ворота. Не ходи поперек толпы, ходи с толпой!
Через два часа, когда у дома уже занялась крыша, и можно было
расходиться, Сайлас Бредшо застенчиво осведомился у окружающих:
- А чего мы его собственно, жжем, братцы?
Знали не все, и один человек, от которого пахло морем и водорослями,
разъяснил:
- Три часа назад королевский советник Ванвейлен и начальник тайной
стражи Хаммар Кобчик заманили Белого Кречета в подземный храм и там,
безрукого, убили. Бог, однако, на них разгневался: Хаммара Кобчика рассек
на две половинки, а советника, говорят, поразил безумием.
Кто-то заметил:
- В этом деле, видать, и Арфарра-советник не без греха.
На него цыкнули:
- Не говори, чего не знаешь! - Кречета оттого и убили, что он был с
Арфаррой-советником за народ.
У курятника всем желающим раздавали битую птицу.
- А живого куренка можно? - потупясь, осведомился сыщик.
Получил живого куренка, сунул его под мышку и сказал:
- Эх! Жалко, что не свинья! А ну, пошли отсюда!
Когда Даттам со своими людьми и со спутниками нашел мертвецов, Киссур
Ятун понял, что Даттам был прав, и что Ванвейлен заманил брата в ловушку и
хотел убить Ванвейлена.
Даттам, однако, узнал симптомы отравления эфиром, и сказал:
- Погодите. Этот человек в таком состоянии, что вряд ли он мог за
последние сутки кого-то убить... и во всем этом деле слишком много
неясностей. Как Марбод и Эльсил попали сюда, в подземный храм? Мы - по
пути, а они как?
Даттам велел нести Ванвейлена в королевский замок, в свои покои: он
опять перебрался в место, с его точки зрения, наиболее безопасное и
наиболее близкое к центру событий. Спешно послал за Сайласом Бредшо.
Положение еще больше запуталось, когда в храме Виноградного Лу нашли
Неревена...
Даттам ходил из угла в угол около постели Ванвейлена. Над постелью
висел огромный ковер из голубых и розовых полос.
Ванвейлен спал. Что-то он скажет?
Даттам подошел к окну и отогнул занавеску.
В замковый двор въезжал советник Арфарра. Перед конем стелили дорожку
из цветных квадратов, пели мальчики, люди были расставлены в надлежащем
порядке, как фигурки для "ста полей". На Арфарре был длинный бирюзовый
плащ, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев.
Из-под плаща едва выглядывал зеленый монашеский паллий. На поясе у Арфарры
висела круглая яшмовая печать. Такие плащи полагалось носить отправленным
в провинцию чрезвычайным посланцам государя Великого Света.
Даттам обернулся от окна и увидел, что глаза Ванвейлена открыты, хотя
и безумны.
Даттам поговорил с Ванвейленом полчаса, велел своим людям не пускать
в покои даже муху, не только Арфарру, и спустился вниз.
Церемония встречи только что закончилась. Даттам вдруг со злорадством
сообразил, что никто не осмелился нарушать заведенного чина и сообщать
дурные вести: и жертву боги не примут, и советник Арфарра обидится за
традицию.
Даттам подождал, пока советник распутает последний из церемониальных
узлов, увлек его в сторону и сказал:
- Если вам еще не сообщили: в храме Виноградного Лу лежит Неревен, и
в спине у него - кинжал Белого Эльсила. Если хотите, можете вытащить.
Далее: Неревен перед смертью рассказал Кукушонку все о вас, об экзархе, о
засаде в Золотой Горе, и даже о том, что вы его тоже велели убить. Далее:
советник Ванвейлен жив, а Хаммар Кобчик подох, и хотя Ванвейлен изрядно
надышался эфира - Кукушонок его спас, потому что Кукушонку очень
понравился рассказ Неревена о последнем разговоре между вами и
Ванвейленом.
Даттам развел руками и сказал:
- Это, собственно, все.
И это действительно было все, что Ванвейлен рассказал Даттаму.
- Из этого следует, - продолжал Даттам, что вы через два дня
вернетесь в империю, а вот дамба ваша останется на месте.
И поскакал со двора.
