагается на Весеннем Совете, и отныне все должны повиноваться королю.
Меня упрекали в том, что я скуп на деньги и лены, - я раздам моим воинам
земли от одного океана до другого... А чтобы прекратить ваш раздор, я
называю Марбода Белого Кречета полководцем левой руки, а Арфарру-советника
- полководцем правой руки.
Тут король стал заведенным порядком объявлять войну.
Даттам подошел к Кукушонку. Тот сидел под деревом. Лицо его было
белее яичной скорлупы, нижняя губа прокушена. Лекарь бинтовал левую руку.
Белый Эльсил лежал в ногах у него и плакал.
- Что же, - спросил Даттам Кукушонка, - будете сражаться бок о бок с
Арфаррой?
Кукушонок оглянулся: его люди, те, кто поближе, стояли тихо, а
дальние начинали плясать со щитом.
- А я буду сражаться вообще? - спросил Кукушонок лекаря.
- Да, - ответил тот. - Вы вовремя выпустили меч.
- Ну, - сказал Кукушонок, - если я смогу драться, - я буду драться с
Арфаррой. И если не смогу - все равно буду.
А под старой яблоней Арфарра-советник схватил короля за руку и
сказал:
- Вы лгали мне!
- Вовсе нет, - ответил король. - Но я не мог ничего сделать! У меня
был выбор: либо они будут драться друг с другом, либо с империей.
Помолчал и добавил:
- Вы поведете мои войска, и я швырну к вашим ногам голову экзарха
Варнарайна, и управлять страной Великого Света будут такие, как вы.
Тут Арфарра-советник поднялся, и все увидели, что одежда на нем
меняет цвет: из зеленой стала белой, с золотыми цветами, а цветы покрылись
лепестками пламени. Советник сказал:
- Яшмовый меч дан для того, чтобы рубить головы преступникам, - а не
для войны. И я, властью, данной мне богами, говорю, что тот, кто поднимает
этот меч на Страну Великого Света, и меч сломает, и сам погибнет.
Тут по знаку короля советника схватили за руки и швырнули на землю.
- Что ж, - сказал король, занося золотой меч. - Мне давно говорили,
что ты предатель, - я не слушал умных людей. Ты плохой советник -
посмотрим, лучший ли ты колдун.
Тут отовсюду закричали, потому что многие увидели, что советник отвел
глаза королю: вместо Арфарры стражники держат глиняную куклу, а советник
стоит рядом и смеется. А король ударил по глиняной кукле, и она
развалилась надвое. Некоторые, однако, рассказывали, что король
действительно ударил чародея, но едва меч коснулся его, как стал таять и
рассыпаться.
Несомненно, однако, то, что люди короля стали биться друг с другом и
с людьми из храма, поднялась всеобщая свалка, и куда исчез советник
Арфарра - никто не видел.
Марбод Кукушонок стоял растерянный и полуживой от боли - он не знал,
на чьей стороне драться.
- Что вы мне говорили, - сказал он Даттаму, - будто Арфарра-советник
- смертельный враг экзарха Варнарайна?
- Ну да, - ответил Даттам, - враг экзарха... Но - друг государыни
Касии. Через полгода в стране Великого Света начнется война между экзархом
и государыней, - вам, кстати, представится прекрасный случай драться
против Арфарры.
Кукушонок хлестнул коня и ускакал, не держась руками за поводья.
А Даттам поехал в храм, очень задумчивый, потому что солгал
Кукушонку. Даттам вспоминал большие жемчужные глаза Харсомы в тот миг,
