постоянно сопровождавших его, беззаветно преданных ему учеников, его мать
и братья как бы не замечали этих успехов, придя к убеждению, что он лишился
рассудка и его необходимо срочно взять под опеку. _И, услышав, ближние его
пошли взять его,_ сообщает Марк, фиксировавший самые ранние и поэтому
самые близкие к истине предания,_ ибо говорили, что он вышел из себя_
(3:21).
Судя также по некоторым другим фразам в Евангелиях от Матфея,
Марка и Луки, мы можем сделать вывод, что отношения между Иисусом и его
близкими не были чересчур нежны (Матфей, 12:46 и далее; Марк, 3:31 и далее;
Лука, 8:19). Марк рассказывает:
_И пришли матерь и братья его и, стоя вне дома, послали к нему звать
его. Около него сидел народ. И сказали ему: вот, матерь твоя и братья твои и
сестры твои, вне дома, спрашивают тебя. И отвечал им: кто матерь моя и
братья мои? И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот матерь моя и братья
мои; ибо кто будет исполнять волю божию, тот мне брат, и сестра, и матерь_
(3:31_35).
Как выразителен этот краткий эпизод! Характерно прежде всего то,
что Иисус не вышел на улицу к матери и братьям, а ответил им через
посредника. Словно знал их намерения и опасался, что они насильно уведут
его домой. А каков сам ответ?! Это резкая отповедь, лишенная какой-либо
нежности, а ведь она адресована родной матери! Чтобы занять такую позицию
по отношению к ближним, Иисусу, по-видимому, пришлось немало пережить
и выстрадать. Полная мрачных, апокалипсических тонов история искушения
Иисуса _ символ переживаний человека, который в муках и тяжелой
внутренней борьбе решает великую проблему своего жизненного призвания.
Бездумные в своей ортодоксальной ограниченности, братья восстановили
против него родную мать, всячески препятствовали ему в его деятельности и,
наконец, дошли до того, что объявили его безумцем. Иисус, правда, выиграл
этот бой с посредственностью, один из самых тяжелых в его жизни, но в
сердце у него остались глубокая рана и чувство обиды. Сколько горечи звучит
в его словах, приводимых Лукой: _Если кто приходит ко мне, и не
возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а
притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником_ (14:26).
Толкователи Нового завета могут возразить, что эта фраза имеет
аллегорический смысл. Пусть так, но самый факт использования той, а не иной
аллегории отражает, надо думать, субъективный опыт Иисуса. Семейный
разлад сказался и в последние дни жизни Иисуса. Матфей, Марк и Лука
единодушно сообщают, что никто из ближайших родственников Иисуса не
появился у креста, когда он умирал, никто не позаботился о захоронении тела;
его похоронил посторонний человек, Иосиф из Аримафеи. А ведь у них не
было причин бояться, римское право разрешало семьям забирать тела
казненных. Правда, Иоанн утверждает, что Мария вместе с другими
женщинами стояла около распятого Иисуса, но мы уже знаем, что этот
евангелист произвольно подбирал легенды, нужные ему для его теологических
целей, не считаясь с исторической правдой. Поэтому большего доверия в этом
случае заслуживают синоптики. Им незачем было сочинять историю,
изображающую семейство Иисуса в столь невыгодном свете. Они просто
фиксировали факт, о котором все знали и который поэтому нельзя было
обойти молчанием. Мы уже приводили тезис библеистов о том, что все
евангельские истории, которые идут вразрез с ведущей христологической
идеей, или полностью достоверны, или содержат хоть крупицу истины. К этой
категории следует отнести и сведения о семейных конфликтах Иисуса. Они
дискредитируют одно из самых важных для христианства евангельских
сказаний. Если Мария знала, что Иисус рожден мессией, ибо его рождение
сопровождалось такими сверхъестественными явлениями, как благовещение
архангела Гавриила, непорочное зачатие, ангельское пение и поклонение трех
волхвов, то как она могла не понимать поведения Иисуса и считать его
безумцем? Это гротескное противоречие подметил уже Цельс, писавший в
своем полемическом трактате _Правдивое слово_ (178 г.): _Что касается
матери Иисуса, Марии, то она никогда не сознавала, что породила неземное
существо, сына божьего. Напротив, христиане забыли вычеркнуть из
евангелий фразу о том, что Мария считала Иисуса безумцем и вместе с
другими членами семьи пыталась его пленить и изолировать от окружающих_.
