форму не надел, чтобы следы от ремня на ногах не увидели.
- Этого Грачёва... его же повесить мало! - сжимаясь от отвращения,
тихо сказал Серёжа. - Если кто-нибудь котенка или голубя мучает, за это
и то могут под суд отдать... Даже в газетах про это пишут. А тут...
Наташа что-то ответила, но он уже не слышал. Странное чувство он
испытывал. Первый раз в жизни. Какую-то смесь жгучей жалости и ярости.
Но ярости не такой, когда хочется крушить, ломать, кидаться на врага
очертя голову. Наоборот, голова сделалась ясная, и стало тихо и пусто
вокруг.
...Никогда-никогда ни один взрослый человек не ударил Серёжу. И
никогда Серёжа не знал, что такое страх перед возвращением домой. Всякое
бывало: и двойки, и записи в дневнике, и порванные штаны, и утонувшие в
реке ботинки, но дом всегда оставался добрым. Это был его дом - свой,
надежный. И не могло там случится такого, чего надо бояться...
Но вот в комнатах, где он жил с отцом, с Маринкой, с тетей Галей, где
когда-то ходила и пела мама, поселился этот хлипкий плешивый дядька с
бесцветными глазами. Такой тихий и вежливый на вид. Он поселился там, и
комнаты, где раньше дружно жили хорошие люди, стали местом страха и
боли. Почему? Кто позволил? Откуда берутся эти люди вроде Грачёва?..
Вернулись Генка и Стасик. Генка озабоченно взглянул на Серёжу.
- Что с тобой? Ты какой-то... натянутый.
- Думаю, - зло сказал Серёжа. - Про то, что зря дуэлей сейчас нет.
Обидно: живет на свете какой-нибудь скот и ничего с ним не сделаешь.
- На дуэлях иногда и скоты побеждали, - возразил Кузнечик.
- Не верю.
- А Дантес?
Их перебила Наташа. Сказала, что Стасику пора домой. Если он
задержится, ему попадет не меньше, чем за дневник.
За окнами уже густели сумерки.
- Может, нам самим дождаться его Нелю Ивановну и поговорить с ней? -
предложил Кузнечик.
- Да откуда вы взяли, что она сюда вернется? - спросила Наташа. -
Наверняка она распустит ребят у завода, а сама уедет домой до собрания.
Сейчас еще шести нет, а собрание в восемь... Да и не будет она никого
слушать. Вы ее знаете?
Серёжа вспомнил Нелли Ивановну: молодую, с громким, раздраженным
голосом, с желтым тюрбаном прически. Когда она шла по коридору, тюрбан
колыхался, а каблучки стучали отчетливо, как дятел в утреннем лесу.
Стасик опять подозрительно притих и заморгал.
- Проводите его домой, - сказал Серёжа. - Я знаю, что делать.
- Не пойду я, - заупрямился Стасик. Мучаясь от жалости и злости,
Серёжа сказал как можно мягче:
- Ты иди. Я сделаю так, что все будет хорошо. Стасик нерешительно
моргал.
- Иди. Я тебе обещаю, - очень твердо сказал Серёжа.
- Ты что придумал? - шепотом спросил Генка. Так же шепотом Серёжа
ответил:
- Пока ничего. Главное, пусть он уйдет, иначе опять начнет реветь.
Помоги Наташке его увести, а то он по дороге может ей концерт выдать.
Потом вернетесь, и мы что-нибудь придумаем.
Серёжа правильно рассчитал: Генку не пришлось уговаривать идти с
Наташей, это он всегда готов. И хорошо, что ушел. Не надо ему лезть в
это дело. Завтра Кузнечику на вечере выступать, и неприятности ему ни к
чему.
Серёжа знал, что идет на громкий скандал, но не колебался. В нем уже
звенела "система отсчета": девять, восемь, семь...
Он вернулся в Стаськин класс. Пошатал дверцы витрин. Они были,
конечно, заперты. Серёжа спустился на первый этаж и отыскал гардеробщицу
тетю Лиду.
Тетя Лида владела богатейшей коллекцией ключей, про это знала вся
школа. Когда терялись или портились ключи от классов, мастерских, от
шкафов и ящиков, все сразу шли к тете Лиде. Иногда к ней прибегали
несчастные люди, потерявшие ключ от квартиры.
- Тетя Лида, во втором классе шкаф заело, - сказал Серёжа. - Наверно,
кто-то запер, а ключа нет.
