Иисус говорит: _Не придет царствие божие приметным образом, и не скажут:
вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, царствие божие внутрь вас есть_
(Лука, 17:20, 21). В сентенции _отдайте кесарю _ кесарево, а богу _ богово_
Иисус Луки явно подчеркивает свою лояльность по отношению к Римской
империи.
Читая Евангелие от Луки, мы замечаем в нем две основные тенденции. С
одной стороны, глубоко проникшая в ткань повествования полемическая
заостренность, с другой _ эмоциональное отношение автора к описываемым
событиям, отношение, полное лиризма и огромной любви к божественному
учителю. Нарисованный им образ пленяет своей добротой и кротостью: Иисус
учит и исцеляет людей, руководствуясь, прежде всего, любовью к ближнему и
милосердием. Третье евангелие насквозь проникнуто атмосферой нежности,
деликатности и снисхождения, которая изливается также на женщин и детей.
Иисус признает за женщинами право на духовную жизнь, а когда ученики не
хотели впустить к Иисусу детей, он произнес знаменательные слова, полные
трогательного тепла: _Пустите детей приходить ко мне и не возбраняйте им, ибо
таковых есть царствие божие_. Это _ евангелие нищих и обездоленных, людей
доброй воли. И одновременно оно предостережение богачам, выраженное в
афористичном высказывании Иисуса: _Удобнее верблюду пройти сквозь игольные
уши, нежели богатому войти в царствие божье_. Библеисты обычно называют
Евангелие от Луки самым поэтичным и художественным евангелием Нового
завета. Это мнение во многом справедливо. Благодаря любви автора к поэзии до
нас дошли гимны раннего христианства, которых нет в других евангелиях и
которые стали подлинным украшением Нового завета. Поэтическими
наклонностями автора можно отчасти объяснить тот парадоксальный с
психологической точки зрения факт, что Лука, самый образованный, пожалуй, из
евангелистов, в своем рассказе о рождении младенца Иисуса нагромождает
больше чудес, чем его предшественники. До некоторой степени это, очевидно,
можно отнести за счет процесса мифологизации личности Иисуса, процесса,
который в ту пору шагнул намного дальше, чем во времена Марка и Матфея. Но
этим все же нельзя до конца объяснить, почему Лука столь некритично включает в
свое евангелие эти трогательно наивные слухи, распространяемые
простолюдинами, эти передаваемые из уст в уста сказки, в которых одно чудо
следует за другим. Архангел Гавриил предсказывает рождение Иоанна Крестителя
и Иисуса. Потом, когда Иисус родился, Гавриил велит пастухам идти в Вифлеем.
Когда они двинулись в путь, _воинство небесное_ провозглашает хвалу богу и
восклицает: _Слава в вышних богу, и на земле мир, в человеках благоволение!_
Когда мы вспоминаем эти сцены, исполненные покоряющей простоты, радостного
волнения и небесной святости, когда слышим гимны Марии и Захарии, как и
раздающееся в небесных просторах пение ангелов, мы начинаем понимать Луку.
