тут. А если помочь надо, с начальством ссориться не хотят. Разве это
настоящие друзья?
Журка грустно усмехнулся:
- А от тех, кто настоящие, тоже никакого проку...
- Где они, настоящие-то? - тихо и печально отозвалась Иринка.
Так же тихо и очень серьезно Журка сказал:
- А я?
Они помолчали. Журка вдруг застеснялся, Иринка, видимо, тоже
смутилась. Потом она тряхнула волосами и попросила с хмурой винова-
тостью:
- Ты уж на меня не сердись...
- За, что?- удивился Журка.
- Да за это... Сегодня на остановке...
- Я так ничего и не понял,- сказал Журка.
- Ну и молодец, что не понял. А я дура...
- Да ладно тебе... Пойдем к нам! Мама пирог с яблоками печет.
Иринка покачала головой:
- Нет. Мама сейчас папе капель даст и в постель уложит, а он
всегда просит: "Ришка, посиди со мной рядышком". Я уж пойду поси-
жу...
Журка брел от Иринки, пинал перед собой пустую коробку от сига-
рет "Космос" и думал про Игоря Дмитриевича. И про Иринку: какая она
сегодня хмурая и по-взрослому озабоченная.
По правде говоря, в Иринкином разговоре о всех этих выставко-
мах, заказах и отцовских недругах Журке почудилось что-то ненату-
ральное. Будто она повторяла не свои слова. Но тут же он подумал:
"Ну и повторяла. А что такого? Слышала, как отец рассказывает, а по-
том со мной поделилась..." Иринкина тревога об отце была настоящая и
большая, Журка это чувствовал и сам теперь тревожился. Он знал точ-
но, что Игорь Дмитриевич хороший и добрый. Недаром же, когда смот-
ришь на "Путь в неведомое", даже горло начинает щекотать от вол не-
ния. Знал он и то, что еще в прошлом году Игорю Дмитриевичу сказали
все в том же непонятном выставкоме: "Написано недурно, однако сюжет
у вас какой-то странный. Любители живописи ждут от художников, что
они отразят современность, а у вас какой-то Грин или Жюль Верн..."
Олухи, честное слово!.. Только бы Игорь Дмитриевич не расстро-
ился слишком сильно и не заболел. А то больше не будет хороших минут
и веселых разговоров в солнечной комнате с качелями. Лето совсем,
совсем скоро кончится...
И словно в доказательство близкой осени пахнул из-за угла хо-
лодный ветер. Неожиданный и резкий. Угнал в канаву сигаретную короб-
ку, хлестнул по ногам колючей пылью и мусором, запорошил глаза. Се-
рая тучка набежала на солнце.
Журка моментально озяб. Но назло ветру и назло всем печальным
мыслям решил, что домой не пойдет, а, раз уж есть свободное время,
забежит сейчас к Лидии Сергеевне. Потому что улица Кирова в двух
кварталах.
Эта мысль улучшила Журкино настроение. Он подумал, что у Игоря
Дмитриевича, может быть, скоро все наладится, зашагал быстрее, сог-
релся на ходу и к дому Лидии Сергеевны подошел совсем весело.
Дом был новый, девятиэтажный.
Лидия Сергеевна стояла на площадке второго этажа. Держала свер-
нутый половик и "выбивалку".
- Ой, Журка!.. А почему ты сверху бежишь?
- Я прокатился на лифте до девятого этажа!- радостно признался
Журка.- А там меня прорвала из кабины какая-то старуха... Жалко ей,
что ли? Я на лифте всего третий раз в жизни ехал.
- Какой ты молодчина, что пришел!
- А вы ковер чистить пошли? Давайте я вы колочу!
- Я ухе. Пойдем к нам...
В прихожей их встретил круглощекий больше глазый пацаненок лет
четырех. Лохматый и серьез ный.
- Ой, это Максимка? - удивился Журка.- Здравствуй, Максим. Ка-
кая ты громадина...
- Здхавствуй,- ответствовал Максим, задрав голову.- Ты тоже
гхомадина. Ты кто?
- Это Юрик Журавин, он к нам в прошлом году приходил,- объяснила
Лидия Сергеевна.- Но ты не помнишь...
- Не помню,- согласился Максим.- Я тогда был маленький, а их
много было. Целая пхохва.
- Что за выражения,- сказала Максимкина мама, а Журка засмеял-
ся:
- Ты такой большой, а почему букву "эр" не научился говорить?
- Стахаюсь- сообщил Максим.
