не говорил ничего подобного. Просто в голову не могло прийти такое.
И сейчас ему показалось, что эти слова что-то раскололи в его жизни.
И в жизни отца...
"Папочка, прости!"- хотел крикнуть он, только не смог выдавить
ни словечка.
А через несколько секунд страх ослабел, и вернулась обида.
Словно Журка скользнул с одной волны и его подняла другая. Потому
что никуда не денешься - был магазин, была та минута, когда он, Жур-
ка, убито смотрел на затоптанный пол с зеленым фантиком, а все смот-
рели на него...
И все же он чувствовал, что сейчас опять случилось непоправи-
мое. Опять ударила неслышная молния.
Не мигая, Журка глядел на отца. А тот замер будто от заклина-
ния. Только черные точки стали еще заметнее на побелевших скулах. И
так было, кажется, долго. Вдруг отец сказал с яростным удивлением:-
- Ах ты...- И, взмахнув рукой, качнулся к Журке. Журка закрыл
глаза. Но ничего не случилось.
Журка опять посмотрел на отца. Тот стоял теперь прямой, со сжа-
тыми губами и мерил сына медленным взглядом. У него были глаза с ог-
ромными - не черными, а какими-то красноватыми, похожими на темные
вишни зрачками. Как ни странно, в этих зрачках мелькнула радость. И
Журка чуткими, натянутыми почти до разрыва нервами тут же уловил
причину этой радости. Отец теперь мог считать себя правым во всем!
Подумаешь, какая-то книжка! Стоит ли о ней помнить, когда сын посмел
сказать такое!
Отец проглотил слюну, и по горлу у него прошелся тугой кадык.
Ровным голосом отец произнес:
- Докатились... Мой папаша меня за это удавил бы на месте... Ну
ладно, ты не очень виноват, виновато домашнее воспитаньице. Это еще
не поздно поправить.
Он зачем-то сходил в коридор и щелкнул замком. Вернулся, задер-
нул штору. Ослабевший и отчаявшийся Журка следил за ним, не двига-
ясь. Отец встал посреди комнаты, при поднял на животе свитер и дело-
вито потянул из брючных петель пояс.
Пояс тянулся медленно, он оказался очень длинным. Он был спле-
тен из разноцветных проводков. Красный проводок на самом конце лоп-
нул и шевелился как живой. "Будто жало " ,- механически подумал Жур-
ка. И вдруг ахнул про себя: понял, что это, кажется, по правде.
Он заметался в душе, но не шевельнулся. Если броситься куда-то,
постараться убежать, если даже просто крикнуть "не надо", значит,
показать, будто он поверил. Поверил, что это в самом деле может слу-
читься с ним, с Журкой. А поверить в такой ужас было невозможно,
лучше смерть.
Отец, глядя в сторону, сложил пояс пополам и деревянно сказал:
- Ну, чего стоишь? Сам до этого достукался. Снимай, что полага-
ется, и иди сюда.
У Журки от стыда заложило уши. Он криво улыбнулся дрогнувшим
ртом и проговорил:
- Еще чего...
- Если будешь ерепениться - получишь вдвое,- скучным голосом
предупредил отец.
- Еще чего...- опять слабым голосом отозвался Журка.
Отец широко шагнул к нему, схватил, поднял, сжал под мышкой.
Часто дыша, начал рвать на нем пуговицы школьной формы...
Тогда силы вернулись к Журке. Он рванулся. Он задергал руками и
ногами. Закричал:
- Ты что! Не надо! Не смей!.. Ты с ума сошел! Не имеешь права!
Отец молчал. Он стискивал Журку, будто в капкане, а пальцы у
него были быстрые и стальные.
- Я маме скажу!- кричал Журка.- Я... в детский дом уйду! Пусти!
Я в окно!.. Не смей! ..
На мят он увидел себя в зеркале - расхлюстанного, с широким
черным ртом, бьющегося так, что ноги превратились в размазанную по
воздуху полосу. Было уже все равно, и Журка заорал:
- Пусти! Гад! Пусти! Гад!
И кричал эти слова, пока в своей комнате не ткнулся лицом в
жесткую обшивку тахты. Отец швырнул его, сжал в кулаке его тонкие
запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу. Словно поставили
на Журку заостренный снизу телеграфный столб.
Чтобы выбраться из-под этого столба, Журка задергал ногами и
тут же ощутил невыносимо режущий удар. Он отчаянно вскрикнул. Зажму-
рился, ожидая следующего удара - и в тот же миг понял, что кричать
нельзя. И новую боль встретил молча.