Даттам ехал Мертвым городом. Но Мертвый город был теперь ложным
именем - весь застроен домиками и усадьбами, а в промежутках - палатки,
землянки, котлы.
Даттам ехал и думал, что хорошая повивальная бабка может принять роды
и у мертвеца. Шодом Опоссум, Киссур Ятун - тоже вполне нормальные люди.
В замке стоял стон и крик, и еще точили оружие. Киссур Ятун встретил
Даттама с плачем, провел его к столам, составленным посреди двора. Мертвый
Марбод Белый Кречет был по-прежнему дьявольски красив. Эльда-горожанка,
овдовевшая второй раз за два месяца, сидела у окна в той же нарядной юбке,
и никто не осмеливался велеть ей переодеться.
- Она думает, что он еще оживет, - шепнул Киссур Ятун.
- Я тоже так думаю, - сказал Даттам.
- Вы были правы, - сказал Киссур Ятун, - удержав меня от того, чтобы
убить Ванвейлена. Обвинитель Ойвен предложил прекрасную идею: судить убийц
публично, его и Арфарру. Против империи надо бороться ее собственным
оружием!
Даттам внимательно оглядел Киссур Ятуна и сухо сказал:
- Друг мой! Вас кто-то обманул. В империи не бывает публичных судов,
- только публичные казни.
- Ну все равно! Клайд Ванвейлен еще не очнулся?
Даттам, однако, не расслышал последнего вопроса и спросил:
- А где обвинитель Ойвен?
Обвинитель Ойвен говорил в серединной зале, и Даттам долго и
внимательно слушал его из-за колонны.
Киссур Ятун стоял рядом и глядел, нет ли каких упущений в убранстве:
челядь крепила красные траурные ленты к рукоятям мечей, развешанных по
стенам, раскрывали окна, чтоб духи ходили свободно.
- А что это, - спросил Даттам минут через двадцать -
"делопроизводитель"?
Киссур Ятун молчал озадаченно, потом сказал:
- Ну, - писец, секретарь... Как это вы не знаете? Брат мой был прав,
надо поделиться властью с горожанами, пусть действительно, помогают.
Даттам послушал и спросил опять:
- А что, говорят, ходили к Золотому Государю и тот напророчил городу
гибель, если будет рыпаться. Обвинитель Ойвен не боится гнева богов?
Киссур Ятун обиделся даже:
- Если, - сказал он, - бог и разгневается, то из-за лиц более
достойных, чем судейский крючок.
Даттам страшно осклабился в полутьме и сказал:
- Да. Я всегда думал: если за что кара божья и падет на эти места, -
так это за вашу бесовскую гордость. И это будет ужасно смешно, если боги
покарают вас за обвинителя Ойвена.
Даттам попрощался с мертвецом и уехал, пообещав известить немедленно,
если проснется Ванвейлен.
Уже вечерело. По всему Мертвому городу зажигались костры, пели,
варили ужин. Особенно много костров было в удобном старом русле. Даттам
ехал, не торопясь и спокойно дыша.
- Вы что-то выяснили? - спросил его монах-спутник, отец Адрамет.
- Да, - рассмеялся Даттам, - я выяснил, что мне больше всего не
нравится в замысле Кукушонка.
Вечером во дворец явилась делегация граждан Ламассы. Возглавлял
делегацию обвинитель Ойвен.
Обвинитель Ойвен был, в целом, счастлив. Он был верным учеником
Арфарры и всегда знал, что интересы богатых и бедных в городе
противоположны. Теперь он, однако, обнаружил, что они могут быть
объединены в благородном деле защиты независимости, и, что еще важнее,
объединить эти интересы должен он, Ойвен.
Он не мог простить ни советнику Арфарре, ни советнику Ванвейлену двух
вещей: того, что это Ванвейлен, а не Ойвен выступал от городского
сословия; и того, что советник Арфарра запретил ему иметь собственную
охрану. Что приказ исходил от Арфарры, а не от Ванвейлена, - в этом
гражданин обвинитель ни мгновения не сомневался.
Теперь у Ойвена была собственная охрана. Он думал о том, что, если бы
Даттам вздумал бить его по щекам сейчас - нашлось бы кому заступиться.
