не было тактической ошибкой недостаточно развитого псевдоса - он оказал-
ся вполне способен абсорбировать обоих, просто не учел быстроты реакции
существа со сложной психоструктурой и наличия чрезвычайно быстро
действующего оружия.
В его опыте подобных сведений быть, естественно, не могло, потому что
он складывался из опыта и знаний простых леданцев, которых эта тварь
вначале подстерегала ночью в засадах и одновременно с абсорбацией разди-
рала на куски, чтобы утолить физический голод; потом, по мере трансфор-
мации и увеличения радиуса зацепа, оборотень подходил все ближе к жилью,
выслеживал свои жертвы уже и днем, перестроившаяся система питания не
побуждала терзать добычу, он просто убивал их после абсорбации - беспо-
мощных и нежизнеспособных...
Почти против своей воли я подошел к прозрачной камере холодильника и
как загипнотизированный смотрел на безобидного фермера в треугольной
шапке, грубом кожаном жилете, лопнувшем между животом и грудиной.
Встреча с нами прервала чудовищную эволюцию, и в специальное хранили-
ще Чрезвычайного Совета он так и попадет псевдосом четвертой ступени. А
иначе...
Достигнув третьей ступени, он бы стал маскировать убийства, а на пер-
вой делал бы это изобретательно и изощренно. К тому времени исчезли бы
сто сорок три отличия от организма обычного леданца, которые мы обнару-
жили при внутреннем и лабораторных исследованиях, а абсорбация из необ-
ходимой потребности развития превратилась бы в обыденную периодическую
подпитку награбленного интеллекта. А если бы в его "копилку" попали сущ-
ностные свойства наших с Гориком личностей, он бы превратился в суперп-
севдоса, не только недосягаемого для разоблачения, но и осведомленного о
Трехпалом Охотнике с его простыми, но действенными методами, обо всех
помогавших мне леданцах...
Мне стало нехорошо, как будто я действительно предал их всех, но по-
том стало еще страшнее: он узнал бы о возможностях, открываемых абсорба-
цией землян, и код тревожного вызова, и шифр входного люка корабля, и
способ включения программы аварийного, в автоматическом режиме, возвра-
щения на Землю...
Никогда в жизни я не испытывал такого ужаса! Эти мысли не давали по-
коя не только мне. Горик, оправившись от шока, долго стоял у саркофага с
оборотнем, после заперся в каюте и целый день прослушивал мои записи,
которые раньше называл бредом сумасшедших, а Трехпалого Охотника слушал
много раз подряд, потом спросил: мог ли псевдос трансформироваться в
землянина и достигнуть первой ступени уже по нашему уровню? И неужели
ничем бы не отличался от человека? И рентгеновские снимки, и анализ кро-
ви, и энцефалограмма?
Что ему ответить?
И психологические тесты, и компьютерная томография, и сканирование!
Бесполезны любые способы инструментального исследования. Разве что...
Псевдос не способен к творчеству - награбленный интеллект холоден и не-
подвижен, как камень, на который он взобрался, чтобы сравняться с окру-
жающими. Но каким прибором измеришь этот дефект?
- Но тогда он может просочиться куда угодно...
Я пожал плечами и ничего не сказал.
Запись про старосту Средней деревни, вокруг которого за последний год
произошло восемь загадочных убийств, самоубийств, несчастных случаев и
за которым Трехпалый Охотник безуспешно следит несколько месяцев, я уб-
рал из общей кассеты и отдам только Председателю Чрезвычайного Сове-
та..."
Закончил читать я около двух часов ночи. Разогрел остывший чайник,
натрусил в чашку заварку, залил кипятком. Ожидая, пока чай заварится,
откалывал старинными щипчиками от ноздревато-серой сахарной головы ост-
рые, искрящиеся на сколах кусочки. Эту мою привычку Золотов, конечно, не
мог вплести в свою правдоподобную ложь. Теперь понятно, почему Валек
назвал его псевдосом! На первую ступень бульдогообразный фанфарон не по-
тянет, но в остальном...
