волосами. В этом рассказе нет ни слова о возмущении в связи с
растранжириванием драгоценного мира. Открыв Евангелие от Иоанна, мы
обнаружим ещё больше сюрпризов. То, что рассказывает Иоанн, имеет, в
сущности, мало общего с тремя предыдущими версиями. Пир в Вифании
происходит тут не за два дня до пасхи, как в Евангелиях от Матфея и от
Марка, а за шесть. И хозяева дома _ совершенно другие люди. Иисус гостит,
согласно Иоанну, у воскрешенного им Лазаря и у его сестер _ Марфы и
Марии.
Мы узнаем от Иоанна и имя женщины, помазавшей ноги Иисуса
миром и вытершей их своими волосами. Это Мария. И её расточительностью
возмущаются не какие-то неопределенные лица, а Иуда Искариот собственной
персоной. Но Иоанн объясняет нам, что это со стороны Иуды чистейшее
лицемерие: просто он сам был не прочь завладеть тремястами динариями,
вырученными от продажи мира. _Сказал же это не потому, чтобы заботился о
нищих,_ замечает евангелист,_ но потому что был вор. Он имел при себе
денежный ящик и носил, что туда опускали_ (12:6). Итак, по утверждениям
Иоанна, Иуда был казначеем и пользовался этим для того, чтобы воровать из
общей, доверенной ему казны. А теперь рассмотрим события на горе
Елеонской, где Иисус в Гефсиманском саду, расположенном на её склоне,
смертельно скорбел и тосковал и где, наконец, был арестован. Версии всех
евангелистов здесь в общем схожи и различаются лишь в деталях. Например, у
синоптиков безымянный спутник Иисуса отсекает ухо безымянному рабу
первосвященника, и лишь от Иоанна мы узнаем, что речь идет о Петре и
Малхе. В трех евангелиях инцидент заканчивается тем, что Иисус приказывает
своему не в меру ретивому защитнику вложить меч обратно в ножны. О том,
что сталось с окалеченным рабом, не сказано ни слова. И только Лука,
который уже не раз проявлял в подобных случаях больше чуткости и
фантазии, чем другие евангелисты, понял, что такая концовка идет вразрез с
иисусовым принципом милосердия и любви к ближнему. Поэтому он один
закончил эпизод сообщением, что Иисус коснулся раненого уха и исцелил
раба. Фантазия разыгралась у Луки и в описании тоски и скорби Иисуса в
Гефсимании. Другие евангелисты рассказывают лишь, что Иисус страдал
душою и молил бога отвести от него горькую чашу. Лука изображает ту же
сцену значительно более образно и эмоционально, чтобы не сказать _
театрально. В его евангелии Иисус страдает так жестоко, что вместо пота с
него стекают капли крови. Кроме того, ему является ангел, чтобы поддержать
его в минуту слабости и сомнений. В каждой из версий явственно проступают
определенные тенденции. Их авторы, должно быть, для пущей убедительности
стараются приводить все больше реалистических деталей и придать
образность повествованию. А вот ещё одна тенденция, назовем её
теологической. Она видна в Евангелии от Иоанна, где Иисус, как мы знаем,
сильно отличается от Иисуса синоптиков. Он уже при жизни озарен таким
ореолом божественности, что это замечают даже посторонние люди. При этой
концепции прикосновение
Иуды к его лицу казалось кощунством. И Иоанн, единственный из
евангелистов, не говорит об иудином поцелуе. В изложении Иоанна есть и
другие особенности. Например, в аресте Иисуса в саду Гефсиманском
участвовали, согласно Иоанну, не только люди первосвященника, но и
римские воины. И, что самое странное, все они, и евреи и римляне, при виде
Иисуса охваченные внезапной боязнью, пали пред ним ниц. Иоанн, должно
быть, хотел с помощью этого исторически невероятного инцидента показать,
что даже злейшие враги узнавали в Иисусе сына божьего. В соответствии со
своей концепцией он пропускает также волнующую сцену агонии Иисуса, не
желая, должно быть, подчеркивать его человеческую телесную природу.
