Нелли Ивановна слегка растерянно произнесла:
- Я этому не верю, Анатолий Афанасьевич. У Грачёва такой деликатный
папа. Я, наоборот, хотела его в родительский комитет...
Чувствуя, как летят все тормоза, Серёжа наклонился на стуле и, глядя
прямо в рассерженные очи Нелли Ивановны, отчетливо сказал:
- Этот деликатный папа недавно так отделал Стаську, что он в синяках
от шеи до пяток. А вы пишете: сорвал выступление.
- Вы это знали, Нелли Ивановна? - спросил директор.
- Я ничего не знала! Я повторяю, что не верю ни одному слову этого...
этого...
- Серёжи Каховского, - сухо подсказала Татьяна Михайловна.
- Можно проверить, - сказал Серёжа. - Синяки не краска, за день не
отмоются.
- А зачем ты убрал другие дневники? - спросил директор.
Он опять надел очки. Лицо у него было непонятное. То ли ему было все
равно, то ли он сердился, но скрывал это. И если сердился, то на кого?
Серёжа не ответил на вопрос. Он сам точно объяснить не мог, зачем
целиком опустошил "двоечную" витрину.
- Зачем же? - повторил директор.
- Как-то нехорошо было бы, - неуверенно сказал Серёжа. - У одного
убрали, а у других стоят. А я ведь не знал, вдруг им тоже попадет...
- Вот как?.. - сказал директор. - А почему ты решил, что имеешь право
вмешиваться в дела учительницы, изменять ее решение?
Серёжа даже удивился:
- Я и не думал, что имею право. Просто выхода не было.
- Не было? А разве ты не мог поговорить с Нелли Ивановной? Не мог
объяснить ей?
- Нелли Ивановны в школе не было. Да и вообще...
- Что "да и вообще"?
Серёжа решительно сказал:
- Я думаю, она не стала бы меня слушать.
- Не "она", а Нелли Ивановна, - строго поправила Татьяна Михайловна.
Серёжа промолчал.
- Ладно, допустим, - сказал Анатолий Афанасьевич. - А про других
учителей ты тоже так думаешь? Почему ты не посоветовался с Татьяной
Михайловной? Мог бы и ко мне прийти. Ты решил, что и мы не будем тебя
слушать?
- Нет... - растерянно откликнулся Серёжа.
- Так почему же? - с нажимом спросил Анатолий Афанасьевич.
- Я не догадался.
Директор откинулся на спинку стула и ладонями прихлопнул по столу.
- Вот видишь! Не догадался. И что же получается теперь? Ты хотел
выглядеть борцом за справедливость, а стал нарушителем дисциплины.
Причем грубым нарушителем.
Если он думал, что от этих слов Серёжа раскается и сникнет, то зря.
Серёжа вскинул голову и посмотрел прямо в директорские очки. -
- Я никак не хотел выглядеть! Я вообще про это не думал. Я думал про
Грачёва и больше ни про что... Ну можно, я сейчас спрошу?
- Ну давай, - сказал директор, и Серёже показалось, что за очками
мелькнули веселые искры.
Серёжа хотел точно подобрать слова, но получилось сбивчиво:
- Вот если вы идете по улице... А там бьют вот такого, вроде
Грачёва... Ну, маленького. Вы же все равно полезете заступаться, правда?
Вы же не будете думать, как тут выглядишь? А вчера ведь так же было. Ну,
почти так же...
Директор опять взял карандаш. - Логично, - сказал он вполголоса.
Потом спросил у Серёжи:
- А чего ты добился своим поступком? Убрал дневники, ладно. Однако ты
же не мог помешать Нелли Ивановне рассказать на родительском собрании о
плохом поведении этих ребят. Нелли Ивановна, очевидно, так и поступила.
- Он повернулся к ней: - Я прав?
Нелли Ивановна раздраженно ответила: - Ничего я не стала говорить и
собрание скомкала. Объявила итоги четверти, вот и все... Я просто не
знала, что подумать! Четырех дневников нет, все переставлено,
переделано... В конце концов, откуда я знала: может быть, это вы или
Елизавета Максимовна распорядились.
Она вдруг поняла, что сказала лишнее, и почти испуганно взглянула н
Серёжу. И тут же рассердилась. И на себя за свой испуг, и опять на
Серёжу:
- Ну что ж! Возможно выставка дневников - это была не лучшая выдумка.
Но если все хулиганы из шестых классов будут лезть в учительские дела,
как работать?
