но трансформировался: стал четким, кратким и деловым. Столь явное прев-
ращение начальник отнес на счет своего умения работать с людьми, а так
как наблюдать плоды собственных способностей приятно любому, он заметно
смягчился и начал относиться к инженеру-озеленителю отечески-снисходи-
тельно.
Но окончательный перелом произошел позднее, ибо начальник оказался
совершенно неприспособленным решать мелкие житейские проблемы, которые,
оставшись нерешенными, перерастают в серьезные трудности.
Летняя сушь, изнурительная жара, декоративные культуры желтеют и под-
сыхают, начальника вызывают на ковер, а он начинает лепетать какието
глупости про выбранные фонды на бензин, из-за чего поливальные машины
простаивают в гараже.
Что за чушь! Вы нам здесь голову не морочьте! Неспособны организовать
работу, так и скажите, а мы сделаем соответствующие выводы!
И приходит, бедняга, сам не свой, таблетки глотает, телефон накручи-
вает, красный весь - давление подскочило... А всего-то и делов - достать
двести литров бензина! Смех да и только...
Но с почтением, без фамильярности, Боже упаси, осведомиться: мол, я
могу повлиять через горисполком, так что если распорядитесь... Тот на
Валерия Федоровича как на волшебника - неужто удастся такое дело сдви-
нуть с мертвой точки? Трудно, но попытаюсь - опять-таки скромно, но с
достоинством.
А через час-полтора поливалки поливают, травка зеленеет, начальники
довольны: подтолкнули, подсказали, разъяснили, резервы изыскал, фонды
мобилизовал - значит, умеем воспитывать подчиненных!
И начальник как на свет народился - голос звонкий прорезался, рапор-
тует: да, указание выполнено, решили вопрос, полный порядок! Да к Вале-
рию Федоровичу исполнительнейшему с расспросами, а тот, скромняга, сму-
щается, плечиками пожимает: мол, я же не для себя, для дела, потому и
пошли навстречу, руководители еще дедушку помнят, да и меня Харитон Фе-
дорович многим рекомендовал.
Тут главное не переборщить, не перегнуть палку, остальное сам додума-
ет: про дедушку-адмирала слыхивал краем уха, что с Собакиным в гороно
работал - знает, вот и выходит: не такая уж простая фигура скромный ин-
женер-озеленитель! Скрыта за ним сила немалая, да не пользуется поче-
му-то, может, по простоте, а может, до времени приберегает...
Так и создается авторитет, складывается репутация, мнение формирует-
ся. Разве не стоит оно тридцатника, что заплатил Фимке-заправщице? Тем
более что водилы - мошенники все на крючке, за графиком он следит жест-
ко, и если хочет кто подкалымить - отвезти цистерну-другую воды частнику
в сад, - вынь да положь пятерку за каждую ездку! А машин - восемь, и ка-
лымят каждый день, так что в летний сезон "капуста" водится...
И рабочий день теперь у уважаемого Валерия Федоровича жесткими рамка-
ми не стиснут, поспать утром можно и днем фактически свободен, позвонишь
пару раз, доложишься: я по паркам, и дуй на все четыре!
Золотова вольный режим устраивает, начальник доволен и спокоен: если
вдруг приедут коллеги иногородние по обмену опытом, незаменимейший Вале-
рий Федорович в мгновение ока в гостиницу определит, а случится проверя-
ющий, комиссия какая, начальство столичное - так и на дачке адмиральской
обустроит, и шашлычок организует, и баньку, все сделает, все придумает,
не о чем волноваться...
Дачей Золотов в последнее время свободно распоряжался. Пока дед был,
он там почти круглый год жил. Квартира двухкомнатная, которую сразу да-
ли, как отставнику, пустая простаивала. Но у отца дальний прицел: давай,
говорит, съезжаться, захочешь - будешь с нами вместе жить, все веселей,
да и внуку для воспитания, надоест - отселишься на дачу, отдохнешь в
одиночестве.
Дед как овдовел да ушел со службы, помягче стал, посговорчивей. Сог-
ласился сразу: у вас две комнаты тесные, да двор колодцем, умру - оста-
нетесь в хорошей квартире...