Услышав о случившемся в Золотой Горе, Ойвен позвал к себе сыщика Доня
и сказал тому, что, если хоть одна балка в городском доме советника через
три часа будет цела - пусть Донь пеняет на себя. Услышал о разграблении
дома и окончательно уверился, что Ванвейлен заманил Марбода Кукушонка в
ловушку, потому что мнение народное не может ошибаться. Его, однако,
чрезвычайно раздражала косность, с которой народ пытался отрицать участие
Арфарры в этом деле.
Итак, обвинитель Ойвен стоял перед Арфаррой-советником.
Он заявил, что Марбод Кукушонок убит, но дело его живо. Что граждане
Ламассы и свободные люди страны требуют суда над убийцами Белого Кречета.
Что выборный совет при короле-вассале еще более необходим, чтобы сохранить
древнюю автономию городов, и что до того, как соберется выборный совет,
власть должна принадлежать комиссии по его избранию, составленной из
рыцарей и граждан Ламассы, с ним, Ойвеном, в качестве делопроизводителя.
Идея комиссии была личной идеей Ойвена, и он особенно гордился словом
"делопроизводитель", потому что и в замке Кречетов, и в городской ратуше
не нашлось охотников на должность с таким названием.
Советник Арфарра слушал молча. На нем был тяжелый, бирюзовый с
золотыми пчелами, плащ государева посланца. В руке он держал золотой
гранат. Курильницы из золоченной бронзы за его спиной имели форму крыльев.
Над его головой вставал огромный купол, расписанный с точным соблюдением
традиции, Небесным Городом, Садом, Океаном и Свитком, и советнику Арфарре
не нравилась эта роспись за ее противоречивость. Потому что, хотя в боге
могут быть соединены самые противоречивые вещи, наши высказывания о боге
не должны содержать противоречий.
Обвинитель Ойвен и прочие делегаты стояли в строгих черных кафтанах и
плащах с капюшонами. Капюшоны были, из уважения к хозяевам, откинуты, и
лица цеховиков были взволнованные и красные. Арфарра усмехнулся и спросил:
- Я слышал, что граждане Ламассы посылали сегодня в храм Золотого
Государя и узнали, что трещина в его статуе, расколовшая мир и прошедшая
через сердце каменного идола, срослась, но что она раскроется вновь, дабы
поглотить всех, кто осмелится противиться небесной воле.
Обвинитель Ойвен возразил, что ставит свободу выше гнева богов, и
готов ему подвергнуться ради общего блага.
Тогда Арфарра-советник попросил позволения говорить с ним наедине.
Ойвен отказался наотрез.
Тогда представитель империи Арфарра приказал удалиться всем, кроме
городских делегатов, и в приемном зале, кроме него и обвинителя, остались
только бургомистр, городской судья и шесть цеховых мастеров.
Арфарра сказал:
- Я знаю, обвинитель, вы ненавидите меня, а вы, остальные, боитесь
моего влияния в городе. Ваша комиссия нужна вам лишь для того, чтобы
избавиться от меня. Я предлагаю большее: вы можете отдать меня под суд за
убийство Марбода Белого Кречета, но - от имени экзарха Варнарайна.
Бургомистр и другие, люди благоразумные, посовещались и согласились.
Обвинитель Ойвен стукнул по столу кулаком и вскричал:
- Народу нужна свобода, а не суд над предателями народа!
Обвинитель Ойвен обладал драгоценным качеством народного вождя: он не
только увлекал людей, но и сам увлекался, и при этом действовал совершенно
бескорыстно, если под бескорыстием разуметь забвение своих первоначальных
интересов.
Тогда Арфарра, в шитом плаще государева посланца, упал в ноги
обвинителю Ойвену и закричал:
- Смилуйтесь над городом! Верьте пророчествам! Вы обрекаете его на
гибель!
Обвинитель Ойвен запрокинул голову и расхохотался.
Арфарра встал, взял из рук обвинителя городское прошение, разорвал
его и бросил клочки на пол.
- Я буду молиться, - сказал он, - чтоб Золотой Государь пощадил
город. Молитесь и вы, чтобы утром мы все узнали, что выше - городская
свобода или гнев Золотого Государя.