- Нелли Ивановна, - мягко сказала Татьяна Михайловна, - может быть,
поступок Серёжи не следует называть хулиганством? Возможно, это
горячность, ошибка, своеволие, но... Я учу его третий год и никогда не
сказала бы, что Каховский хулиган.
- Нет, хулиган! - резко возразила Нелли Ивановна. - Если уж пошла об
этом речь, я скажу. Бывают такие тихенькие до поры до времени, особенно
в школе. А за стенами школы что они творят! Вы знаете, что выкинул
Каховский летом? Со мной в институте учится Гортензия Павловна Кушкина,
она старшая вожатая в девятнадцатой школе, а летом была вожатой в лагере
"Смена". Она мне рассказала, как этот Каховский при всех, на линейке
оскорбил начальника лагеря, а потом самовольно отправился домой. А когда
за ним послали физрука, этот... "нехулиган" натравил на него собаку!
Серёжа вцепился в сиденье стула. Он посчитал про себя до семи. Но
полностью сдержаться не смог.
- Все очень похоже на правду, - сказал он тихо, но язвительно. - Все
почти так и было. Только чуть-чуть не так.
-Нет, так! -Нелли Ивановна даже притопнула. - И я не понимаю, почему
из лагеря не сообщили в школу.
- А я понимаю, - сказал Серёжа. - Стыдно было. Им пришлось бы
объяснить, почему я ушел.
- А почему? Ну-ка, скажи!
- Не будем отвлекаться, - перебил их директор. - Насчет лагеря мне
известно, это другой вопрос. А сейчас вот что. Я думаю, Каховский
извинится перед Нелли Ивановной за свой поступок и отправится в класс.
Он и так уже пропустил пол-урока.
- Я не извинюсь, - негромко, но решительно сказал Серёжа.
- Каховский! - воскликнула Татьяна Михайловна.
- Почему? - сухо спросил Анатолий Афанасьевич.
- Потому что извиняться надо, если виноват. А если просто так, то
зачем?
Директор поправил очки и спросил не сердито, а скорее с любопытством:
- Ты что же, считаешь, что ничуть не виноват?
- Может быть, виноват, - сказал Серёжа. - В том, что не догадался к
вам пойти, чтобы сказать о дневниках... Но сейчас я извиняться не буду.
Я не люблю, когда меня обзывают хулиганом и рассказывают про меня
всякое... чего не было.
- Ты не любишь правду! - торжествующе заключила Нелли Ивановна. -
Недаром ты и твои дружки в вашем клубе выгнали Сенцова. - Она
повернулась к директору: - Это прекрасный ученик в седьмом "Б",
вежливый, дисциплинированный. Его брат учится в моем классе. Я говорила
с матерью, она места себе не находит от возмущения! Они выгнали его за
то, что он отказался участвовать в уличной драке и честно сказал об
этом.
- Его выгнали за трусость. И не я, а совет, - сказал Серёжа. - Они
трое, такие здоровые, бросили в беде одного пятиклассника, самого
слабого.
- Зато ты, я смотрю, ух какой смелый! Вроде тех смельчаков, которые
гривенники у первоклассников отбирают по дороге в школу... И не
старайся, мне твои извиненья не нужны!
Серёжа сжал зубы.
Анатолий Афанасьевич взглянул на часы.
- Каховский, у вас какой сейчас урок?
- Физика.
- Как у тебя дела с физикой?
- Не очень. Надо сегодня тройку исправить.
- Ладно. Иди в класс.
Серёжа встал. "Выходит, все?"
- До свиданья, - сказал он.
Директор молча наклонил голову.
Серёжа пошел к двери.
- Анатолий Афанасьевич! Значит, вы ему больше ничего не скажете? -
раздался за его спиной взвинченный голос Нелли Ивановны.
Серёжа остановился, думая, что его окликнут.
- Пока нет, - устало сказал директор. - Иди, Каховский, иди.
Серёжа закрыл за собой дверь. И тогда услышал, как там, в кабинете,
неожиданно окрепшим голосом директор спросил:
- А что я должен ему сказать, уважаемая Нелли Ивановна?
На урок Серёжа сразу не попал. На лестнице его встретила Юля, старшая
вожатая.
- Взгрели? - сочувственно спросила она.
"Все уже знают про эту историю", - подумал Серёжа. И сказал:
- Обошлось. _ Ну и хорошо. Слушай, Каховский, поддержи идею.
- Какую?