Тетя Лида, притворно ворча, вытащила громадную звякающую связку.
- Какой шкаф-то?
- Давайте, ключи, я сам подберу. И сразу принесу. Чего вам наверх
ходить...
Нужный ключ нашелся быстро. Серёжа распахнул обе витрины. Из правой
достал дневники с двойками. Потом "пятерочные" дневники равномерно
расставил в обеих витринах. Стало редковато, но ничего. Серёжа отцепил
бумажные ленты. Правую он отложил, а левую аккуратно, по сгибу, разорвал
пополам. На одной половине осталось: "Мы ими", а на другой "гордимся".
Эти половинки он опять приколол над витринами.
Дневники тех, кто "тянет назад" и ленту с черной надписью он положил
в портфель. А куда их было девать?
После этого Серёжа запер дверцы и отнес ключи.
Больше в школе делать было нечего. Серёжа зашагал к Наташиному дому,
чтобы встретить друзей.
Он повстречал их на углу Октябрьской и Пристанской. Генка и Наташа
спешили назад, в школу.
- Ты куда? - удивился Кузнечик. - А дневник?
- Все в порядке. - Серёжа хлопнул по тугому портфелю.
Наташа удивилась:
- Она отдала?
- Я ее не видел. Поэтому не спрашивал.
Наташа опустила руки и широко открыла глаза.
- Ты сумасшедший, - сказала она печально. - Ты представляешь, какой
крик поднимется?
- Приблизительно представляю, - сказал Серёжа.
- Мы скажем, что вместе это сделали, - решительно вмешался Кузнечик.
- Зачем? Не надо, - возразил Серёжа.
- Надо. Вдвоем легче отвечать.
- Да за что отвечать?! - вдруг разозлился Серёжа. - За то, что
пацаненка из беды выручили? А такие выставки устраивать, чтоб ребят
лупили, это правильно?
- А ты думаешь, теперь его не тронут? - спросила Наташа. - Нелюшка
увидит, что дневник пропал, еще больше разозлится. Такого отцу
наговорит, что хуже будет.
- Не дневник, а дневники... И не наговорит она, - сказал Серёжа. - Я
пока не могу понять, отчего это, но думаю, что не наговорит...
- А как тебе завтра влетит, понимаешь? - спросила Наташа.
- Ну... влетит. По крайней мере никто меня пальцем не тронет. Не то
что Стаську.
8
На следующий день Серёжа пришел в школу пораньше. У дверей
учительской он дождался Татьяну Михайловну. Она сразу обеспокоилась:
- Ты меня ждешь, Серёжа? Что случилось?
- Я хочу вас попросить... Передайте, пожалуйста, вот эти дневники
Нелли Ивановне, учительнице второго "А".
- Так... Значит, это ты?
- Я.
- Зачем ты это сделал?
Серёжа вздохнул и приготовился рассказывать. Мимо них в учительскую
прошагала завуч второй смены Елизавета Максимовна. Из-за двери донесся
ее трубный голос:
- Татьяна Михайловна! Можно вас на пять минут? Татьяна Михайловна
досадливо оглянулась на дверь.
- Ты меня подожди, - попросила она. - Или нет, иди в класс. А на
перемене все мне расскажешь. Хорошо?
Серёжа кивнул.
Но дожидаться перемены не пришлось.
Едва начался урок и Серёжа поднял руку, чтобы его вызвали, как в
дверь заглянула тетя Лида.
- Кто тут Каховский? Ну вот, ты и есть... К директору.
- Иди, - с сожалением сказал Сергей Андреевич. - А я тебя спросить
хотел. А то ведь троечка будет за четверть.
Как будто Серёжа сам напросился к директору.
Кузнечик рванулся было за Серёжей.
- А ты куда? - возмутился Сергей Андреевич.
- Я тоже должен...
- Если должен, позовут. Сиди.
Директор был новый, работал в этой школе первый год. Серёжа его не
знал и никогда с ним не разговаривал, если не считать случая с Димкой.
Директор преподавал у старшеклассников математику, и те прозвали его "А"
в кубе". Имелась в виду буква "А" в третьей степени. Потому что имя,
отчество и фамилия начинались у директора с буквы "А": Анатолий
Афанасьевич Артемьев.
Что он за человек? Однажды Серёжа слышал, как десятиклассники
говорили: "Во мужик! Все объясняет, как семечки щелкает!" Он-то
объясняет. А ему самому что-нибудь можно будет объяснить?
