гражданами Ламассы, и они недовольны: почему интересы их представляет
такой человек, как Ойвен? Только потому, что чужеземец, Арфарра-советник,
на него указал? Городские коммуны сами избирают себе бургомистров и судей.
Разве они дети, что не в состоянии сами избрать того, кто будет защищать
их интересы в королевском совете?
И я думаю, что если король не сам будет назначать своих советников, а
по всем городам свободные люди будут их выбирать, то такой совет и будет
гарантией закона, лучшей, нежели добрая воля короля или гражданская война.
И такой совет не допустит ни своеволия знати, ни самоуправства
королевских чиновников, и не разорит налогами своих собственных
избирателей, потому что знать и народ будут в нем сидеть бок о бок, а не
так, как сейчас, когда одни готовы выцарапать глаза другим. И в таком
совете будут все люди королевства, и не будет только иностранцев, которым
не известны ни законы, ни обычаи страны, и которые зависят лишь от
королевской воли.
Тут Марбод Кукушонок начал читать свое прошение, прошение, которое
вчера заново составили и подписали все собравшиеся в замке Ятунов.
Обвинитель Ойвен наклонился к советнику Арфарре и растерянно сказал:
- Никогда не предполагал, что Кукушонок способен думать.
Арфарра ответил:
- У него хватило времени подумать в камере. А у вас хватило глупости
его выпустить.
Помолчал и добавил:
- Это безумие! Народ всегда стремится к соблюдению закона, а знать -
к господству над народом, и интересы их нельзя примирить. И король -
зависит от знати и бессилен, а государь - опирается на народ и побеждает.
А знать - знать обманет народ.
Один из сотников охраны снял с плеча колчан с рогатыми стрелами,
ободрал королевское оперение, белое с двумя черными отметинами, и сказал:
- Я согласен подчиняться королю, но не ста двадцати лавочникам.
Изломал стрелы и ускакал.
Король благосклонно посмотрел ему вслед, ухмыльнулся и спросил:
- Это чего ж Кукушонок хочет?
Начальник тайной стражи, Хаммар Кобчик, подошел к королю и сказал:
- Он хочет жениться на вашей сестре и стать во главе выборного
совета. Глава выборного совета будет издавать указы, а король будет указы
подписывать, как секретарь.
- А... Ну-ну, - усмехнулся король.
Марбод Кукушонок читал статью за статьей, пока не начался третий
прилив и не прошли часы, благоприятные для совета.
Все пошли варить пищу и трепать языками. Многие считали, что прав
Марбод Белый Кречет, потому что обвинителя Ойвена вчера побили, говорят,
хворостиной... Другие считали, что прав советник Ванвейлен, потому что в
замке Ятунов недаром выпал кровавый снег и два дня не таял.
- Зато, - возражали им, - Марбод Кукушонок женился на горожанке.
Тодди Одноглазый, из бывшей свободной общины Варайорта, покачал
головой и сказал:
- Однако, зря Марбод Кречет всех чужеземцев обидел. Вот советники
Арфарра или Ванвейлен - разве это плохо? Другое дело пиявки всякие вроде
Даттама. А вот у нас соседняя деревня - вот их бы передушить, хуже
чужеземцев.
В том, что Марбод Кукушонок не того чужеземца обидел, сходились все.
Марбод Кукушонок подскакал к Даттаму и спросил тихо:
- Ну что? Остается ли ваше предложение в силе?
- Разумеется, - ответил Даттам. - И, конечно, новый король Варнарайна
не обязан быть связан этим самым... выборным советом, который он
навязывает королю старому.
Никто не слышал этого разговора, однако Бредшо, улучив минуту,
спросил у Даттама:
- Что ж? Верите ли вы, что Марбод Белый Кречет добьется, чего хочет?
Даттам сел на старую, раскрошенную ступеньку амфитеатра, поковырял
камешки.
- Еще нигде, - ответил он, - и никогда в мире выборные советы не
управляли странами... Я видал, как пытались создать новое и небывалое, и
видал, чем это кончалось.
