Иерусалим и во дворе храма отважно проповедовали, обращали в свою веру,
исцеляли больных и увечных и даже воскрешали мертвых. Несмотря на
преследования со стороны иудейских священников, телесные наказания и
аресты, они, в конце концов, довели число приверженцев Иисуса до пяти тысяч.
В этой первой христианской общине господствовал принцип безоговорочной
общности имущества. _Не было между ними никого нуждающегося,_ читаем
мы в _Деяниях апостолов_,_ ибо все, которые владели землями или домами,
продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и
каждому давалось, в чем кто имел нужду_ (4:
34, 35). Мы узнаем также, что члены секты питались за одним столом;
кстати, церковь рассматривает это как одно из доказательств, что евхаристия
существовала уже на заре христианства.
Именно в этой обстановке разыгралась драма Анании и Сапфиры,
супружеской четы, которая под влиянием апостолов примкнула к новой секте и
приняла крещение. Обращенные, согласно указанию, продали свое имущество.
Но поскольку им было страшно сжигать за собой все мосты, то они решили
сдать в общую кассу лишь часть вырученной суммы, а часть утаить и припрятать
про черный день. Петр, узнав каким-то образом об их нечестивом поступке,
воспылал гневом. Он позвал к себе Ананию и строго отчитал за попытку
обмануть святого духа. Виновник выслушал его и свалился замертво, будто его
ударило молнией. Юноши, присутствовавшие при этом, тотчас же вынесли тело
и похоронили.
Часа через три пришла Сапфира, и апостолы решили подвергнуть её
испытанию. Умолчав о том, что произошло с её мужем, они спросили, какова
сумма, полученная ими от продажи имущества. Когда Сапфира тоже назвала
неправильную цифру, Петр заявил: _Что это согласились вы искусить духа
господня? вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут_ (5: 9).
Женщина тоже упала замертво к ногам апостолов, и молодые люди похоронили
её рядом с мужем. Мораль этого сказания ясна. И прежде всего бросается в глаза
разительное несоответствие между преступлением и наказанием,
свидетельствующее о совершенно извращенном понятии справедливости. Тут
нет и намека на проповедуемые христианством любовь к ближнему, братство,
снисхождение и всепрощение. Есть только бескомпромиссный фанатизм и
безудержная жестокость.
Ученики Иисуса совершили, скажем прямо, обыкновенный самосуд над
супругами, которые как-никак доверились им, примкнули к ним по своей воле и
которых можно было упрекнуть лишь в том, что они не сумели до конца
преодолеть страх перед завтрашним днем.
А в каком некрасивом свете предстает в этой истории св. Петр,
насколько его поведение в этой сцене противоречит всему, что мы знаем об этом
апостоле, исполненном простоты и величия! Его совершенно не оправдывает в
глазах читателей утверждение, что он действовал по поручению оскорбленного
святого духа. Святой дух в роли гневного судьи, сеющего смерть среди тех, кто
осмеливается не передать общине все свое имущество,_ ведь это же типичное
разгневанное божество далекой языческой эпохи! Странно то, что фидеисты,
судя по комментариям к различным изданиям Нового завета, не сомневаются в
историчности и нравственной справедливости этого сказания. Неизвестно, чем
это объяснить: слепой верой во все, что сказано в _священном писании_,
прятанием головы в песок перед щекотливой проблемой или опасением, что
высказывание сомнений по поводу одного отрывка Нового завета может
породить критическое отношение и к остальному.
А ведь для сохранения авторитета христианства просто необходимо
было бы самым решительным образом отмежеваться от этой истории, словно бы
сочиненной самим памфлетистом Цельсом. Ведь все говорит за то, что это
выдумка темного, суеверного простонародья, которое таким невзыскательным
образом выражало свою богобоязнь. Конечно, мы не знаем, каким путем это
сказание попало в текст, но поскольку ученые утверждают, что _Деяния
апостолов_ столетиями перерабатывались и дополнялись, то не исключено, что
сказание об Анании и Сапфире является более поздней вставкой.
А теперь попробуем встать на точку зрения фидеистов и предположить,
что история Анании и Сапфиры не была выдумкой суеверных простолюдинов, а
произошла в действительности. Тогда возникает мысль, не кроются ли её корни
в тогдашних общественных отношениях. Может быть, суровое наказание,
постигшее новообращенных христиан, было проявлением вполне понятного
негодования людей, отличавшихся чрезвычайно строгими нравами и
исключительным бескорыстием. Такие люди могли прийти в возмущение от
того, что в их кристально чистое сообщество втерлась пара жуликов,
попытавшихся сразу же после крещения утаить от общины часть своего
богатства, нарушая таким образом назорейский принцип общности имущества.
Но в самом ли деле отношения внутри общины назореев были столь
идеальными? Уже последующие фразы в _Деяниях апостолов_ заставляют нас
усомниться в этом. Назореи отнюдь не были так безукоризненны в
материальных вопросах, как могло бы показаться на основании непримиримой
позиции св. Петра. Но передадим слово самому автору _Деяний апостолов_;
_...Произошел у еллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их
пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать
апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово
божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек... их
поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова_
(6: 1-4).
Чтобы правильно понять эту цитату, мы должны прежде всего уяснить
себе смысл некоторых слов. И _эллинисты_ и _евреи_ _ назореи, с той лишь
разницей, что первыми были евреи, проживавшие на чужбине и говорившие по-
гречески, а вторыми _ иерусалимские евреи, владеющие лишь арамейским
языком. Языковые различия были столь глубоки, что у них существовали даже
отдельные молельни, несмотря на то, что и те и другие принадлежали к одной
общине назореев, руководимой двенадцатью апостолами.