Папахен подобрал вариант: старое поколение с молодым не ужились, дом
профессорский, в самом центре, потолки высокие, по коридору - хоть на
велосипеде катайся. Привел деда - то что надо! Ну и провернул обмен в
полмесяца.
Жили все вместе, не тужили, дед смирился, что кончилась морская ди-
настия, иногда только с тоской спрашивал внука: "А помнишь, как тебя в
детстве море тянуло? Матроску и бескозырку носил, стихи любил морские,
на корабль тебя повез - танцевал от счастья. Значит, правда гены свою
роль играют!"
Так и шло все хорошо до тех пор, пока дед не встретил случайно мены-
цика-профессора, а тот ему и высказал: не ожидал, мол, морской офицер, а
три тысячи доплаты взяли, стыдно, батенька!
Дед как полотно домой заявился, дрожит весь, хорошо, отца не было,
мог и убить стулом или чем под руку попадется, бегал по квартире, кри-
чал: "Посажу подлеца! Опозорил, чести лишил!"
А потом захрипел, повалился на бок, "скорая" его в больницу увезла,
да оттуда уже капитан первого ранга Иван Прохорович Золотев не вышел.
Отец вроде переживал, а может, для людей прикидывался. Младший Золо-
тов, шагая в похоронной процессии, вспоминал, как боялся разоблачения
перед добрым дедушкой, который верил, что он хороший, неиспорченный
мальчик, не замечал угнездившейся в маленькой душе червоточинки, и ему
было жаль деда. Хотя три тысячи - нормальная доплата при таком обмене.
Возможность разоблачения детских грехов умерла вместе с дедом, но
большой страх поселился внутри навсегда, подремывал, дожидаясь своего
часа, и следователь прокуратуры Зайцев разбудил его, не то слово -
разъярил до предела, и теперь он буйствовал, выедал внутренности, не да-
вал спать, заставлял глушить его ударными дозами спиртного, подталкивал
к действиям. Лучшая оборона - это наступление!
Когда Зайцев читал ночной порой про инопланетных упырей, не кровь
пьющих, а саму сущность человеческую высасывающих, нетрезвый псевдочело-
век Золотов старательно вписывал фамилию следователя в аккуратно разг-
рафленную тетрадку с зеленым переплетом.
Надо же, попался такой на мою голову! Будто без него мало неприятнос-
тей... Ну ладно, получилось, Федьку не вернешь, Мэри тоже жалко, хорошая
девочка, да она скоро выпрыгнет, адвокат сказал - в самом худшем случае
- "химия", но чего он копает? И глядит с затаенным презрением - как Фаи-
на, словно насквозь видит и нутро его, золотовское, настоящее, от всех
скрытое, рассматривает... Может, действительно раскусил, работа у него
такая - раскалывать, раскусывать, раскапывать... Если просто разгадал и
презирает - черт с ним, а если надумает всем показать? Тогда плохо.
"... ведет разгульный образ жизни, посещает рестораны, танцевал со
свидетельницей Марочниковой, - почерк у Золотова был никудышный, как ку-
рица лапой, но в заветной тетради писал разборчиво, буковку за буковкой
вырисовывал, аж язык высовывал от напряжения. - После совместного упот-
ребления спиртных напитков, к которому принудил Марочникову, злоупотреб-
ляя служебным положением..."
Хмыкнул: ничего, - пусть оправдывается, но ощущение, что события раз-
виваются не по закрученному им сценарию, усиливалось. Галка уже давно
должна была позвонить! Не остался же он ночевать... Если бы так! Но вряд
ли, ой вряд ли... Скорей всего и в дом не зашел, хотя Галка артистка еще
та - вцепится в рукав: умоляю, сердце схватило, доведите, там в аптечке
валидол, капли.
"Напоив Марочникову допьяна, он, под предлогом проводить, проник к
ней в квартиру, где находился до глубокой ночи..."
И вдруг сквозь завесу опьянения пробилось воспоминание, подтверждаю-
щее его подозрения: откуда у Галки слова издевательские про адмиральско-
го внука и про круизный теплоход? И смотрела она по-настоящему зло, это
не игра в ссору, как задумано, тут что-то другое.
Он медленно закрыл тетрадь.
Ясно что! Крючок прокурорский раскрутил все насчет деда и ей выло-
жил... Прости-прощай хрустальная мечта про белый теплоход, разные стра-
ны, инвалютный оклад. Мечты про новую жизнь - псу под хвост! А ведь
только этими мечтами он ее и держал.