Когда задумываешься над обилием разнящихся друг от друга деталей
в кратком, но доктринально очень важном сказании, поражаешься тому, как
произвольно обращаются евангелисты с фактами. Каждый из авторов излагает
события по-своему, так, как ему подсказывает воображение или проводимая
им идея. Каждый добавляет и убирает различные подробности по
собственному усмотрению. Неудивительно поэтому, что многие библеисты
сомневаются в том, имели ли вообще место в истории события на горе
Елеонской, во всяком случае те, о которых рассказывают евангелисты.
Поневоле напрашивается вывод, что и здесь народную фантазию творчески
оплодотворили образы Ветхого завета и что весь этот эпизод биографии
Иисуса родился под влиянием знаменитой сцены с Моисеем на горе
Синайской. Если кто-нибудь задаст себе труд сравнить оба текста, он
обнаружит в них ряд аналогий. Впрочем, сами евангелисты наводят нас на
след ветхозаветной родословной, заверяя, что на горе Елеонской все
происходило во исполнение предсказаний пророков (Матфей, 26:31; Марк,
14:27; Иоанн, 15:25).
Возможно, что Иисус скрывался в густой оливковой роще
Гефсимания и там его арестовали. Все другие детали, которыми
сопровождается этот эпизод у евангелистов, являются, вероятнее всего,
плодом коллективной фантазии христиан, то есть типичным произведением
фольклора. А фольклор, как известно, легко подвергается изменениям и
дополнениям, по мере того как течет время и сменяются человеческие
поколения. Но неужели фантазия простого народа могла создать столь
поэтически совершенную, волнующую и исполненную жизненной правды
сцену страданий Иисуса, так глубоко проникнуть в психологию человека в
решающие минуты его жизни? Тем, у кого возникнут сомнения на этот счет,
мы хотим напомнить, что именно в народном творчестве заключена всегда
самая достоверная правда о человеке. Это понимали писатели, художники и
композиторы всех времен, всегда охотно обращавшиеся к этому источнику.
Что касается эпохи, когда рождалось сказание о страстях Иисуса, то нельзя
забывать, что это было трагическое для угнетенных и обездоленных время.
Можно сказать, что любой нищий, любой раб переживал тогда свою
Гефсиманию. Сказание о душевных муках Иисуса на горе Елеонской, прежде
чем его записали евангелисты, должно быть, долго передавалось из уст в уста
приверженцами Иисуса, являясь метафорическим изображением их
собственных переживаний.
В связи с этими расхождениями хочется остановиться ещё на одном
таинственном эпизоде, описанном Марком, который библеисты тщетно
пытаются разгадать по сей день: _Тогда, оставив его, все бежали. Один
юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за ним; и воины
схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них_ (14:50_52).
Кто был тот таинственный юноша? Почему он очутился рядом с Иисусом,
одетый в одно лишь покрывало? Почему Марк не называет его по имени?
Вокруг этого строились самые различные гипотезы. Христианские
исследователи склонялись к предположению, что евангелист рассказывает тут
о себе и именно поэтому этот эпизод не известен остальным трем авторам
евангелий. Скептики возражали, что в таком случае незачем было Марку
скрывать имя юноши. Современные исследователи в большинстве своем
считают, что здесь опять-таки народная фантазия заполняла белые пятна в
биографии Иисуса, пользуясь пророчествами Ветхого завета. Ведь Иисус был
мессией, предсказанным пророками. А значит, все пророчества должны были
сбыться в его жизни. В данном случае источником вдохновения могла
послужить фраза из книги пророка Амоса, где сказано: _И самый отважный из
храбрых убежит нагой в тот день, говорит господь_ (2:16). Прочтя
внимательно сказание, в которое вкраплены три фразы о юноше, мы с
удивлением обнаружим, что, если их убрать, не образуется никакого пробела в
повествовании, рассказ остается связным и последовательным. Поэтому не
исключено, что история с нагим юношей _ более поздняя вставка, сделанная
каким-нибудь компилятором или переписчиком. Ещё более загадочен и
любопытен образ Иуды. Известно, какую роковую, чреватую трагическими
последствиями роль сыграл он в драме Страстной недели, но, в сущности, мы
о нем ничего не знаем. Евангелисты сообщают о нем очень скупо, только
Матфей рассказывает, что он раскаялся в своем поступке и покончил с собой.