Он закусил губу так, что солоно стало во рту. Нельзя кричать.
Нельзя, нельзя, нельзя! Конечно, отец сильнее: он может скрутить,
ском кать Журку, может исхлестать. А пусть попробует выжать хоть
слабенький стон! Ну?! Домашнее воспитание? Не можешь, зверюга!
Журка молчал, это была его последняя гордость. Багровые вспышки
боли нахлестывали одна за другой, и он сам поражался, как может мол-
ча выносить эту боль. Но знал, что будет молчать, пока помнит себя.
И когда стало совсем выше сил, подумал: "Хоть бы потерять созна-
ние..."
В этот миг все кончилось. Отец ушел, грохнув дверью.
Журка лежал с минуту, изнемогая от боли, ожидая, когда она хоть
немножко откатит, отпустит его. Потом вскочил...
В перекошенной, кое-как застегнутой на редкие пуговицы форме он
подошел к двери и грянул по ней ногой - чтобы вьгрваться, крикнуть
отцу, как он его ненавидит, расколотить ненавистное зеркало и раз-
нести все вокруг!
Дверь была заперта. Журка плюнул на нее красной слюной и снова
размахнулся ногой... И вдруг подумал: "К чему это?"
Ну, крикнет, ну, разобьет. А потом? Что делать, как жить? Вмес-
те с отцом? Вдвоем?
Ж и т ь в м е с т е после того, что было?
Журка неторопливо и плотно засунул в дверную скобу ножку стула.
Пусть попробует войти, если вздумает! Потом он, морщась от боли,
влез на подоконник и стал отдирать полосы лейкопластыря, которыми
мама уже закупорила окно на зиму. Отодрал, бросил на пол и тут заме-
тил в углу притихшего, видимо, перепуганного Федота.
- Котик ты мой,- сказал Журка. Сполз с подоконника и, беззвучно
плача, наклонился над Федотом. Это было здесь единственное родное
существо. И оставлять его Журка не имел права.
Он вытряхнул на пол из портфеля учебники, скрутил из полос лей-
копластыря шпагат и привязал его к ручке портфеля - как ремень по-
ходной сумки. В эту "вьючную суму" он посадил Федота. Кот не сопро-
тивлялся.
- Ты потерпи, миленький,- всхлипнув, сказал Журка и надел порт-
фель через плечо. Потом отворил окно, достал из-за шкафа специальную
длинную палку с крючком, подтянул ею с тополя веревку. Взял веревку
в зубы и выбрался через подоконник на карниз.
Стояли серовато-синие сумерки. Моросило. Сырой воздух охватил
Журку, и он сразу понял, как холодно будет без плотной осенней курт-
ки и без шапки. Но наплевать!
Журка плотно взял веревку повыше узлов, а пояс надевать не
стал. Лишняя возня - лишняя боль. Он примерился для прыжка. Прыгать
с Федотом на боку будет труднее... Ладно, он все равно прыгнет! Не в
этом дело...
А в чем? Почему он замер?
Потому что понял вдруг, как это дико. Он уходит из дома, из
своего, родного. И не просто уходит, а как беглец. И не знает ниско-
лечко, какая дальше у него будет жизнь. Еле стоит на такой высоте, в
зябких сумерках, на узкой кирпичной кромке...
"Мир такой просторный для всех,- вспомнилось ему,- большой и
зеленый, а нам некуда идти..."
В эту сторону пойдешь -
Горе и боль,
В ту сторону пойдешь -
Черная пустота.
И мы бредем, бредем по самой кромке...
"Куда же нам идти?.."
"К Ромке!"- неслышно отдалась под ним пустота. Словно кто-то
снизу шепотом подсказал эту рифму. Такую простую и ясную мысль...
"А что? - подумал Журка.- Головой вперед, и все".
Вот тогда забегает отец!.. Что он скажет людям, которые собе-
рутся внизу? И что скажет маме?..
Да, но мама-то не виновата. И у нее уже никогда не будет никого
другого вместо Журки. Он же не маленький, знает, что из-за этого она
сейчас и в больнице... Да и Федота жалко - тоже грохнется. Хотя его
можно оставить на подоконнике... Но... если по правде говорить, та-
кие мысли не всерьез.
А если все-таки всерьез?
Страшно, что ли? Нет, после того, что было, не очень страшно.
Но зачем? Если бы знать, что после нашей жизни есть еще другой мир и
там ждут тебя те, кого ты любил... Но такого мира нет. И Ромки
нет... Ромка есть здесь - в памяти у Журки. Пока Журка живой.
Значит, надо быть живым...
Журка толкнулся и перелетел в развилку тополя.
Спускаться по стволу было трудно. Мешала боль. Мешал портфель с
Федотом и суконная одежда, срывались жесткие подошвы ботинок. Это не
летом... В метре от земли ботинки сорвались так неожиданно, что Жур-
ка полетел на землю. Вернее, в слякоть.
Он упал на четвереньки и крепко заляпал брюки, ладони и лицо.
Зато Федот ничуть не пострадал. При свете от нижних окон Журка поп-
робовал счистить грязь. Но как ее счистишь? Он взял портфель с Федо-
том под мышку и, вздрагивая, переглатывая слезы и боль, вышел на
улицу.
Фонари горели неярко, прохожих было мало. Никто не остановился,
не спросил, куда идет без пальто и шапки заляпанный грязью мальчишка
с таким странным багажом. Видно, у каждого встречного хватало своих
дел и беспокойств.
У тех, кто ехал в машинах, тоже хватало. "Москвичи" и "Жигули"
с шелестом и плеском проносились по мокрому неровному асфальту. Мел-
кий дождь искрился и дрожал перед ними в длинных лучах. Журке надо
было перейти Парковую, чтобы добраться до улицы Мира, и он остано-
вился на углу - пропустить машины. Светофора на этом перекрестке не
было, автомобили шли и шли. Что им какой-то дрожащий на переходе па-
цаненок!
Наконец поток машин прервался. Журка шагнул на дорогу, но тут
из-за поворота выскочил сумасшедший "Запорожец", вякнул гудком и
пронесся рядом с Журкой, обдав его грязной жижей.
Рядом была куча щебня для ремонта дороги. В ярости Журка схва-
тил гранитный осколок и замахнулся вслед "Запорожцу"...
И чьи-то пальцы плотно ухватили его за кисть.
Милиция? Пусть!
Это была не милиция. Рядом стоял Капрал. В жидком свете фонаря
Журка разглядел его красивое спокойное лицо. Капрал тряхнул Журкину
руку, и камень упал в лужу.
- Ты неправильно кидаешь,- доброжелательно сказал Капрал.- Надо
бросать во встречные. Тогда камень летит, как пуля - получается сло-
жение скоростей. А, ты физику еще не изучал... Кидай вон в ту.
- Зачем? Не она меня обрызгала,- пробормотал Журка.
- А какая разница? Все они одинаковы,- серьезно сказал Капрал.-
Хотя я забыл... У тебя же папаша сам шофер! Тогда ты зря...
- А чего мне папаша...- хмуро отозвался Журка и стал смотреть
на дорогу. Капрал оглядел его с головы до ног.
- Домашний конфликт?- спросил он.- Небось, родители сказали: "Или
мы, или кот!" И ты гордо покинул отчий кров.
- Если бы... - сказал Журка.- Все гораздо хуже...- Он не соби-
рался ничего рассказы вать Капралу и не искал у него сочувствия.
Просто вырвалось. Просто Капрал был единственный человек, который
его хоть о чем-то спросил.
Капрал задумчиво погладил пальцем голову Федота, который смирно
поглядывал из портфеля. Потом он скинул свою куртку с капюшоном и
набросил на Журку.
- Не надо,- сказал Журка.
- Надо. Идем.
- Куда?
- "Куда",- усмехнулся Капрал.- Устрою где-нибудь.
- В гараже вашем, что ли? - сумрачно спросил Журка. Он сейчас
ничего не боялся. И подумал, что хорошо бы назло всему свету навсег-
да связаться с компанией Капрала. Воруют? Ну и что? Если даже
отец... Ну, конечно, про отца любой возразит: "Какое же это воровс-
тво! У себя дома!" Но все равно - обман. И еще какой! Как предатель-
ство...
- А чем тебе плох гараж?- спросил Капрал.- Сухо, тепло. И люди
надежные... Да не бойся, ко мне домой пойдем. Умоешься, переночу-
ешь...
Журка вздохнул. И сказал без всякой злости, без насмешки. Прос-
то так:
- Да. А потом я для вас, как Горька, буду бутылки таскать...
- Глупый ты,- тихо отозвался Капрал.- Думаешь, я на твоей беде