Золотов выругался.
Значит, Галка сейчас на него не играет! В лучшем случае. В худшем -
играет против. Очень даже просто - заманила этого хмыря и закладывает
своего благодетеля Валерия Федоровича с потрохами. Что она знает? Доста-
точно, чтобы грязью обмазать. А главное? Не должна. Но догадываться мо-
жет, а иногда достаточно только подсказать, идею подбросить, дальше само
пойдет разматываться.
Нет, так не годится, надо восстанавливать контроль за развитием собы-
тий! И крючка прокурорского прибирать к рукам не мытьем, так катаньем.
Подумаешь, страшный зверь заяц! Не таких видали!
Золотов хорохорился, взбадривая сам себя, ему казалось, что и теперь
удастся удержать в тени свое настоящее нутро, сущность свою омерзи-
тельную, что все утрясется, образуется, как обходилось уже много раз ра-
нее.
ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ
Утром следующего дня я ставил задачи практикантам. Собственно, задач
было две: заполнять статистические карточки по оканчиваемым делам, отве-
чая на возможные телефонные звонки, и бегать по адресам с длинным спис-
ком поручений.
Петр выбрал первое, Валек - второе. Мы вместе вышли из прокуратуры,
по пути я повторил инструктаж, потом он свернул к троллейбусной останов-
ке, а я пошел прямо тихими улочками старой части города.
Через несколько кварталов начинался запущенный сквер, за ним вставало
массивное безрадостное здание следственного изолятора. В ИВС до трех су-
ток содержались задержанные по подозрению в совершении преступлений, ес-
ли подозрения подтверждались, их перевозили сюда дожидаться судебного
процесса, но мало кто разбирался в таких тонкостях, и в народе оба уч-
реждения называли тюрьмой, что было неправильно, ибо в тюрьмах отбывают
наказание уже осужденные опасные преступники.
На углу, у входа в комнату передач оцепенело застыла унылая очередь
со свертками, узлами, посылочными ящиками, в основном женщины. Тротуар
узкий - я проходил совсем близко: вдоль блеклых неопределенных одежек и
ярких платьев, спутанных посеченных волос и элегантных причесок, запахов
кухни, помойки, похмельного перегара, неожиданно перемежавшихся фанта-
зийными волнами французской парфюмерии... Череда контрастов!
- Не толкайся, ослепла, что ли!
- Подумаешь, цаца какая! Расфуфырилась и воображает!
- Хамка, лучше бы умывалась как следует!
В какой очереди, за каким товаром могли оказаться рядом здоровенная
бабища с бледным пористым лицом, в застиранной коричневой хламиде, ма-
терчатых треснувших по шву тапочках на растоптанных ступнях и тонкая
изысканная дама, возраст которой умело скрыт гримом, лиловый шелковый
комбинезон расчетливо обнажает грудь и плечи, а изящные золоченые босо-
ножки позволяют демонстрировать безукоризненный педикюр? Но общее у них
есть - в грубом запачканном мешке и раскрывающейся из кошелечка сереб-
ристой японской сумочке лежит одно и то же: сало, масло, сухая колбаса и
табак, даже вес одинаковый - по пять килограммов.
- Ничо, привыкай, ты теперя не лучше меня, - злорадно щуря заплывшие
глаза, выговаривала одна, а другая, не успевшая свыкнуться с новым для
себя положением, изумленно переспрашивала:
- Ты что, чокнутая? Посмотри на себя в зеркало!
- Ничо, зеркала тут ни при чем. Мой по пьяному делу морду набил, а
твой небось мильены воровал. Вот и сама смотри, кто лучше, кто хуже! Мо-
ему трешник - само много, а твоему? Небось пятнадцать привесят, а то и
под вышку подведут!
Я прошел мимо, но успел услышать торжествующее:
- Заткнулась? Вот то-то! Брильянты из ушей вынула, а дырок не зарас-
тишь! Правда себя кажет...
У каждого своя правда, свое представление о том, как надо жить на бе-
лом свете, и что самое интересное - каждый считает: уж кто-кто, а он жи-
вет правильно!
Квартал вдоль высокого - метров восемь - забора, свернуть за угол, в
