два года, надеясь получить за него какой-нибудь выкуп. Его жестокость и
злоупотребления привели к тому, что евреи послали на него жалобу в Рим. Но
жалоба осталась без ответа, так как Феликса поддерживал его брат Паллас,
влиятельнейший вольноотпущенник, любимец двух императоров, Клавдия и
Нерона. Еврейские патриоты, возмущенные творимой римлянами чудовищной
несправедливостью, встали тогда на путь терроризма. Сеявшие ужас _сикарии_,
то есть _кинжальщики_, смешиваясь с уличной толпой, ударами кинжалов
убивали как римлян, так и соотечественников, сотрудничающих с
завоевателями. Они не побоялись даже осквернить храм и в присутствии
верующих, во время совершения ритуальных обрядов, убили первосвященника
Ионатана, считавшегося ставленником римлян.
Неудивительно, что даже малейшее отклонение от иудаизма
рассматривалось тогда как предательство. Мы уже знаем, какую бурную
оппозицию вызвала в среде еврейской эмиграции миссионерская деятельность
Павла. Из многочисленных предостережений, которые он слышал от своих
друзей в Кесарии, недвусмысленно явствовало, что синедрион отлично
осведомлен о каждом его шаге, получая информацию как от своих постоянных
сборщиков податей, так и от специально высланных агентов. Результаты своей
репутации как еретика, богохульника и ренегата Павел ощутил немедленно, как
только ступил на Иерусалимскую землю.
_Я иудеянин, родившийся в Тарсе..._
Оказалось, что даже у близких Павлу назореев, к которым он шел, как к
своим, были к нему серьезные претензии. _Брат господень_ Иаков, сторонник
ортодоксального иудаизма, встретил его _ как мы уже писали _ тяжким
обвинением, что он учит евреев вероотступничеству, призывает отказаться от
обрезания и других обычаев, предусмотренных законом божьим. Иаков
потребовал, чтобы Павел в течение семи дней совершал покаянное очищение в
храме. Нетрудно представить, какое это было для Павла унижение: ведь он же
заявлял всем и вся, что апостолом сделал его сам Иисус на пути в Дамаск. А
разве мог помазанник Учителя, лично им уполномоченный, проповедуя его
учение, совершить в этой проповеди промахи, требовавшие специального
покаяния?
И все же Павел смирился, зачеркнув таким образом свое апостольское
прошлое. Обряд очищения, который он совершил в храме по указанию Иакова,
был как бы возвращением блудного сына в лоно ортодоксального иудаизма,
попыткой помириться с еврейским народом и иерусалимской теократией через
возврат к христианству, исповедуемому общиной назореев. Что заставило Павла
принять такое решение? Ища ответ на этот сложный психологический вопрос,
мы должны вспомнить кое-какие факты и обстоятельства, которые могут
пролить свет на мотивы поведения Павла. Наблюдая его непрерывные баталии с
соплеменниками на чужбине во время трех миссионерских путешествий, мы
убеждаемся, что они носили исключительно религиозный характер, что
предметом конфликта была поставленная Павлом под угрозу интегральность
иудаизма.
Между тем в Иерусалиме положение было совершенно иным. Там евреи
боролись за свое существование как народа, а в период, когда туда прибыл
Павел, борьба приняла особенно ожесточенный характер. Как это всегда бывает
в истории угнетенных народов, религия стала там прежде всего политическим
щитом, связующим элементом в борьбе с иноземными угнетателями. Малейшее
отклонение от иудаизма рассматривалось как преступление против
национального единства, как обыкновенная измена.
Мы знаем из посланий Павла, что он не только никогда не переставал
ощущать себя евреем, но всегда с гордостью подчеркивал свое еврейское
происхождение. И, как показывают страсти святого Стефана, бывал даже
шовинистом. Конечно же, для него был настоящим шоком упрек в измене, к
которому присоединились и близкие ему назореи, не встретившие его по-
братски, как двадцать лет назад, а жестоко унизившие его.