Серёжа постучал в дверь директорского кабинета, услышал "войдите" и
вошел.
Ну конечно! Желтый тюрбан Нелли Ивановны возвышался у директорского
стола.
Татьяна Михайловна тоже была здесь.
"Сейчас начнется", - подумал Серёжа и почувствовал противную пустоту
под сердцем.
Началось.
- Вот он! - произнесла Нелли Ивановна. Голос ее был твердо
деревянный, как стук каблучков. - Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич. Это
и есть Каховский.
Директор несколько секунд смотрел на него молча. Он вертел в пальцах
неочиненный карандаш и постукивал им по настольному стеклу. То одним
концом, то другим.
Наконец сказал:
- Полюбовался. Проходи, Каховский, садись.
Он кивнул на свободный стул.
- Спасибо.
У Нелли Ивановны удивленно шевельнулись брови. Татьяна Михайловна
сидела подальше, у стены. Из-за плеча Нелли Ивановны она смотрела на
Серёжу, как на маленького мальчика, разбившего банку с вареньем.
- Объясни нам, зачем ты устроил этот загадочный трюк с дневниками? -
ровным голосом потребовал директор и положил карандаш.
- Из-за Грачёва, - сказал Серёжа.
- Вот-вот! Я так и знала! - взвилась Нелли Ивановна. - Он уже не
первый раз выделывает такие фокусы из-за этого хулигана!
- А какой? - поинтересовался директор. "Третий, - подумал Серёжа. -
Первый раз - это с Мадам Жирафой. Второй - когда одноклассники лупили
его у буфета, а мы с Наташкой их разогнали. Но про второй она не знает".
- В сентябре был такой возмутительный факт! - гневно продолжала Нелли
Ивановна. - Я отправила этого Грачёва к вам, а он... - она ткнула острым
ногтем в Серёжу, - он со своими дружками силой отбил его у дежурной...
Серёжа слегка разозлился и перестал бояться.
- Не силой, - возразил он. - Можно, Анатолий Афанасьевич, мне
сказать?
- Ну?
- Это дежурная сама силой тащила Грачёва, а он так ревел, что все
сбежались. Он от рева даже заикаться начал. Мы его потом к врачу
отвели... Татьяна Михайловна, помните, я тогда еще опоздал?
- Да, действительно. - Татьяна Михайловна кивнула. - Я помню.
Вообще-то Каховский никогда не опаздывает.
"Один - ноль" - подумал Серёжа. И стал ждать. В споре главное - не
спешить. Пусть другой человек скажет все до конца. А потом надо отвечать
- коротко и четко. Как защита клинком. Когда защита, а когда и
контратака. А если возмущаться, перебивать, скажут, что грубишь, вот и
все. И тогда, хоть лопни, не докажешь ничего.
Директор снял очки и так же, как карандашом, стал постукивать по
столу.
- А скажите, Нелли Ивановна, - спросил он, - зачем вы этого...
Грачёва... направили ко мне с дежурной?
Глаза у Нелли Ивановны сделались круглыми и несчастными. Она поднесла
к груди сжатые кулачки.
- Да потому что сил моих нет! Я с ним воюю второй год! Это не ученик!
Это... какое-то чудовище! Он делает все, что вздумается! А тут находятся
дружки, которые его покрывают.
- Какой он мне дружок, - снисходительно сказал Серёжа. - Он еще
маленький.
- А ты помолчи! - отрезала она. - Будешь говорить, когда тебя
спросят.
Возражать было нельзя. А промолчать - значит показать, что виноват.
Серёжа секунду подумал и покладисто сказал:
- Хорошо...
Директор и Татьяна Михайловна переглянулись.
- Вернемся к нашему главному вопросу, - предложил Анатолии
Афанасьевич. - Ты, Каховский, утверждаешь, что убрал дневники ради
Грачёва? Зачем? Спасал его, так сказать, от позора и бесчестья?
- От битья, - сказал Серёжа, и все внутри у него натянулось. - Его
отец излупил бы за эту выставку, как... ну, не знаю даже. Как зверь.
- Это неправда! - возмутилась Нелли Ивановна.
- Это правда! - со звоном сказал Серёжа. - Если не верите, спросите
Наташу Лесникову. Они с Грачёвым в одной квартире живут. Отец его все
время бьет!.. А потом все удивляются, почему он такой псих...
- Серёжа, Серёжа, - предупреждающим тоном сказала Татьяна Михайловна.