_ Давай назначим тебя октябрятским вожатым к второклассникам.
- Юля, - с укором произнес он, - мне сейчас по физике отвечать, а ты
страшные вещи говоришь. - Да я серьезно!
- И я серьезно. Нельзя же так пугать человека. - Серёженька, у тебя
получится. Ты вон как за них заступаешься!
- Одно дело - заступаться, другое - командовать. - Ну ты же
командуешь в клубе "Эспада". Ты там, говорят, не то адмирал, не то
капитан.
- Это же в "Эспаде". Там у меня в группе нормальные люди, а не
малыши. Они сами знают, как что делать, даже и не надо командовать. А к
маленьким подход -нужен.
- Желание нужно, - грустно сказала Юля. - Никто из мальчишек не хочет
работать. В совете дружины девчонки, в тимуровском штабе девчонки... А
мальчишки - кто в хоккейной секции пропадает, кто у вас в клубе, а про
школьные дела и слышать не хотят.
- Ю-у-у-ля, - протянул Серёжа, - ты хороший человек, а говоришь...
прямо не знаю что. Во-первых, у нас в "Эспаде" из нашей школы только
несколько человек, все больше из сорок шестой и девятнадцатой. Даже
обидно. Во-вторых, дружинную газету кто всегда делает? Воронины. В
концерте сегодня у кого главный номер? У Кузнечика. То есть у Медведева.
В барабанщики ты кого записала? Пашку Снегирева из четвертого класса. А
где он барабанить научился? В "Эспаде" у Данилки Вострецова, есть у нас
такой барабанщик. Жалко, ты его не знаешь, он в сорок шестой школе
учится.
- Немножко знаю, - сказала Юля. - Это мой брат.
- Ух ты! - удивился Серёжа. - А я все не мог понять, на кого ты
похожа. Знакомое что-то...
- Рыжие все похожи, - вздохнула Юля.
- Ты не рыжая, а золотистая. И Данилка тоже... Юль, позвони Данилке,
пожалуйста, в клуб, он сейчас там. Пусть он мне свой белый ревень
оставит. Я потом забегу, возьму. Мне для вечера надо.
- А пойдешь в вожатые?
- Ну, Юля...
- Не буду звонить.
- Слушай, Юля. Если тебе вожатый нужен, поговори с Наташкой
Лесниковой. Она давно к малышам хочет, а все не решается.
- Она девочка. У меня и так все девчонки в активе.
- Она лучше всякого мальчишки, - сказал Серёжа. - Позвони Данилке,
ладно? А то мне неудобно к телефону в учительской соваться. Ну, я
побежал!
Когда Серёжа вошел в класс, все притихли и стали смотреть на него.
Серёжа поймал встревоженный взгляд Кузнечика, улыбнулся и мигнул: "Все в
порядке".
- Живой? - спросил Сергей Андреевич. - А мы уж тебя похоронили.
Отвечать будешь? Ну, иди к доске, мятежная душа.
...Из школы Серёжа вернулся в шесть. А в половине седьмого позвонил
Кузнечик:
- Серёжка, ты на вечер в форме идешь?
- Конечно!
- Я тоже хочу. А родители жмут. Говорят, зря, что ли, новый костюм
покупали?
- Ну, не знаю... Я только в форме.
- Я тоже. Ну его, этот костюм, я в нем на жениха похож. А ты парадный
ремень достал?
- Ага. У Данилки. Только надо в клуб забежать.
- А мне Митька принес, ему барабанщики подарили.
- Волнуешься перед выступлением? - спросил Серёжа.
- Нет. Почему-то нисколько... Знаешь, я сегодня письмо получил от
того парнишки, из Чили... Четвертого сентября отправлено, за неделю до
мятежа.
- Вот это да... Долго оно шло.
- Знаешь, Серёжа, я даже боюсь. Я думаю: а вдруг его уже в живых нет?
Он ведь сын коммуниста, а фашисты стреляют во всех без разбора: и в
больших, и в пацанов.
- Может, в партизаны ушел с отцом, - сказал Серёжа.
- Может быть...
- А что пишет?
- Не знаю. Брата нет, а сам я не могу перевести. Коротенькое письмо.
Несколько марок прислал и свою фотографию. Я думал, они там все черные,
смуглые, а он совсем светлый. На Митьку немного похож. А имя такое
длинное: Алехандро Альварес Риос...
Вечер состоял из двух отделений: концерт и танцы. В ожидании концерта