Вырванный из рук толпы и взятый под защиту римскими легионерами,
он получил от них разрешение произнести перед враждебной чернью речь в
свою защиту. Клянясь всеми святыми, что он правоверный иудей, говорящий по-
еврейски (вернее, по-арамейски), и отчаянно пытаясь снискать расположение
толпы, Павел дошел до того, что террористскую кампанию против _эллинистов_,
гордиться которой у него не было никаких оснований, он, не колеблясь,
изображал своей заслугой и доказательством лояльности по отношению к
иудаизму. В частности, рассказывая историю своего обращения в христианскую
веру, он заявил: _Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в
сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе,
ревнитель по боге, как и все вы ныне. Я даже до смерти гнал последователей
сего учения, связывая и предавая в темницу и мужчин и женщин, как
засвидетельствует обо мне первосвященник и все старейшины, от которых и
письма взяв к братиям, живущим в Дамаске, я шел, чтобы тамошних привести в
оковах в Иерусалим на истязание_ (22:3_5).
В этом конфликте, как мы знаем, дело было не в той или иной форме
христианства. Это был политический конфликт, касающийся существования
евреев как народа, хотя внешне речь шла только об интегральности иудаизма.
Возглавляемая Иаковом иерусалимская община последователей Иисуса, со
своей двадцатилетней историей подчинения храму и жреческой теократии, не
могла не считаться с общественным мнением и настроениями всего еврейского
общества, и именно поэтому Павёл по прибытии в Иерусалим был встречен ею
так сурово. Павел произнес свою апологетическую речь, стоя на лестнице
крепости Антония, ведущей прямо во двор храма. Это сооружение описано
Иосифом Флавием, а археологические раскопки подтвердили достоверность его
информации. Крепость, вместе с находившимся внутри царским дворцом,
построил Ирод Великий и назвал её в честь своего покровителя Антония. При
Иисусе и Павле там квартировала римская воинская часть, призванная
поддерживать порядок среди массы паломников, непрерывно толпящихся во
дворе храма. Со стен крепости дозорные видели как на ладони все, что
происходит внизу, и смогли быстро вмешаться, когда понадобилось вырвать
Павла из рук разъяренных соплеменников.
Римляне взяли Павла к себе, заковали в кандалы и на всякий случай
собрались его бичевать. Узнав, однако, что перед ними римский подданный, они
отказались от своего намерения и привели его на суд синедриона, чтобы он
оправдался перед соплеменниками. Уверенность и смелость, с какими Павел
отвечал на обвинения, так рассердили первосвященника, что он приказал бить
его по устам. И тогда Павел произнес знаменитые, полные презрения фразы, в
которых назвал первосвященника _стеной подбеленной_ (23:3).
Вопреки ожиданиям Павел, превосходивший своих судей умом и
сообразительностью, сумел за себя постоять. Он быстро уловил, что синедрион
не представляет собою единого целого, а делится на две враждующие
группировки: фарисеев и саддукеев. Первые, как мы знаем, верили в
воскресение, вторые считали эту веру ересью. И вот Павел внезапно обвинил
саддукеев в том, что они преследуют его и подстрекают против него народ
только за то, что он фарисей и верит в воскресение. Этим ловким маневром он
снова разжег старые антагонизмы и добился того, что синедрион так и не смог
вынести единодушного решения по его вопросу. Разгорелась яростная полемика
по поводу того, виноват Павел или не виноват, и римский трибун, опасаясь, что
в пылу ссоры Павла растерзают в клочья, выволок его из толпы и отвел назад в
крепость. Нашлись, однако, фанатики, не желавшие сдаваться. Они решили
хитростью добиться того, чтобы Павла ещё раз привели в синедрион на допрос,
и по дороге убить его. Однако о заговоре узнал племянник Павла и предупредил
римлян. Тогда трибун решил, что безопаснее всего будет передать узника в
распоряжение самого губернатора, находившегося в Кесарии. Сопровождавший
Павла конвой состоял из четырехсот пехотинцев и семидесяти всадников. Это
необычайно большое число конвоиров говорит о том, каким непримиримо
враждебным было отношение иерусалимцев к Павлу и какая ему угрожала
опасность. Римский трибун знал, что делает, посылая такой конвой: вероятно, у
него были основания опасаться, что фанатическая иерусалимская чернь
попытается отбить узника. Даже когда Павел сидел уже в тюрьме в Кесарии,
первосвященник и другие влиятельные представители иерусалимской теократии
явились к губернатору и, приводя юридические доводы, излагаемые специально
нанятым греческим юристом Тертуллом, добивались для ненавистного узника
смертной казни.