- Он не старается, он лентяй,- сказала Лидия Сергеевна, под-
толкнула Максимку к двери, и все вошли в комнату.
У окна сидел и копался в транзисторном магнитофоне Валерий Ми-
хайлович, муж Лидии Сергеевны. Он был очень серьезным, даже угрюмым
человеком. Вернее, таким его считали те, кто плохо знал. Но витя-
зи-то его знали хорошо. Он всех их перекатал на своих широких пле-
чах, каждому сделал покрытый серебряной краской меч, многих мальчи-
шек научил мастерить из бумажных листов самолеты хитрой конструкции
(потом ему за это попало от Лидии Сергеевны, потому что самолеты
часто взлетали из-под парт во время урока).
Валерий Михайлович работал авиационным техником в Картинске на
местном аэродромчике, а сейчас, наверно, в большом аэропорту. А мо-
жет быть, и в другом месте. Он разбирался не только в самолетных мо-
торах, а кажется, во всем на свете. Все, что хочешь, мог смастерить
и починить: и деревянный самострел с хитрым спуском, и цветной теле-
визор...
Работал Валерий Михайлович всегда молча. Он считал, что чем
больше человек шевелит языком, тем хуже работает руками. Но не всег-
да он был молчаливый. Однажды в походе у костра он целый час расска-
зывал сказку про маленького робота по имени Трикола (три кола-зна-
чит, три единицы, номер сто одиннадцать)...
Лидия Сергеевна поставила Журку перед собой и весело сказала:
- Валерий, смотри, кто пришел. Помнишь Журавленка?
Валерий Михайлович поднял голову, глянул из- под насупленных
бровей, вдавил большой палец в ямку на подбородке (такая была у него
привычка) и сказал, подумав:
- Я всех помню. Я эту пичугу для доски почета снимал...
- А вот и перепутал!- засмеялась Лидия Сергеевна.- Для доски ты
снимал его друга Рому Светлякова да еще трех девочек...
Она так просто, легко вспомнила о Ромке. Без всякой печали. Ну
и правильно, так и надо. Пусть будет, будто Ромка живой...
- А меня вы тоже фотографировали,- сказал Журка.- Для стенгазе-
ты.
- Совершенно верно!-обрадовалась Лидия Сергеевна.- У тебя там
еще стихи были! Про Новый год. Как же там? А, вот...
"Ой, не надо",- подумал Журка и слегка покраснел. Но Лидия Сер-
геевна уже декламировала:
Вот и Новый год пришел,
Всем нам стало хорошо.
Пусть нам вьюга лица лижет,
Лето все же стало ближе...
- Видишь, я запомнила... А сейчас пишешь стихи?
- Нет, что вы,- испугался Журка.- Это я нечаянно тогда сочинил.
А с тех пор почти и не пробовал.
Валерий Михайлович встал. Шагнул к Журке.
- Эту газету я тоже помню... Ну, здравствуй. Теперь здесь жи-
вешь?
Он протянул Журке громадную пятерню. Журка положил в нее свою
ладонь и сказал:
- Мы недавно переехали.
- Ну и молодец. А то Лида у меня тут совсем извелась без ребят.
- Не сочиняй. Мне хватает Максима и тебя. Оба неслухи...
- Женский гнет,- сказал Валерий Михайлович и вернулся к подо-
коннику.
Лидия Сергеевна усадила Журку, развернула складной стол, сказа-
ла, что утром приезжала ее мама, привезла всякого варенья и сейчас
они будут пить чай.
- Ты какое варенье любишь, Журка?
- Всякое,- подал голос Максим, который уже приволок ящик с
"констхуктохом" и агитировал Журку строить самолет.
- Я, между прочим, спрашиваю не тебя, а Журку...
Журка посмотрел на Максима, улыбнулся и сказал:
- Всякое...
- Заговорщики.
Пока Журка и Максим свинчивали из дырчатых пластмассовых поло-
сок "кхылья", на столе появились вазочки, блюдца и разной величины
фаянсо вые чашки.
- Журка, помнишь эту? Вы с Ромой всегда из таких пили, из боль-
ших, чтобы лишний раз не наливать. Их две было, а потом одна разби-
лась. Так жаль...
Журка внутренне вздрогнул. Но не сказал ничего, подошел к сто-
лу, взял в ладони тяжелую чашку с синим кораблем и надписью "Путе-
шествие Магеллана". Покачал тихонько...
