- Что за люди?
- Да мало ли. Скромная завсекцией Крольченко - руки в перстнях,
серьги бриллиантовые, дома чешский хрусталь, финские гарнитуры. И все
нормально. Потому что умеет жить! И везет.
- Неужели золото на пальцах и финская мебель - показатель настоящей
счастливой жизни? Ее главная цель?
Губы Золотова скривились в презрительной усмешке.
- Знаю, знаю! Главное - чистая душа и спокойная совесть! А счастливая
жизнь - честная работа с самоотдачей до седьмого пота, потом полезные
развлечения: лекторий, шахматный павильон, библиотека... Да? - Он сплю-
нул прямо на ноги. - Преснятина и серость! Когда я слышу подобные рас-
суждения, меня начинает тошнить!
- Вам не жалко Федора? - неожиданно спросил я.
Золотов смешался.
- Чего об этом толковать... Назад-то не вернешь. Живых надо жалеть. -
Он тяжело вздохнул и пальцами загасил окурок. - Мне себя жалко: влип как
дурак! Потому что с дебилами связался. И не повезло с этим убийством. Я
же не такой. Ну покрутиться, деньги сделать. Зачем убивать? И в мыслях
никогда... Не повезло! Тот же Гришка-мясник, ворует, аж хребет трещит, и
живет припеваючи!
- До поры!
- Бросьте! Все на свете до поры. А ему на это наплевать, о будущем не
думает, катается как сыр в масле и в ус не дует!
- Интересно познакомиться с таким счастливцем.
- Тут я вам не помощник. Знакомьтесь, если достанете. Но вряд ли, ру-
ки коротки.
Я начал злиться.
- Достанем, Золотов, обязательно достанем! Неужели вы не чувствуете,
что происходит вокруг вас? Наступает время ответственности, и мы повы-
таскиваем за шиворот всякую нечисть из щелей и темных углов, как бы она
ни хоронилась! И Гришку вашего извлечем на свет Божий, и Крольченко, а
когда такая публика оказывается на виду у всех, то быстро скисает, теря-
ет радость от воровской жизни и завидует тем, у кого чистая душа и спо-
койная совесть, хотя вы говорили об этом с издевкой!
- Вы-то чему радуетесь? - бесцветным тоном спросил Золотов. - Ну по-
садите одного, другого... Зарплату небось не добавят, только хлопот
больше.
- Этого вам не понять.
- Ну почему же... Чувство долга, удовлетворение результатами труда.
Читал. Неужели, правда, бывает такое? И не хочется бросить все к чертям,
развеяться, отдохнуть?
Бывало, мне хотелось разругаться с Беловым, хлопнуть дверью и пожить
с недельку на необитаемом острове или вообще написать заявление и уйти
на обычную канцелярскую работу с нормированным рабочим днем и обяза-
тельными выходными. И иногда я доставал тонкую запыленную папку с над-
писью на обложке: "Психолого-юридические аспекты построения следственных
версий" - и несколько дней проводил в библиотеке, чтобы, дополнив содер-
жимое еще одним листком, вновь уложить папку на дальнюю полку. Такое
случалось, когда я сильно уставал, но неизбежно проходило, и снова тяну-
ло назад, в водоворот событий.
Не говорить же об этом Золотову, который сделан из другого теста и
совсем по-другому понимает работу, развлечения, по-другому оценивает
жизнь. Теперь для него настало время переоценки ценностей. Я нажал кноп-
ку вызова конвоира.
У практикантов был отгул, я заперся в кабинете и, ничего не делая,
сидел за пустым столом.
Внизу галдели дети, ударялись о забор брошенные камни, недовольно
кричала воспитательница. Эти звуки действовали успокаивающе, и я попы-
тался воспользоваться ими, чтобы изменить настроение.
Когда распутываешь клубок хитроумных загадок, отыскиваешь замаскиро-
ванные следы, расставляешь тактические ловушки, каждая клеточка тела ох-
вачена охотничьим азартом: раскрыть, установить, изобличить, доказать.
Но вот цель достигнута. И что же?
В психологическом поединке с Золотовым победил я, хотя он был серьез-
ным противником. Но удовлетворение не приходило. Я чувствовал себя уста-
лым, измотанным и опустошенным. Скверно на сердце. Так бывает всегда,
когда сталкиваешься с изнанкой жизни, глубоко проникаешь в тщательно
скрываемые от окружающих тайны, заглядываешь в дальние закоулки темных
чужих душ, обнаруживаешь под внешней благопристойностью гнусные и стыд-
ные побуждения.
Я в очередной раз подумал, что следователю плоды его труда не могут
приносить радость.
Позвонил Пшеничкин: Федор Иванович Золотов просит защищать сына. Не
входят ли в противоречие интересы Вершиковой и Валерия Золотова?
- Входят! - коротко ответил я, но для опытного адвоката этого было
достаточно.
- Я так и думал. Что остается у моей подзащитной?
- Укрывательство убийства, возможно, спекуляция.
- С учетом изменения ситуации я подам повторное ходатайство об осво-
бождении из-под стражи.
- Подавайте, рассмотрим.
По внутреннему позвонил Белов.
- Как дела, почему не докладываете?
- Нормально.
- Что означает "нормально"? - раздраженно спросил шеф, недовольный
малопочтительным ответом.
- Золотов признал себя виновным частично. Необходимо провести еще ряд
следственных действий. А пока все идет нормально.
В моем голосе было не меньше раздражения.
- Имейте в виду, что вы запустили остальную работу. Нельзя концентри-
ровать внимание на одном деле. Параллельное расследование всех находя-
щихся в производстве...
Я отставил трубку в сторону, выждал, вовремя сказал в микрофон: "По-
нял, приступаю", посидел еще несколько минут и извлек из сейфа дело Рас-
садиной.
Золотов получил десять лет.
На оперативном совещании я удостоился похвалы прокурора, отметившего,
что, несмотря на некоторые ошибки, я правильно понимал его указания и
потому добился успеха в расследовании сложного, замаскированного прес-
тупления. Я побывал в отпуске, отдохнул и вскоре забыл об этом, потому
что появились другие дела, другие подозреваемые, обвиняемые и свидетели,
новые переплетения человеческих судеб, в которых предстояло разбираться
мне, Юрию Львовичу Лагину, Саше Крылову и бывшему практиканту Вальку,
ставшему вначале стажером, а потом оперуполномоченным уголовного розыс-
ка. Насчет Петра мой прогноз не оправдался - он поступил в аспирантуру и
частенько заходит ко мне за практическим материалом.
И лишь фотография кортика капитана первого ранга Золотова, которую
кто-то из ребят засунул под стекло на столе, напоминает время от времени
о драме, происшедшей в узком кругу обитателей баркентины "Кейф".