Два года спустя в Кесарию прибыл новый губернатор, Фест. Он
немедленно занялся нашумевшим уже делом Павла, допросил его и обратился к
царю Агриппе с просьбой побеседовать с узником и высказать свое мнение о
нем. Драматический разговор состоялся в присутствии супруги царя, Вереники,
известной тем, что потом она стала любовницей императора Тита. Павел
объяснял свое учение с таким жаром и убедительностью, что скептически
настроенный Агриппа воскликнул с иронией: _Ты немного не убеждаешь меня
сделаться христианином_ (26:28).
Несмотря на старания Иерусалима, губернатор Фест как-то не мог
поверить в вину Павла и в конце концов, чтобы решить эту проблему,
предложил ему на выбор: или снова предстать перед судом синедриона, или,
воспользовавшись своим правом римского гражданина, обратиться к
императору. Павел знал, что его ждет в Иерусалиме, и, не задумываясь, избрал
второе. Вместе с другими узниками его посадили на корабль в сопровождении
римского сотника Юлия. Недалеко от острова Крит корабль попал в ураган и
разбился у берегов Мальты. Благодаря расторопности Павла экипаж и узники
спаслись и прожили три месяца на гостеприимном острове. За это время Павел
прослыл врачом-чудотворцем (в частности, он исцелил отца начальника
острова), а однажды островитяне его даже провозгласили богом. Затем на
другом корабле узников отправили в Рим. В порту Путеолы и в предместье Рима
Павла встретила делегация проживавших там соплеменников. Римские власти
обошлись с ним мягко. Два года, в ожидании императорского вердикта, ему
разрешали жить в частном доме под охраной лишь одного солдата. Павел
развернул там оживленную деятельность: принимал гостей, излагая им свое
учение, диктовал послания к христианским братьям. Неизвестно, каковы были
другие результаты этой миссионерской работы. Но что касается попыток
привлечь на свою сторону руководителей тамошней еврейской колонии, то они
закончились полнейшей неудачей. Павлу не оставалось ничего другого, как
расстаться с ними навсегда. Делая это, он сказал злобно; _Итак, да будет вам
известно, что спасение божье послано язычникам; они и услышат (28:28). На
этих знаменательных словах сказание о жизни Павла внезапно обрывается; по
непонятным причинам автор _Деяний апостолов_ замолкает, не сообщая нам,
что же произошло дальше.
Жизнь оказалась сильнее.
В языческих храмах жрецы, как правило, сжигали лишь маленькую
часть жертвенного животного, остальное же продавали горожанам, фактически
держа в своих руках монополию на торговлю мясом. Частный убой скота был
строжайше запрещен, исключение делали лишь для иудеев, которым разрешался
по религиозным соображениям свой, ритуальный убой. Но кошерного мяса было
мало, стоило оно довольно дорого, и повседневная жизнь заставляла многих
иудеев, пренебрегая запретами, есть _языческое_ мясо. В вопросе о потреблении
евреями некошерного мяса зачастую существенную роль играли соображения
элементарной вежливости во взаимоотношениях с людьми. Апостол Петр,
например, посчитал просто неприличным отказаться, когда новообращенный в
христианскую веру римский сотник Корнелий пригласил его разделить трапезу с
ним, его родными и домочадцами.
Совершенно иначе дело обстояло в Иерусалиме. Там для иудеев было
практически невозможно нарушить запрет потребления мяса животных,