ПСЕВДОЧЕЛОВЕК ВАЛЕРИИ ЗОЛОТОВ
В отличие от большинства себе подобных, Золотов знал, что он не та-
кой, каким должен быть настоящий человек, что различие между его истин-
ным содержанием и внешней, для посторонних глаз, оболочкой таит постоян-
ную угрозу разоблачения.
Началось это еще в раннем детстве. Вечно занятый, раздраженный оглое-
дами, норовящими прокатиться за чужой счет, отец, иногда вдруг вынырнув
из водоворота вечных неотложных дел, почитал необходимым заняться воспи-
танием и, выпытав у матери все его прегрешения: разбитую чашку, опроки-
нутый суп, измазанный пластилином стол - сажал на жесткую неудобную та-
буретку напротив себя, глаза в глаза (обязательное условие, взгляд отво-
дить не разрешалось) и усталым монотонным голосом втолковывал, какой он
гадкий и никчемный мальчишка, способный только пакостить и сводить к ну-
лю все старания отца навести в доме дисциплину и порядок для благополу-
чия самого же маленького неблагодарного негодяя, но раз он неисправим,
то отец перестанет гробить свое здоровье и отдаст его в детский дом, о
чем уже договорено, и не позднее чем завтра за ним придет эвакуатор.
В конце отец кричал, Валера начинал плакать и молить о прощении, но
напрасно, ночь проходила в слезах, беспокойном метании по родной кроват-
ке, с которой предстояло навсегда расстаться, но утром отец объявлял,
что дает последнюю попытку исправиться, он бурно радовался и обещал себе
стать хорошим мальчиком, но ничего не получалось: разливался клей, из
авторучки неожиданно выскакивали на скатерть чернила, падала на кафель
эмалированная кастрюля, грехи накапливались, ожидая очередного пробужде-
ния у родителя педагогического рвения.
Он привык ощущать себя преступником, но, когда раз в год семья Золо-
товых выезжала в красивый приморский город к деду на летний отдых, все
вдруг менялось совершенно волшебным образом!
Отец не уставал повторять, какой хороший мальчик Валерик, как послуш-
но он себя ведет, как любит рисовать и как замечательно учит стихи -
расскажи дедушке свой самый любимый, про море и кораблик...
Зубрежка "любимых" стихов была обязательным элементом подготовки к
поездке, так же, как посещение лучшей в городе детской парикмахерской,
где отца все знали, а потому улыбались сыну и давали на время неприятной
процедуры стрижки играть каким-нибудь замысловатым флаконом; как поход в
ателье, где отца тоже знали и быстро, вне очереди, шили Валерику морскую
форму и бескозырку с ленточками - на них бронзовой краской изображали
всегда одно и то же название: "Отважный" - так назывался крейсер, на ко-
тором дед командовал во время войны огневой частью.
Поскольку в перерывах между поездками с Валериком никто не занимался,
зубрежка "любимых" стихов была самым мучительным из подготовительных ме-
роприятий: приходилось получать пощечины и подзатыльники, стоять на ко-
ленях в углу, сидеть в темном чулане. Но скорее не эти меры из педагоги-
ческого арсенала Золотова-старшего, а предвкушение сказочной жизни у де-
душки помогали непослушным строчкам уложиться в памяти.
И когда подходил момент, он читал любимые стихи с выражением, бодрым,
веселым голосом - это тоже было обязательным, заранее оговоренным усло-
вием, - про штормы и бури, ветры и грозы, сквозь которые идут упорные
корабли с бесстрашными матросами.
Дед светлел лицом, разглаживались суровые морщины, он подхватывал
внука на руки, целовал и спрашивал: "Кем ты будешь, когда вырастешь?"
А он без запинки отбарабанивал: "Конечно, моряком, как дедушка!"
И взлетал к потолку, кося глазами на отца: все ли правильно, не ошиб-
ся ли, не напутал чего? Потому что ошибка - он это отчетливо понимал -
была бы самым страшным преступлением, искупить которое невозможно ничем.
Но отец весело улыбался, озорно подмигивал сыну и бодро выкрикивал
что-то про морскую династию Золотовых...
Быстро бежала сказочная летняя жизнь. Поездки в большой черной маши-
не, за рулем которой сидел настоящий веселый матрос, дававший примерить
огромную, сползающую с головы бескозырку, катание на глиссере по гладко-
му зеркальному морю, ночевка на берегу в похожем на пряничный теремок
домике...
Но и в прекрасные мгновения этой замечательной жизни он боялся: вдруг
дедушка, веселый водитель и другие матросы, отдающие дедушке честь у
входа в штаб, как-нибудь узнают, что на самом деле он вовсе не хороший,
послушный, любящий морские стихи и мечтающий стать моряком мальчик, а
гадкий, подлый, неисправимый негодяй, из которого не выйдет ничего пут-
ного и к которому уже много раз протягивал огромные волосатые руки
страшный эвакуатор!
Вдруг отец рассердится и расскажет все этим замечательным, поверившим
закоренелому преступнику людям?! Его охватывал такой страх и тоска, что
он готов был броситься в море и утонуть, а в случае разоблачения решил
так и сделать.
Когда дедушка приводил его к себе в штаб, показывал огромную карту с
двигающимися силуэтами кораблей, огромный глобус, утыканный красными
треугольными флажками, и многие другие диковинки: модели крейсеров и эс-
минцев, настоящие мины и торпеды, деревянный со множеством ручек штурвал
- он так радовался, что вконец растроганный дед, не подозревающий об ис-
тинной причине ликования, махнул рукой на запреты и пообещал показать
настоящий корабль, после чего Валерик принялся в полном восторге скакать
по огромному кабинету. В основе этой восторженной эйфории лежал железный
порядок: дед никогда не брал отца "куда не положено", а значит, в штабе
и на корабле угроза разоблачения отсутствовала. Если только дедушка сам
не разглядит под нарядной матроской его мерзкую натуру...
Постоянный страх переставал терзать его, лишь когда дивный летний ме-
сяц заканчивался и он снова становился самим собой - гадким мальчишкой,
правда о котором была скрыта, только чтобы не волновать дедушку. Но в
следующий раз...
Став постарше, он понял: отцу выгодно, чтобы в глазах дедушки внук
всегда оставался отличным, смышленым, целеустремленным парнем, каким не
получился сын. Он распознал, что дедушка не жалует отца, считает его ле-
нивым бездельником, не имеющим в жизни настоящей мужской цели. И напрас-
но тот заискивает, заводит "умные" разговоры, бросает многозначительные
намеки и даже выбегает по росе в сад - делать зарядку под окнами дедовой
спальни, не эти примитивные уловки помогают сохранить до предела натяну-
тые родственные связи, а он сам - Валерик Золотов, последняя надежда,
продолжатель морских традиций.
И когда однажды во время очередного летнего отдыха он, тогда уже уче-
ник третьего класса, сообщил отцу, что собирается рассказать дедушке про
пощечины, темный чулан и эвакуатора, у того отвисла челюсть и пропал дар
речи. Он как раз уговаривал готовящегося к уходу в отставку деда переб-
раться к ним в город, построить или купить в зеленой зоне дачу, а впос-
ледствии имел план организовать обмен полученной пенсионером флота квар-
тиры и провернуть целый ряд других выгодных операций.
Довольный произведенным эффектом, Валерик добавил, что расскажет, как
отец ругал дедушку дураком, который при такой должности не получил адми-
ральского звания исключительно из-за своего ослиного упрямства и солда-
фонской прямолинейности. Память у него была хорошая, и он в точности
воспроизводил неосмотрительно употребленные в его присутствии слова и
обороты.
Отец стал что-то лепетать, уговаривая, обещать, лицо покрылось крас-
ными пятнами, вспотело, но Валерик помнил эвакуатора и не испытывал ни
малейшей жалости.
- И что жадиной обзывал, расскажу, за то что денег мало давал, -
мстительно выпевал он, упиваясь внезапно появившимся могуществом и лег-
костью от свалившегося наконец бремени постоянного страха и опасений.
Придя в себя, отец попытался угрожать, но быстро сдался и перешел к
задабриванию, пообещав купить настоящий футбольный мяч, а Валерик со