О чем же идет речь в вышеприведенном фрагменте? А вот о чем:
иерусалимских евреев, ведавших общим достоянием секты (по всей
вероятности, на том основании, что они составляли в ней большинство),
обвинили в том, что _в ежедневном раздаянии потребностей_, то есть при
распределении пищи и одежды, они обижали эллинистских вдов. Это было
серьезное обвинение, которое привело в конце концов к открытому конфликту.
Апостолы сочли, очевидно, обвинение справедливым и согласились, чтобы
ведение хозяйства перешло к комитету из семи человек, во главе со Стефаном,
по-видимому, возглавлявшим движение протеста.
Комитет семи, как сообщает автор _Деяний апостолов_, должен был
_пещись о столах_. Прежде это толковали в том смысле, что на него возлагалась
забота об общих трапезах. Однако в последнее время в это стали вкладывать
более широкий смысл. Сторонники нового толкования ссылаются на арамейский
язык, на котором слово _люди стола_ означало торговцев валютой,
расставлявших свои столы во дворе храма. Следовательно, в ведении вновь
созданного комитета находилось не только продовольствие, но и казна.
_Эллинисты_, как мы видим, одержали полную победу над своими
иерусалимскими единоверцами, вероятно, потому, что, будучи более
состоятельными, они вносили больше денег в общую казну, зависевшую, таким
образом, от их доброй воли. Предположим, что Анания и Сапфира вступили в
секту именно в то время, когда среди её членов вспыхнули упомянутые в
_Деяниях апостолов_ разногласия. И тогда драконовскую кару за мелкую, в
сущности, провинность можно попытаться объяснить крайним раздражением
руководителей секты, толкнувшим их на такую жестокость.
С другой стороны, при таких обстоятельствах легко понять и мотивы
поступка злосчастных супругов. Разве у них не могло возникнуть опасение, что
и они станут жертвами дискриминации, как эллинистские вдовы? Глядя на вещи
глазами Анании и Сапфиры, мы приходим к убеждению, что их поступок был не
столько проявлением жадности и лицемерия, сколько вполне естественным
стремлением беспомощных, напуганных людей как-то подстраховаться, не
зависеть полностью от милости столь ненадежной, снедаемой конфликтами
общественности.
Все это, разумеется, лишь предположения. Но их в большой мере
подтверждает тот факт, что сама церковь довольно скоро отказалась от
принципа обобществления имущества, который она поначалу так рьяно
отстаивала. Причем отказалась не потому, что ей этого хотелось, а под
давлением жизненных обстоятельств. События, столь лаконично описанные в
_Деяниях апостолов_, доказывают, что в этой области возникли сложности чуть
ли не с первых же шагов.
История учит нас, что подобные преобразования никогда не проходят
бесконфликтно. Несомненно, также и здесь этот процесс сопровождался
многими драматическими столкновениями, при которых, быть может, не
обошлось без человеческих жертв. Не исключено, что сказание об Анании и
Сапфире _ далекое эхо одного из таких трагических инцидентов, врезавшихся
сильнее других в память людей. Если это так, то данное сказание не полностью
плод народной фантазии, как мы предположили вначале, а один из примеров,
подтверждающих мнение, что в легендах зачастую содержится зерно
исторической правды.
Страсти св. Стефана.
После истории Анании и Сапфиры в _Деяниях апостолов_ следует
рассказ о страстях св. Стефана. Он интересен не только своим драматическим
содержанием, но главным образом тем, что позволяет сделать ряд любопытных
наблюдений, помогающих лучше понять пути развития раннего христианства.
Итак, мы прежде всего узнаем, что за спором о разделе благ земных, явившимся
непосредственной причиной бунта _эллинистов_, скрывались антагонизмы более
глубокие и чреватые более серьезными последствиями, чем это могло поначалу
казаться! Разница в мышлении, нравах, мироощущении и прежде всего в
отношении к иудаизму была между _эллинистами_ и иерусалимскими назореями
настолько велика, что её не могла сгладить даже общая вера в мессию.
_Эллинисты_, воспитанные в греческой среде, привыкшие к демократическим
свободам крупных метрополий Средиземноморья, отличались, как правило,
либерализмом и широтой взглядов. И конечно же их смешила и коробила
провинциальная узость иерусалимских единоверцев, считавших себя
правоверными иудеями и строго соблюдавших все законы иудаизма. Нетрудно
представить себе смятение иерусалимских назореев, когда в их среде начали
верховодить _эллинисты_, в особенности же Стефан, молодой, темпераментный
агитатор, пламенный оратор, чьи дерзкие высказывания грозили навлечь на
секту крупные неприятности. И действительно, их опасения вскоре оправдались.
Стефан был арестован и предстал перед судом синедриона. Его обвинили в том,
что в своих выступлениях он кощунствовал, предсказывая разрушения храма и
заявляя, что слово Иисуса выше Моисеевых заповедей.
Стефан, вместо того чтобы защищаться, встал в позу обвинителя. В
пламенной речи, ссылаясь на Ветхий завет, он упрекнул евреев в том, что ещё со
времени патриархов они постоянно противились божьей воле, а не так давно
распяли Иисуса: _Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы
всегда противитесь духу святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не
гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие праведника,
которого предателями и убийцами сделались ныне вы..._ (7: 51, 52). Эта дерзкая
речь вызвала, разумеется, неописуемое волнение. Разъяренная толпа,
подстрекаемая фарисеем по имени Савл, выволокла Стефана за город и побила
камнями. В сказании о страстях св. Стефана есть кое-какие недомолвки,
наводящие на размышления. С одной стороны, из текста следует, что толпа
поволокла
Стефана на расправу прежде, чем закончился суд, и, таким образом,
синедрион не успел формально приговорить его к побиванию камнями, которым
у евреев обычно карали за кощунство. Но при этом тут же рядом сказано, что