Что касается мотивов иудиного поступка, то о них высказывался лишь Иоанн,
но то, что он сообщает, малоубедительно и, по-видимому, преследует цель
пробудить в читателе презрение. Согласно его версии, Иуда, будучи
казначеем, злоупотреблял доверием Иисуса и крал деньги из общей казны.
Стало быть, он был просто жалким воришкой и именно из жадности к деньгам
дал священникам подкупить себя и предал Иисуса.
В эту весьма упрощенную версию трудно поверить. Вряд ли Иуда был
таким уж ничтожеством, если он добровольно сопровождал Иисуса в его
нелегких странствиях и если Иисус, со своей стороны, не только включил его в
число двенадцати своих самых близких учеников, но и доверил ему
заведование общими финансами. Почему же Иуда предал своего учителя,
питавшего к нему такое доверие? Нет никаких данных для сколько-нибудь
определенного ответа на этот вопрос. И, стало быть, тут открывалось
идеальное поле для всевозможных гипотез ученых-библеистов и для
творческой фантазии художников, увидевших в личности Иуды не только
индивидуальную психологическую проблему, но и обобщающую метафору,
символ некоторых извечных темных сторон человеческого характера.
Исследователи обратили внимание, прежде всего, на неясную этническую
принадлежность Иуды. Прозвище Искариот (по-арамейски _ иш Кариот)
значит дословно _человек из Кариота_. Сложность состоит в том, что
существовали два городка Кариота и неизвестно, о каком идет речь. Один
Кариот был расположен в Иудее. Если предположить, что это родина Иуды, то
он был в окружении Иисуса единственным иудеянином, ибо, как мы знаем,
сам Иисус и остальные его ученики были галилеянами. Нам уже известна
вражда, существовавшая между населением этих двух еврейских областей.
Быть может, сотоварищи относились к Иуде недоверчиво и враждебно, его это
обижало и раздражало и он постепенно терял веру в Иисуса. Окончательный
перелом в его душе мог произойти во время так называемого _галилейского
кризиса_, когда учение Иисуса о живом хлебе, сошедшем с небес, возмутило
даже его приближенных. В Евангелии от Иоанна сказано, что _с этого времени
многие из учеников его отошли от него и уже не ходили с ним_ (6:66). Потеряв
веру в Иисуса, Иуда, возможно, стал смотреть на него другими глазами. Когда
при въезде в Иерусалим чернь провозгласила его царем Израиля, в Иуде
заговорил иудейский патриот. Иисус показался ему одним из тех галилейских
безумцев, которые смущали народ и навлекали на страну бесчисленные
бедствия. И в голове у него родилась та же мысль, которую, согласно
Евангелию от Иоанна, высказал немного позднее первосвященник Каиафа в
связи с угрозой кровавой интервенции римлян: _Лучше нам, чтобы один
человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб_ (11:50).
Второе местечко Кариот находилось в Моаве, на восточном
побережье Мертвого моря. Если Иуда был родом оттуда, то он мог быть
язычником или иудеем, воспитанным в языческом окружении. Это могло
серьезно влиять на его отношение к Иисусу. Возможно, он мечтал о личной
карьере в мессианском царствии божьем, которым в его представлении, как и
в представлении многих других евреев, являлось конкретное земное царство
_ царство Израильское. Ведь некоторые апостолы именно так толковали
пророчество Иисуса, не исключено, что и Иуда, будучи одним из них, думал
так же. А поняв, что Иисус имеет в виду совсем другое и пассивно идет
навстречу смерти, он с ужасом осознал, что обманулся, что его надежды
рухнули. И тогда, в порыве отчаяния и гнева, он выдал Иисуса священникам.
Существует, разумеется, ещё множество других гипотез о мотивах
иудиной измены, все их перечислить просто невозможно. Для примера
назовем лишь несколько самых любопытных;
Иуда предал Иисуса, надеясь таким образом ускорить наступление
