его не тренировать собираетесь. Но что знал - рассказал.
По дороге домой анализировал собранные данные, пробовал их на проч-
ность и пришел к выводу, что работа подходит к концу. Не хватало лишь
нескольких деталей, последних штрихов, которые превратят версию "Инсце-
нировка" в безупречно логичную конструкцию обвинения.
Додумать мысль не сумел - разболелась голова, ныло под ложечкой, как
всегда, когда оставался без обеда. Печальный опыт старших коллег подт-
верждал мнение врачей о губительности для желудка нерегулярного питания
и нервных перегрузок: язва во все времена была профессиональной болезнью
следователей.
Завернул в молочный за кефиром, двадцать минут протолкался в раздра-
женной очереди и окончательно потерял охоту размышлять о деле.
После ужина лежал на тахте, читал газеты, журнал и разговаривал с
Асей, точнее, говорила она, а я вставлял реплики и междометия, имитирую-
щие диалог. Спать лег рано, с ощущением, что среди ночи раздастся теле-
фонный звонок, "выдергивающий" на происшествие. К счастью, оно не оправ-
далось.
Утром я чувствовал себя значительно лучше, даже сделал некоторое по-
добие гимнастики и, следуя устоявшемуся стереотипу, выпил "для бодрости"
чашку кофе, хотя никогда не ощущал его бодрящего действия.
На работу шел не спеша, стараясь дышать "понаучному": на четыре шага
- вдох через нос, на три - выдох через рот. Возле юридической консульта-
ции, дожидаясь открытия, толпились родственники арестованных, обвиняе-
мых, ожидающие суда под подпиской о невыезде. Все они крепко надеялись
на адвокатов, обсуждали способности каждого, пересказывали байки о блес-
тяще выигранных делах, жаловались друг другу на несправедливость
следствия или превратность судьбы. То и дело слышалась фамилия Пшенички-
на. Нескольких человек я знал, но поздоровался только один, остальные
отворачивались и замолкали.
Когда я отпирал кабинет, зазвонил телефон. Без четверти девять, кому
так не терпится?
Не терпелось Крылову.
- Отоспался? У меня был соблазн вытащить тебя из постели на рассвете.
Скажи спасибо, что сдержался!
Я в очередной раз подивился верности предчувствия.
- Ну, выкладывай.
- Твой подопечный у нас. Давай быстро в отдел!
В райотделе шла обычная утренняя суета: дежурный передавал смену, со-
бирались на развод милиционеры патрульного взвода, готовились к отправке
в суд покаянно-похмельные хулиганы. Звякали ведра, разило гуталином и
карболкой.
По широким каменным ступеням с вытоптанными в середине полукруглыми
углублениями я поднялся на второй этаж старого здания, свернул в аппен-
диксом прилегающий к основному коридору тупичок уголовного розыска, без
стука толкнул дверь, за которой слышалось знакомое жужжание.
Крылов брился, неустойчиво пристроив на двух спичечных коробках круг-
лое дамское зеркальце.
- Вчера вечером он поехал на дачу, - как бы продолжая только что
прерванную мысль, встретил меня Александр. - И заночевал. И нам приш-
лось... Холодно, доложу тебе, в лесочке, и сыро!
Он выключил бритву, привычно сунул в ящик стола, вытряхнул на ладонь
и вбил в щеки несколько капель дешевого одеколона с резким цветочным за-
пахом, поморщился.
- Черт, никак не соберусь принести приличный лосьон!
И без всякого перехода продолжил:
- На рассвете вышел, и не на станцию, а в лес, у него там тайник в
дупле, только собрался закладку делать, тут мы его и взяли!
- А что прятал?
Саша озабоченно провел рукой по щекам.
- Интересную штуку.
Крылов не торопясь отпер сейф, вытащил газетный сверток, медленно
развернул. В руках у него оказался зеленый мешочек из плотной, энергоза-
щитной ткани с застежками, крючками и тесемочками, точно такой же, как
изъятый в квартире Петренко, только туго набитый.
- Ознакомься! - Зеленая колбаска тяжело шлепнулась на стол.
Я распустил "молнию" и извлек из скользкого нутра три прозрачных цел-
лофановых пакета, сквозь которые хорошо просматривалось содержимое:
свернутые в трубку иностранные банкноты, золотые монеты, тусклое приис-
ковое золото - песок и самородки.
- Тысяч на сорок?
- Пожалуй, - кивнул Крылов и зевнул. - Вот мой рапорт, вот протокол
изъятия, вот объяснение Золотова.
Рядом с золотом и валютой легли исписанные неровным почерком листы
грубой, почти как оберточная, бумаги.
- А я пошел спать.
- Как он все объясняет? - спросил я, не прикасаясь к материалам.
- Как обычно: беззаконие, провокация, подкинули.
Крылов слегка улыбнулся.
- Поначалу трепыхался, сила в нем есть, хотя с виду не скажешь. Потом
скандалил, телефон требовал, грозился всех с работы поснимать. Скукоти-
ща.
Он снова зевнул.
- Ну, я пошел.
- А кто будет со мной работать?
Александр задумался.
- Волошин после суток. Полугаров сидел со мной в засаде, от Трифонова
толку мало, Гусаров на учебе...
Он махнул рукой.
- А что делать? До обеда я продержусь...
Я объяснил.
- За два часа справишься.
Крылов вздохнул.
- Считай - уговорил. Деваться-то некуда.
Вернувшись к себе, я оформил постановление о производстве обыска, за-
шел к прокурору, доложил обстановку.
- Вот видите, что получается, - нравоучительно проговорил шеф. -
Простое на первый взгляд дело оказалось разветвленным и запутанным. - Он
размашисто расписался, подышал на плоскую печать со складной ручкой-пе-
телькой. - Потому они и хотели вас скомпрометировать, вывести из игры.
Так?
- Так, - я кивнул.
- Значит, надо быть осмотрительным, проявлять бдительность, избегать
двусмысленных ситуаций. - Белов оттиснул печать на своей подписи, протя-
нул постановление. - Делайте выводы, Юрий Владимирович!
И когда я уже шел к двери, сказал:
- Будьте внимательны, у валютчиков бывают довольно хитроумные тайни-
ки!
Этому меня учили еще на третьем курсе университета, но шеф искренне
верил, что дал чрезвычайно ценный совет.
На обыск я взял практикантов. Золотовы жили в центре - десять минут
ходьбы от прокуратуры. Крылов скрупулезно выполнял задание - когда мы
подошли к добротному пятиэтажному зданию, нас уже ждал участковый - мо-
лодой младший лейтенант в неловко сидящей форме.
На третьем этаже я позвонил в пятьдесят вторую квартиру.
Открыл Золотов-старший. Узнав о цели нашего прихода, он страшно воз-
мутился и бушевал минут десять, крича, что нет закона, по которому можно
измываться над людьми, если у них в доме произошел несчастный случай. Он
угрожал самыми ужасными карами, называл фамилии ответственных должност-
ных лиц, предрекал мне скорое увольнение с работы и привлечение к от-
ветственности за злоупотребление властью.
Слушая гневный монолог, я подумал, что звонить от имени Чугунцова
вполне мог сам глава семейства, все необходимые для этого качества у не-
го имеются.
- Жаловаться вы имеете право, куда сочтете нужным, - прервал я его,
улучив момент. - Я несу полную ответственность за свои действия. Так же,
как и вы за свои. А теперь ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.
Мать Золотова - серая, невзрачная женщина - испуганно наблюдала за
происходящим, но в разговор не вмешивалась: в семье она не имела права
голоса.
Валерий Федорович занимал отдельную комнату. На ковре над кроватью
висела фехтовальная маска, под ней, наперекрест - рапира и шпага. Много
фотографий хозяина, в основном портреты, глаза картинно прищурены, обя-
зательно присутствует сигарета. Несколько безвкусных ваз отражали предс-
тавление Золотова о прекрасном.
Обыск продолжался несколько часов. Почти ничего интересного, кроме
нескольких обрезков плотной зеленой ткани, обнаруженной в шкафу за ряда-
ми книг. Участковый заметно удивился, когда я включил их в протокол, а
Золотев презрительно скривился: "Она же по рублю за метр, тут всего-то
копеек на пять! При всем желании дело не раздуете!"
В письменном столе полнейший беспорядок, уйма всяких бумаг, навалом -
альбомов с фотографиями.
- Валера любит фотографироваться, - тихо пояснила мать, когда я пере-
листывал толстые картонные страницы. - Одно время вообще только этим и
занимался.
На всех снимках красовался вальяжный и значительный Валерий Федорович
в окружении легкомысленного вида девиц или преданных сотоварищей. Разно-
образия он, похоже, не признавал.
Между альбомами затесалась общая тетрадь в зеленом переплете. Я раск-
рыл первые страницы.
"20 февраля на большой перемене Большаков сказал, что Алехина дура.
Слышали Минеева и Дозорцева".
Что это такое? Я бегло просмотрел все девяносто шесть листов.
"Громов курил в туалете... На вечере Зайцева и Китаев заперлись в
пустом классе и целовались... Фаина целый урок просидела в спортзале с
физруком, домой пошли вместе... Ермолай рассказывал, что в шестьдесят
втором украл кольцо из комиссионки на Ворошиловском... Вершикова получа-
ла товар у Нюськи, продавала в "Комфорте", часть через Марочникову сда-
вала в "Фиалке"... Шах говорил про Семена Федотовича, кличка Полковник,
который миллионами ворочает..."
Сплетни, слухи, обрывки подслушанных разговоров записаны аккуратным
почерком, разными чернилами, очевидно в соответствии с какой-то системой
классификации. На последних страницах в основном мелькают фамилии Верши-
ковой и Марочниковой.
- Пиши, - сказал я ведущему протокол Петру. - Тетрадь в зеленой об-
ложке девяноетошестилистовая, на первой странице фраза "5 сентября Воро-
нов прогулял химию, ходил в кино на "Великолепную семерку", последняя
запись: "После Нового года Шах показывал Вершиковой камни, в скобках -
бриллианты, вопросительный знак, она, дура, не определила - какие и на
какую сумму. Где они сейчас?"
Золотов-старший никак не комментировал находку, глянув на его застыв-
шее напряженное лицо, я не стал класть тетрадь на стол, а дал держать
участковому.
В нижнем ящике секретера под ворохом всякого хлама лежал плоский, за-
вернутый в ватман пакет. Когда я его развернул, с глянцевых листов уда-
рили в глаза розовые груди, колени, ягодицы... Те самые журналы, о кото-
рых говорил Золотов. Рядом - красная пачка из-под фотобумаги. Ну-ка,
посмотрим...
Вот сволочь! Я бросил пачку обратно. Еще один из многочисленных крюч-
ков, которыми он держал своих подруг. Веселая вечеринка, "заморская" вы-
пивка, "финская" банька, оргии на манер древнего Рима плюс увлечение фо-
тографией и скрытая камера.
- Что там? - полюбопытствовал участковый.
- Фотографии в пачке, опечатанные на месте обыска печатью следователя
и скрепленные подписями понятых, - продиктовал я Петру, заклеивая пакет
и опечатывая бумажную бандерольку. - Распишитесь вот здесь.
- Делать нечего, вот и забирают все подряд, - снова подал голос Золо-
тов-старший. - Ничего, сейчас я сяду и напишу везде, куда надо.
Он брюзжал до тех пор, пока из шифоньера в гостиной я не извлек толс-
тую амбарную книгу, прошитую, с тщательно пронумерованными страницами.
"Мамонов вернулся из командировки семнадцатого, а на работу вышел
двадцатого, билет выпросил на вокзале... Черноплавский выписал матери-
альную помощь Ивашиной, деньги она отдала ему на угощение комиссии из
министерства... После субботника Черноплавский с Мамоновым заперлись в
кабинете, вышли навеселе, за углом к ним в машину села Ивашина..."
Опять досье для доносов! В отличие от сына Золотов-старший не разбра-
сывался: выдернутые из жизни факты и фактики выстраивались целенаправ-
ленно и били в одну точку. Ну и семейка!
- На каком основании забираете мои документы? - сипло выдавил Золо-
тов-старший. - Это записи о непорядках в нашем учреждении, перечень зло-
употреблений некоторых должностных лиц. Разве советский человек должен
мириться с подобными явлениями? Или вы не одобряете гражданской актив-
ности простых тружеников?
- Активность мы одобряем и очень приветствуем, - я качнул на ладони