Бредшо поглядел и сухо заметил:
- Я заметил, что чудеса время от времени происходят в природе. Почему
бы им иногда не случаться в истории?
Даттам засмеялся и ответил для Даттама весьма неожиданно:
- Новое рождается не на торжище или собрании, оно рождается в тишине.
Всю дорогу советник Арфарра ни с кем не говорил, а внимательно читал
копию новой хартии. Во дворце Ванвейлен и Арфарра прошли в третий кабинет.
Ванвейлен, по привычке сел за низенький столик для игры, развернул перед
собой свиток. Арфарра убедился, что они одни, и, против обыкновения, мягко
ходя по ковру, спросил:
- Ну, и что вы об этом думаете?
Ванвейлен разглядывал подписи под прошением.
- Я, конечно, не знаю, как ему это удалось, - сказал Ванвейлен. -
Потому что сеньоры вовсе не глупы, и, не будь города так сильны, никогда
бы этих подписей не поставили. Ну и, наверное, все были пьяны и веселы, и
знали, что Марбод Белый Кречет владеет приемом, "орел взлетает на небеса"
и "ящерица ловит муху", и меч его - как молния, и дыхание его коня как
туман над полями... Вы сами говорили мне, что лучший полководец тот, кто
выиграл войну, не начав. И вы этого добились, ибо даже знать готова
помогать вам в укреплении народовластия.
Советник сел в кресло и стал оглядывать стены. Третий кабинет был его
любимый: гобелены, синие с золотом; золотое зеркало у потайных дверей, и
рисунок на гобеленах подчинялся не законам живописи, а законам
повествования: художник рисовал зверей не так, как они есть, а так, как
ему было важно - кое-где прорисовал скелет, а кое-где не нарисовал хвоста,
а глаза и усы, как самые важные части, изобразил во всех местах тела по
много раз.
Советник Арфарра поглядел на Ванвейлена и спросил:
- Какого - народовластия?
Вопрос был вполне уместный. Отчет о последнем случае народовластия,
приключившемся в городе Мульше две недели назад, лежал у Ванвейлена на
рабочем столе и заканчивался так: "И как только они показывались, народ
схватывал их и без жалости убивал, так что многие погибли по наговору
соседей и еще больше - из-за денег, данных в долг".
- Такого, - сказал Ванвейлен, - при котором то, что касается общего
блага, решается общим волеизъявлением, как и велит закон, при котором
города сами избирают своих представителей, как предлагает Кукушонок, и при
котором люди не опасаются утратить имущество и преумножают его ремеслом и
торговлей, что вы и поощряете.
- Я, естественно, поощрял торговлю, - сказал Арфарра, ибо нет ничего,
что бы так разрушало существующий строй. И я поощрял города, ибо они -
противники знати...
Ванвейлен побледнел и сказал просто:
- Я думал, вы стремитесь к народовластию.
Арфарра усмехнулся:
- Знаю, что вы так думали. Да, - продолжал Арфарра, - народовластие -
неплохая форма правления для маленького города. Там оно способствует по
крайней мере тому, чтобы каждый был обеспечен куском хлеба, каждый
гражданин, то есть. Без поддержки сверху век его, однако, короток и там.
Возьмите Кадум. Как он попал под власть графов? Люди дрались храбро, но
злой рок преследовал кадумских военачальников, рок под названием народное
собрание: и не было ни одного, который не был бы устранен после выигранной
битвы и не казнен после проигранной. В таких городах много выдающихся
людей, и все они - изгнанники.
Лицо Ванвейлена, вероятно, было ужасно в эту минуту. Арфарра заметил
все и понял как подтверждение своих старых догадок.
- Да-да, - сказал он, - вот и с вами произошла подобная история, хоть
вы и стесняетесь о ней говорить. Это делает вам честь, что вы, несмотря на
изгнание, не отказываетесь от приверженности строю родного города... Но
поверьте, - ваш политический опыт ничтожен из-за молодости ваших городов.