Иисус и Иоанн Креститель
Рядовой читатель евангелий, увлеченный их возвышенной, строгой и
вместе с тем страстной атмосферой, поэтичностью и музыкальностью, как
правило, не замечает скрытых изъянов повествования в виде всякого рода
непоследовательностей, противоречий, взаимоисключающих сведений.
Многие из них касаются мелочей, но есть и такие, которые затрагивают по
существу важные доктринальные и исторические проблемы.
Мы уже многократно вскрывали подобные противоречия в
евангельских сказаниях. Но их список отнюдь не исчерпан, и в дальнейшем
нам придется его пополнять. Так, пример странной авторской рассеянности
мы находим у евангелиста Иоанна, который сначала сообщает, что Иисус
лично крестил своих последователей (3:22), а вслед за этим, к нашему
удивлению, объявляет, что крестил вовсе не Иисус, а его ученики (4:2).
Казалось бы, мелочь, но ведь она касается столь важной для христианской
церкви доктринальной проблемы, как крещение. А вот ещё более важная
информация. Матфей (3:13_16), Марк (1:9) и Иоанн (1:31_32) сообщают,
что Иоанн Креститель крестил Иисуса на реке Иордан. В четвертом евангелии
мы читаем даже, что он не только крестил, но _ единственный из
присутствующих _ видел, как на Иисуса сошел с неба святой дух в облике
голубя. Между тем из Евангелия от Луки мы узнаем, что Иоанн Креститель не
мог ни крестить Иисуса, ни видеть святого духа, сходящего с неба, потому что
в то время, когда Иисус принимал крещение, Иоанн сидел уже в тюрьме по
приказу Ирода. Кто же совершил обряд, из текста не ясно: _Ирод же
четвертовластник, обличаемый от него за Иродиаду, жену брата своего, и за
все, что сделал Ирод худого, прибавил ко всему прочему и то, что заключил
Иоанна в темницу. Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись,
молился:
отверзлось небо, и дух святой нисшел на него в телесном виде, как
голубь, и был глас с небес, глаголющий: ты сын мой возлюбленный; к тебе
мое благоволение!_ (3:19_22). Из этого отрывка следует, что святого духа
видели все, кто присутствовал при крещении. В противоречиях, выступающих
в различных версиях сказания об Иоанне Крестителе, чувствуются какие-то
загадки, какие-то интригующие недомолвки. Давайте поэтому вспомним
вкратце исторические обстоятельства, послужившие основой для этих
сказаний.
Иоанн, именуемый авторами Нового завета, а также Иосифом
Флавием Крестителем, большую часть своей сознательной жизни провел в
пустыне отшельником, питаясь саранчой и лесным медом. На пятнадцатом
году царствования императора Тиберия, то есть в 28 году нашей эры, он
вышел из пустыни и начал пророчествовать. В одежде из грубошерстной
верблюжьей ткани, перепоясанной кожаным ремнем, он ходил по стране,
громовым голосом вещая о скором наступлении царства божьего на земле и
призывая народ к покаянию. Тем, кто примет крещение путем омовения в
водах Иордана, он обещал отпущение грехов и доступ в будущее царство
божье на земле. Здесь нет, пожалуй, нужды подробно пересказывать жуткую и
мрачную в своей экзотической красоте историю его дальнейшей судьбы,
описанную евангелистами Матфеем и Марком. Четвертовластник Ирод
заточил Иоанна в крепость за то, что тот обвинил его в кровосмешении: Ирод
отнял у своего брата жену Иродиаду и женился на ней. Разыгралась трагедия,
послужившая впоследствии сюжетом для многих произведений музыки,
живописи и литературы: пир Ирода, танец Саломеи, мстительность Иродиады,
голова казненного Иоанна, принесенная на блюде в зал, где происходил пир.