- Устраивайся ближе к варенью, Журка... Эй, мужчины, садитесь!
Они пили чай со "всяким" вареньем и вспоминали свой третий "В".
Вспоминали прием в пионеры и последний поход.
- Хороший был поход,-вздохнула Лидия Сергеевна и улыбнулась
Журке глазами: "Ничего, все равно хороший". Она думала, что он до
сих пор страдает из-за той истории. Журка сморщил переносицу и спро-
сил:
- Вы никому не говорили?
- Что ты! Никому-никому...
- Смотрите-ка, тайны у них,- заметил Валерий Михайлович.
- Да, представь себе...
- Теперь уже не тайна,- сказал Журка, набравшись смелости.- Те-
перь можно рассказать. Потому что я себе за то дело, знаете, как
отомстил...
И он, качая от смущения ногами и пряча нос в кружку, поведал
про экспедицию на кладбище и про Федота. Лидия Сергеевна смешно пое-
жилась:
- Ой-ей-ей. Я бы померла от страха. Какой ты отчаянный...
- "Отчаянный",- усмехнулся Журка.- Просто выхода не было. Я по-
думал: "Что скажу Ромке, когда приедет?"
Чашка грела Журке ладони фаянсовыми боками. Он опять покачал ее
и тихо сказал:
- У меня с трещинкой была, а эта без трещинки. Ромкина... Лидия
Сергеевна, у вас есть Ромкина фотокарточка? Я давно не видел его...
- Есть, конечно. У меня все ваши есть, я сейчас достану... А у
тебя разве нет?
- У меня только общая, где весь класс. Ромка там боком стоит,
лицо плохо видно.
- Можно найти хороший негатив и напечатать портрет. У Валерия
все фотопленки хранятся... Только снимки-то давно делались, сейчас
он подрос, наверно, как и ты. Написал бы ты ему: пусть свежую фото-
карточку пришлет... Что с тобой, Журка?
А что? С ним ничего. Осторожно поставил чашку, даже не плеснул
на скатерть...
Она ничего не знала. Она уехала из Картинска почти сразу после
того похода, и потом никто не написал и не сказал ей о Ромкиной ги-
бели... И сейчас давнее Журкино горе, к которому он привык, для нее
оказалось новым и неожиданным.
Наверно, ей хотелось заплакать, но она только сжала губы и ми-
нуту или две молча сидела и водила по клеенке блестящей ложечкой.
Потом сказала в нависшей тишине:
- Ромка, Ромка... Вот ведь судьба какая... За что людям такое
горе?
"Молнии,- хмуро подумал Журка.- Разве они спрашивают?" И тихо
объяснил:
- Там поперек дороги проехал самосвал, а из кузова песок сыпал-
ся. Получилась такая горка на асфальте, как бархан. Они на нем взле-
тели, будто на трамплине, перевернулись и в столб... в бетонный...
Валерий Михайлович вдруг встал из-за стола.
- Лидуша, ты в ванную пока не ходи... Максим, пойдем, ты мне
поможешь.
Лидия Сергеевна и Журка остались вдвоем. Чаю больше не хоте-
лось. Они сели рядышком на тахте, стали говорить о другом, не о Ром-
ке. Лидия Сергеевна расспрашивала про маму и папу, про здешнюю шко-
лу. Журка охотно рассказывал и привинчивал хвостовое оперение к не-
достроенному Максимкиному самолету. Но разговор шел без прежней ве-
селости. Будто печальный Ромка сидел здесь же в уголке и слушал...
Через полчаса появились Валерий Михайлович и Максимка. Валерий
Михайлович положил Журке на колени большую, с четверть газетного
листа фотографию. Она была только что отпечатанная, горячая от глян-
цевателя.
Веселый Ромка смотрел со снимка мимо Журки, куда-то вдаль и
немного вверх. Будто следил за улетающей птицей. Но казалось, что он
сейчас шевельнет глазами, встретится взглядом с Журкой - зрачки в
зрачки.
Потому что он был совсем живой. Чудилось, что губы его все
сильнее растягиваются в улыбку, а раскиданные ветром легкие волосы
шевелятся.
Снимок был сделан не для Доски почета, а гораздо позже. Ромка
уже в пионерском галстуке, а за плечами у него видны ветки с моло-
денькими листьями.
- Это когда в пионеры принимали?-спросил Журка.
- Да,- сказала Лидия Сергеевна.- Валерий хотел каждому сделать
портрет на память, да не успел проявить и напечатать. Жили-то мы,