Пожалуй, не только эстетическое наслаждение, доставляемое красотой этих
народных сказок, побудило автора включить их в биографию Иисуса. Возможно,
безошибочное чутье подсказало ему, сколько радости, бодрости и надежды (пусть
иллюзорной!) принесут эти простые сказания многим поколениям несчастных,
обездоленных людей. Оценив их значение для христианства, Лука как бы узаконил
их своим авторитетом и придал им санкцию исторической правды. Такое
предположение не покажется слишком смелым, если мы осознаем, что Лука был
хорошо знающим свое дело пропагандистом. Выступая в защиту христианской
религии, он умело использовал соответственно подобранные притчи, сказки и
примеры, взятые прямо из жизни. Лука включил в свой текст почти все Евангелие
от Марка, и этот заимствованный материал составляет примерно треть его
евангелия. Но он подверг этот материал обработке, которая делает ещё яснее его
замысел. Прежде всего он сглаживает шероховатый стиль Марка и удаляет все то,
что своей наивностью и непоследовательностью могло бы скептически настроить
более искушенных читателей. Взять хотя бы пресловутый инцидент со
смоковницей. Лука исключил вовсе из повествования это сказание. Вероятно, его
шокировала абсурдная история о том, будто бы Иисус проклял ни в чем не
повинную смоковницу за то, что на ней не было плодов, _ибо ещё не время было
собирания смокв_. Изображение Иисуса как вспыльчивого и несправедливого
колдуна в корне противоречило концепции Луки. Поправляя Марка, он в ещё
большей степени, чем Матфей, смягчал, идеализировал и облагораживал образ
Иисуса и образы его учеников. Это диктовалось его культурой, образованием и
высокими нравственными идеалами, но одновременно помогало ему в достижении
главной цели: опровергнуть клеветников и привлечь доброжелателей из числа
греков и римлян.
Из текста евангелия явствует, что Лука был хорошо знаком с греческой и
римской литературой. Он знает литературные каноны того времени и в
соответствии с ними предваряет свое произведение предисловием, в котором
вкратце рассказывает об источниках и целях своего сочинения; кроме того, он,
согласно обычаю, снабжает его посвящением _достопочтенному Феофилу_, о
котором, кстати, мы не знаем, был ли это покровитель Луки или его друг. Все это,
однако, внешние черты, относящиеся к области литературной техники и этикета.
Гораздо большее значение имеет для нас то, что Лука был настоящим писателем,
отличающимся высокой культурой слова и литературным мастерством. Его стиль
исполнен такта и достоинства, словарь очень богат, построение фразы неизменно
правильно; грамматические формы тщательно подобраны; синтаксис ритмичен и
естествен. Кроме того, Лука _ талантливый рассказчик. Сцены из жизни Иисуса
полны драматического напряжения, динамичны и пластичны, а их герои описаны
столь выразительно, что навсегда остаются в памяти.
Сам же Лука считал себя прежде всего историком. Единственный из
евангелистов, он попытался хронологически связать жизнь Иисуса с историей
Римской империи и таким образом подкрепить свое повествование конкретными
датами. Хотя, как мы убедимся позже, точность этой датировки порой весьма
сомнительна, но все же нельзя отрицать известных достижений Луки в этой
области. Он единственный упоминает в Новом завете о проводимой в Иудее по
приказу римского прокуратора Квириния переписи населения и называет римских
императоров по именам. Чтобы оценить его метод, приведем следующий пример.
Глава третья начинается такой фразой: _В пятнадцатый же год правления Тиберия
кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был
четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и
Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при
первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол божий к Иоанну, сыну Захарии, в
пустыне_. Пятнадцатый год правления Тиберия приходится на 29 год нашей эры
Понтий Пилат был прокуратором Иудеи в 26_36 годах нашей эры, Анна и
Каиафа поочередно занимали посты первосвященников с 6 до 36 года нашей эры,
и примерно в этот же период правили названные четвертовластники Ирод,
Филипп и Лисаний. Таким образом, мы видим, как полезны эти сведения в
установлении хронологии Нового завета.
Мы уже говорили о том, что евангелия довольно долго оставались
безымянными и лишь позднее их приписали определенным авторам. Это, конечно,
относится и к Луке. Но в данном случае это кажется странным. Мы ведь знаем,
что Евангелие от Луки создано по образцу классического литературного
произведения со всеми его правилами и канонами. И трудно поверить, что Лука
мог пренебречь одним из основных принципов, согласно которому в каждом
произведении должны быть указаны заглавие и фамилия автора, неважно _
настоящая или псевдоним.
Так почему же мы не можем быть уверены, что автором евангелия был
именно этот Лука, грек и врач, а главное _ спутник Павла в его странствиях?
Некоторые библеисты считают, что для такого сомнения дает основание анализ
текста евангелия.