Истины ради следует отметить, что дочь Иродиады, своим танцем пленившая
Ирода, в евангелиях никак не названа. Лишь внеевангельские источники
сообщают, что её звали Саломеей. Мы бы не знали также места казни Иоанна,
если бы Иосиф Флавий не сообщил нам, что это произошло в пограничной
крепости Машерон.
Кстати, этот еврейский историк, в чьей правдивости мы не раз имели
случай убедиться, иначе объясняет причины трагедии. По его мнению. Ирод
просто испугался растущей популярности бывшего отшельника, который
своими страстными, гневными проповедями снискал себе славу нового
пророка, чуть ли не мессии. Об этой его популярности сообщает, в частности,
также и Лука: _...все помышляли в сердцах своих о Иоанне, не Христос ли
он..._ (3:15).
Осаждавшие Иоанна истерические, доведенные до крайней степени
экзальтации толпы простонародья вызывали тревогу, не предвещали ничего
хорошего. В любой момент могли вспыхнуть беспорядки, кончавшиеся, как
правило, вооруженной интервенцией римских когорт и кровавой расправой с
одураченным населением. Мессианство Иоанна было так же опасно для
существующего порядка, как мессианство предшествовавших ему самозваных
пророков и вождей народа. А среди угнетенных и ожидающих спасителя слоев
еврейского населения царили такие настроения, что у Ирода были все
основания опасаться Иоанна, и поэтому он решил устранить его. Впрочем, это
отнюдь не исключает и чувства личной мести, вызванного резкой критикой со
стороны дерзкого пришельца из пустыни. Следует, однако, отметить, что
Иосиф Флавий ничего не сообщает о мрачной романтической истории,
сопровождающей в евангелиях гибель Иоанна Крестителя, он ни единым
словом не упоминает о безнравственном поступке Ирода, о ненависти
Иродиады и о Саломее, вытанцевавшей голову Иоанна. Это умолчание
настраивает нас скептически и подсказывает вывод, что все сказание является
литературным вымыслом. И нам остается лишь выразить свое восхищение
богатейшей фантазией неизвестного автора, сочинившего его.
Евангелисты всячески подчеркивают, что Иоанн Креститель
подчинился Иисусу, увидел в нем предсказанного _священным писанием_
мессию, который сильнее его, ибо будет крестить людей святым духом, в то
время как он сам крестил только водой. В Евангелии от Иоанна он заходит в
своем смирении так далеко, что объявляет себя недостойным развязать ремень
у обуви Иисуса.
Нетрудно, однако, убедиться, что эти заявления евангелистов не
соответствовали действительности и являлись просто пропагандой, имеющей
целью доказать, что Иисус был выше Иоанна и что сам Иоанн во
всеуслышание признал это. Евангелисты пытались, таким образом, затушевать
тот факт, что между Иоанном и Иисусом, а затем между их последователями
существовали постоянные антагонизмы и сильное соперничество. Однако
евангелисты не позаботились о том, чтобы вычеркнуть из текста ряд фраз,
указывающих на это соперничество. Так, например, в Евангелии от Иоанна мы
читаем, что, когда Иоанн Креститель находился в Еноне, к нему явились его
ученики предупредить, что у Иисуса появляется все больше приверженцев _
_он крестит и все идут к нему_ (3:26). Правда, Иоанн будто бы ответил на это
предупреждение новой декларацией о признании им превосходства Иисуса, но
это не меняет сообщенного в данном отрывке факта, что оба они, каждый для
себя, вербовали учеников и последователей, соперничая друг с другом. Из
другой, хотя и довольно туманной, фразы в этом же евангелии мы узнаем, что
в связи с этим соперничеством у Иисуса были какие-то неприятности. Ему
пришлось покинуть Иудею и отправиться в Галилею, ибо фарисеи
высказывали неудовольствие по поводу того, что _он более приобретает
учеников и крестит, нежели Иоанн_ (4:1). Порой возникает сомнение,
встречались ли Иоанн Креститель с Иисусом вообще. В Евангелии от Матфея
есть место, где Матфей описывает возвышенную сцену, когда Иоанн признает
примат Иисуса. _Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну _
креститься от него. Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно
