него с упреками:
- Как так! Опозорил меня перед таким человеком!
- Сколько же он с тебя слупил за рыбу Суюнь? - спросил обвинитель
Ойвен.
- Тридцать золотых государей, - отвечал Лосси.
- Что ты врешь! Три, а не тридцать! - закричал лавочник.
Кто ж, однако, поверил?
Лавочник заскулил, но делать нечего - пришлось отдать Лосси деньги.
Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать обвинителя Ойвена. А
старший сын лавочника бросил жарить своих рыб и вцепился в Лосси:
- Отдай! Задушу!
В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и
увидел, как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за шкирку,
покрутил в воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники заорали. При виде
Шамуна настроение обвинителя Ойвена сильно переменилось. Он заметил на
плаще Шамуна Даттамовы цвета и золотую цивету, а потом припомнил и его
самого.
- Стойте, добрые люди! - сказал Ойвен. - Сдается мне, дело это не так
просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом. Лосси
отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло выплеснулось и
обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
- Палец за палец, око за око! - вскричал Шамун Большеротый, подхватил
лавочника и усадил его на противень. Тот заорал, выдираясь, не своим
голосом.
Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
- К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он,
обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И обвинитель закричал
громче всех:
- К Арфарре-советнику!
Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра уже
прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и толпа тоже, в
основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси Розовое Личико как-то выпал
и смылся с деньгами. К Шамуну Большеротому пристали по пути другие
Даттамовы рыцари. Входя во двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади
слезает Клайд Ванвейлен.
Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с
Ойвеном в замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б избить
палками, или усадили бы на противень с маслом, как несчастного лавочника.
Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая
обстоятельства дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
- Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город
освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его улицах и
скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и торговца, и
простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров, а денег больше, чем у
горожан! Тощий народ и жирный народ спорят из-за земли, а Даттам скупил
половину этой земли и посадил на нее своих грабителей.
Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг,
подошел к обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
- Твоя, - сказал Даттам, - специальность, тараканий хвост -
натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и занимайся.
Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои покровители попробуют
замахнуться на что-нибудь другое...
А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а Даттам
держал его за воротник и шел за ним.
А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с
травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь, наткнулся на
этот столб, и Даттам приложил его макушкой так, что глаза у Ойвена поехали
вверх, а все остальное вниз, и обвинитель с плеском свалился в лужу. А
Даттам потряс руками, будто хотел стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
- Это я, - сказал Даттам, - превратил эту страну во что-то
человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают
неприличным уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я добился того,
что здесь вновь покупают шелка и книги, что торговцев на дорогах больше,
чем грабителей...
Даттам замолчал и повернулся, чтоб идти, но тут заговорил советник
Арфарра.
- Да, - сказал, усмехаясь, Арфарра. - Это вы научили знать обирать
крестьян, чтобы купить шелка, это вы добились, что страна кишит нищими,
которые продают себя в рабство за гроши, это вы научили сеньоров
торговать, но при этом оставаться сеньорами... Я понимаю, - продолжал
Арфарра - вам выгоднее иметь дело с насильниками и монополистами. Дай вам
только возможность - и вы бы задушили городские цеха, как котят, и
установили бы цены, от которых покраснеют даже перья белых кречетов.
- Что ж, - сказал Даттам. - Это правда, что вам нужны города для
борьбы со знатью. Верю даже, что король, победив знать, будет им
покровительствовать, потому что бюргеры смирны и не гневливы. Может быть,
король даже понимает, что, поощряя города, он поощряет общее
благосостояние... Верю, что король задушит города не по злобе, а так.
Просто будет нужда в деньгах, он и обложит их налогами. Это - как вино при
пьянице: если рядом стоит бутылка - не удержится, хоть и знает, что лучше
не пить... А нужда в городских деньгах придет очень скоро, потому что
король спит и видит, как завоевать империю, а король видит те сны, которые
вы ему показываете, советник.
Тут, надо сказать, толпа притихла, только слышен был какой-то треск;
Даттам оглянулся: позади него стоял бургомистр, прижимая к животу связку
священных прутьев, и в забытьи ломал один прут за другим. Глаза у него
были широко открыты. Рядом с бургомистром стоял королевский советник
Ванвейлен, тоже белый, как яичная скорлупа. Даттам усмехнулся, вскочил на
коня и ускакал со своими людьми.
А советник Арфарра наскоро благословил дом и отбыл во дворец. Во
дворце Арфарра усадил Ванвейлена за столик со "ста полями", и Ванвейлен
рассказал ему о своем визите к Кукушонку. А потом Арфарра сломал костяную
фигурку и заплакал.
Ванвейлену стало страшно, потому что людей из Великого Света, в
отличие от местных рыцарей, он плачущими не видал, и ему не хотелось бы
быть на месте того, кто заставил советника плакать.
А Даттам поскакал от милосердного двора прямо в замок Ятунов.
Хозяин, приветствуя Даттама, обреченно взглянул вправо. Даттам
покосился глазами: красная анилиновая лужа. Даттам почувствовал
раздражение, тем более законное, что это он, Даттам, выучился красить
ткани, прежде чем Арфарра вздумал красить снег.
Впрочем, тут Даттам усмехнулся и подумал: не задирайся! В том, что
касается открытий, он был плохой матерью, но хорошей повивальной бабкой, и
знал это. Был у Даттама такой дар: посмотрит на идею и видит, принесет она
прибыль или нет. Ошибался редко. "Все равно, - подумал Даттам, ничего мне
Кукушонку не объяснить, не обидев экзарха, и храм, и самого себя. Все, что
он поймет, это то, что снег испортил Арфарра-советник, а это он и без меня
знает."
Прежде чем расцеловаться с Киссуром Ятуном, Даттам спросил воды
вымыть руки:
- А то, - сказал он, - за дохлую крысу подержался.
Даттам прошел меж гостей, прислушиваясь к речам, и подумал: "Идиоты!
Речь идет об их существовании, а они..."
Даттам вспугнул у Кукушонка адвоката, защищавшего его в суде. Адвокат
раскланялся и пропал. А Кукушонок, хромая, подошел к столу и закрыл
толстый свод законов. Даттам вспомнил, как сам переменился после тюрьмы, и
подумал: "Да, вот уж кто ненавидит и Арфарру, и горожан".
Даттам начал с того, что пересказал свой разговор с
Арфаррой-советником, и при имени Арфарры Кукушонок побледнел и часто
задышал. "Эге", - подумал Даттам.
- Вы ведь, конечно, знаете, - продолжал Даттам, - что это Арфарра
подстроил обвинение. Он ведь с самого начала знал, что вы были не на
корабле, а с Белым Ключником.
"Вот сейчас, - подумал Даттам, - он кинется меня душить".
Кукушонок равнодушно улыбнулся и сказал:
- Я, однако, сам виноват, что не признал этого на суде.
Однако!
- Что же до господина советника, то я сначала стребую с него долг, а
потом буду рассказывать об этом.
Даттам усмехнулся и сказал:
- Вряд ли вам будет так просто стребовать этот долг. Потому, что
завтра на вашей стороне будет немногим больше народу, чем те, что играют
во дворе в мяч, хотя это и очень широкий двор...
- Вы можете предложить мне другое войско?
- Несомненно. Потому что Арфарра очень скоро нападет на империю.
- Предлагаете, чтобы я, как Белый Эльсил, стал вассалом Харсомы?
- Ну почему же, как Белый Эльсил? Экзарх Харсома не столь самонадеян,
чтобы сажать имперских чиновников на здешние земли. И не забыл, что в
древности короли Варнарайна были из рода Белых Кречетов.
- Да, - сказал Кукушонок, - ваши слова - очень хорошие слова. Однако,
став вассалом экзарха, я вряд ли смогу говорить завтра на Весеннем Совете.
А я буду завтра говорить, потому что мало нашлось охотников зачитать наше
прошение.
Даттам засмеялся и сказал:
- Если вы станете королем, обещаю вам, экзарх Варнарайна согласия на
такое прошение не потребует... А знаете, что будет с вашим прошением
завтра?
Кукушонок улыбнулся:
- Еще никто не посмел отказаться от поединка только потому, что знает
о поражении.
Даттам покачал головой:
- Вот на этом-то Арфарра вас и ловит, как зайцев. А еще, говорят, в
тюрьме вы изменились.
Кукушонок долго думал, потом сказал:
- Может быть, я приму ваше предложение - завтра. Если вы от него не
откажетесь.
Даттам выехал из ворот замка очень задумчивый. "Что этот бес
затевает?" - думал он. Даттам хорошо помнил, как сам после тюрьмы
притворялся хромым. И это после тюрьмы в империи, где не сидят - висят. А
с этим, скажите на милость, что плохого делали? Придушили слегка - и
все...
А к Марбоду Кукушонку меж тем опять просочился адвокат и спросил:
- Ну что, вы идете к гостям?
- Нет, - ответил Кукушонок, - сначала я сам схожу в гости.
А в то время, пока Даттам беседовал с Марбодом Кукушонком, послушник
Неревен вышивал в покоях королевны Айлиль.
Месяц назад Айлиль показала ему портрет в золотой рамке и грустно
сказала:
- Расскажи мне все, что знаешь об экзархе Варнарайна. Он за меня
сватается.
С тех пор Неревен молился ночами старцу Бужве, чтоб тот устроил этот
брак. Неревен видел: Государь Харсома в небесном дворце, государыня Айлиль
под хрустальным деревом, а у ее ног сидит Неревен и играет на лютне, и
Харсома смотрит на него своими мягкими жемчужными глазами. Великий Бужва!
Пусть экзарх возьмет к себе Айлиль, а Айлиль возьмет Неревена в Небесный
Город.
Айлиль часто звала Неревена, чтобы советоваться с ним о подарках и
платьях, боялась, видно, прослыть дикаркой.
И сегодня Айлиль примеряла наряд за нарядом, а девушки бегали за ней
с булавками и шпильками.
Айлиль надела красную юбку и поверх - кофту с распашными рукавами,
унизанными скатным жемчугом, завертелась перед зеркалом и решила, что
шлейф у юбки слишком широк, и поэтому она некрасиво вздергивается кверху.
- Ведь вздергивается? - спросила Айлиль у Неревена.
Неревен отвечал, что не вздергивается ничуть, а вот если надеть к
такому платью белую накидку, то наряд будет в точности как тот, в котором
Зимняя Дева пленила государя Миена. Принесли целую кучу накидок и стали
примерять.
Неревен спросил:
- А правду говорят, что Марбод Кукушонок взял вдову суконщика второй
женой?
- Ах, вот как, - сказала Айлиль, и тут же разбранила служанку,
ползавшую у подола: та невзначай уколола ее булавкой так, что на глазах у