Прежде всего, этот анализ полностью подтвердил мнение, что автор был
врачом-греком. В тексте обнаружено множество медицинских терминов,
соответствующих терминологии, которой пользовались такие врачи древности,
как Гиппократ, Диоскорид и Гален. Автор явно был знаком с их сочинениями так,
как мог быть знаком только профессионал. Кроме того, без труда удалось
установить, что евангелие написал грек, адресуясь к читателям неевреям. Вот
один из доводов в подтверждение этого тезиса: в других евангелиях используются
арамейские термины, понятные только евреям. Лука отдавал себе отчет в том, что
их следует заменить соответствующими греческими терминами, чтобы они стали
понятны для читателей нееврейского происхождения.
Лука, как это следует из предисловия, знал и использовал _описания
событий_, которые уже имелись в то время. Как историк, он, конечно, имел на это
право, и в этом не было бы ничего дурного, если бы эти заимствования были лишь
дополнениями к основному тексту. Дело, однако, в том, что мы не можем
признать его евангелие самостоятельным произведением. Это скорей типичная
компиляция, компоненты которой получены почти исключительно из вторых рук.
Мы уже знаем, как основательно использовал Лука Евангелие от Марка. Но он
широко черпал и из других источников, имеющих скорее вторичную ценность.
Один из этих источников _ это упоминавшиеся уже _логии_, то есть подлинные
или мнимые высказывания Иисуса, распространяемые в христианских общинах
его верными последователями или бродячими проповедниками. О том, насколько
тщательно Лука собирал их и включал в свое повествование, говорит то, что, по
подсчетам библеистов, они занимают пятую часть его книги. Наконец, Лука, как
мы уже знаем, включил в свое евангелие фольклорные предания о рождении
Иисуса и Иоанна Крестителя.
Итак, зависимость от чужих источников здесь просто поразительна, и
именно в связи с этим возникает вопрос: действительно ли автором данного
евангелия был тот самый Лука, спутник Павла? Ведь у того Луки не было
необходимости в такой степени пользоваться чужими версиями, он поддерживал
тесные отношения с протагонистами христианства и с другими свидетелями
жизни и деятельности Христа, которые могли снабдить его сведениями из первых
рук. Создается впечатление, что автор евангелия не имел таких знакомств и
потому был вынужден довольствоваться чужой информацией. Новые, более
глубокие филологические исследования не разрешили этих сомнений.
Выяснилось, что автор, названный впоследствии Лукой, не пренебрегал и
вымыслом, когда ему не хватало данных из первоисточников. В таких случаях
литератор в нем брал верх над историком. Так, по крайней мере, считают
некоторые исследователи. Попробуем вкратце изложить их выводы.
Внимательный читатель, разумеется, заметил то странное обстоятельство, что все
евангелисты дружно обходят молчанием детские, юные и зрелые годы жизни
Иисуса, сосредоточивая внимание на его миссионерской деятельности,
закончившейся трагическими событиями в Иерусалиме, то есть освещают события
одного года или, если верить Евангелию от Иоанна, максимум трех лет. И вдруг в
Евангелии от Луки появляется рассказ о том, как Иисус, будучи двенадцатилетним
отроком, во время пребывания в Иерусалиме ускользнул от родителей и, встретив
в храме ученых мужей, поразил их своими познаниями и умом.
Чрезвычайно странно, что остальные евангелисты ни словом не
упоминают об этом столь интересном эпизоде из жизни Иисуса. А поскольку
невозможно предположить, что они решили почему-то умышленно умолчать об
этом, то напрашивается единственный вывод: это приключение 12-летнего Иисуса
было им неизвестно. Исследователи Библии давно задавались вопросом, откуда
Лука почерпнул этот эпизод, ибо даже в устной традиции ничего подобного не
существовало. Наконец на след происхождения этой истории напал выдающийся
английский ученый и автор полемических книг о Новом завете Хью Дж.
Сконфилд. В результате кропотливых изысканий он пришел к выводу, что корни