История здешнего материка насчитывает тысячелетия, - и в ней еще не было
примера народовластия в рамках большой страны. Так что выбор может идти
лишь между страной, где царит закон и государь, и страной, где власть
государя ограничена беззаконием.
"Да он надеется меня переубедить", - вдруг понял Ванвейлен смысл
разговора.
- К тому же, - продолжал Арфарра, - и при демократии в городе,
существует как бы два государства, бедных и богатых, и интересы их
противоположны.
И только там, где властвует государь и закон, нет ни нищих, склонных
к бунтам, ни богачей, склонных к своеволию.
Закон может быть нарушен, но нет такого закона, в котором написано,
что народ должен быть угнетен, чиновники - продажны, государи -
несправедливы, и люди - алчны. А когда государство рассыпается, должности,
правосудие и имущество становятся частной собственностью, и тот, кто
владеет людьми и правосудием, становится сеньором, а тот, кто владеет
землей и деньгами, становится богачом. И то, что в избытке у одного, будь
то свобода или деньги, увы, всегда отнято у другого.
- О боже мой, - сказал Ванвейлен. - А что же отнимает тот, кто, имея
избыток денег, ставит на эти деньги новый цех и производит ткани, которые
бы иначе не были произведены?
- Он отнимает добродетель у общества, - ответил Арфарра. - Цехи
производят количество тканей, предусмотренное законом. А то, что
производит этот частный предприниматель - он производит сверх
необходимого, для разврата и роскоши.
- Но ведь в империи есть частные предприниматели, - сказал Ванвейлен.
- В империи, - сказал Арфарра, - есть и убийцы, и воры, и больные...
Если вы возьмете статистические данные, то вы узнаете, сколько в таком-то
году в такой-то провинции умерло людей от чахотки... Это, однако, не
означает, что чахотка - нормальное состояние человеческого организма...
- Но ведь государственный цех неэффективен! - сказал Ванвейлен. -
Государство не заинтересовано в прибыли!
- Разумеется, - ответил Арфарра. - Государство заинтересовано в
человеке, а не в прибыли. Люди в государственных цехах работают восемь
часов, и чиновникам нет нужды увеличивать этот срок. А в черных цехах, -
Арфарра выпрямился, - в черных цехах при конце прошлой династии работали
по восемнадцать часов в сутки, а получали меньше, чем в цехах
государственных. Богачи брали на откуп целые провинции и растирали людей,
как в молотилке, землевладельцы получали право творить суд и творили
расправы, а люди, нанятые, чтобы защищать справедливость, соперничали в
корыстолюбии и лжи. И это не могло кончиться ничем другим, как бунтами и
вторжениями.
- Так, - сказал Ванвейлен, поднимаясь. - Вас вышвырнули из той
страны, так тряпку, собрали тряпкой грязь и вышвырнули, а вы...
И прибавил слова, которые всем семерым потом вышли боком:
- В моей стране, во всяком случае, у богатых и бедных есть общие
интересы...
Ванвейлен, вскочив, опрокинул столик: костяные фигурки полетели на
пол вместе с бумагами, и туда же - песочные часы-перевертыш. Какого черта
Арфарра всегда держит при себе это старье? Ах, да, почтенье к традициям, и
удобно для "ста полей". Ванвейлен наклонился было собрать бумаги.
- Советник Ванвейлен! - произнес Арфарра, улыбаясь своими яшмовыми
глазами, - я, конечно, не могу допустить, чтобы вы в таком разгоряченном
состоянии принимали участие в завтрашних событиях...
Ванвейлен обернулся, но поздно: два человека схватили его под одну
руку, два - под другую. Черт побери! Эти широкие плащи действительно
мешали дотянуться до оружия... Ванвейлен забился, как рыбка. Тут же сзади
накинули тряпку с каким-то зельем, защипало в глазах, Ванвейлен потерял
сознание.
Он очнулся довольно скоро, как ему показалось, и в странном месте.
Каменный мешок, сверху два тощих луча света. В полу были кольца, к кольцам
