Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки.
- Когда все эти формальности закончатся, с удовольствием вернусь к
нашему разговору. Помню, в институте...
- Кстати, а почему вы по специальности не работаете? - перебил я его
излияния.
- Вечный вопрос! - Золотов стер с губ улыбку. - А зачем? Деньги те
же, сам за себя ответчик, за тридцать оболтусов голова не болит. Показа-
телей глупых с тебя не спрашивают - успеваемость, посещаемость, дисцип-
лина, план по макулатуре. И сам себе хозяин - не привязан к классу целы-
ми днями напролет.
Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто
забыл что-то на моем столе.
Оказалось - наоборот, хотел оставить.
- Вы не могли бы передать это Вершиковой?
На стекло легла яркая пачка сигарет "Мальборо". Такие окурки я изъял
с места происшествия.
- Фирменные, - пояснил Золотов. - Марина их очень любит, а достать
почти невозможно.
- Как же вам удается?
В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо.
Непрофессионально.
Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не заметил. Или
сделал вид, что не заметил.
- Только не подозревайте меня в связях с заграницей, - он шутливо
поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго сидел
массивный перстень. - Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть
хорошие сигареты... Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки...
- Спекулянтов?
- Ну что вы! - обиделся оскорбленный в лучших чувствах порядочный че-
ловек Валерий Федорович Золотов. - Нельзя же всех под одну гребенку?
Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж... Да и дипломаты!
Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы. Естественно,
привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно? Или
аморально?
- Успокойтесь, я не хотел вас обидеть.
Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она
подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно успокоился и
вновь разулыбался.
- Да ничего, всяко бывает. Отдайте, пожалуйста, Маринке, покурит,
расслабится. Ей сейчас тяжело... И передайте, если можно, привет. Дес-
кать, спрашивал о здоровье, беспокоился. Девчонке будет приятно. А под-
держка ей сейчас нужна, ой как нужна...
Скорбно склонив голову, Золотев вышел из кабинета. Я потянулся,
встал, размялся, похрустел пальцами, затекшими от авторучки. Несколько
минут поболтал по телефону с женой. Походил из угла в угол, от сейфа к
окну и обратно - шесть шагов в каждую сторону.
Было тихо, только с улицы доносился детский гомон и стишки, которые я
уже давно выучил наизусть: "Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да!
Ну летите. Серый волк под горой не пускает нас домой!"
Под окном был детский сад, и если чуть подвинуть стул влево, то прямо
из-за стола можно увидеть песочницу, грибочки и маленьких, беспокойных и
шумливых обитателей этого малышиного царства.
Работать не хотелось. Я вернулся к столу, выдвинул средний ящик,
спрятал в него раскрытую книжку. Белов потерял бы дар речи от столь во-
пиющего нарушения трудовой дисциплины!
"... Но восемь блокирующих спутников на стационарных орбитах - бесп-
рецедентная мера, принятая на закрытом заседании Чрезвычайного Совета, -
красноречиво сообщали осведомленному человеку, что дело не в радиации, а
в более серьезной опасности, представляющей угрозу разумной жизни во
всей Галактике, ни больше ни меньше! Горик, подобно многим, в эту опас-
ность не верил и чуть не поплатился - я вытащил его, можно сказать,
из-за черты..."
Я захлопнул ящик. Интересно, но удовольствия от такого чтения - ника-
кого.
Давая отдых зрению, я закрыл глаза и увидел кукольно-красивую Мароч-
никову, опухшую от слез растрепанную Вершикову, пытающегося произвести
впечатление респектабельного человека Валерия Золотова.
Он мало похож на заботливого друга, еще меньше - на бескорыстного
утешителя. А если отбросить чушь про дарящих сувениры дипломатов, то
фирменная пачка "Мальборо" стоит у спекулянтов от пяти до семи рублей -
в зависимости от насыщенности рынка. Таковы факты.
Я открыл правый ящик, среди сломанных авторучек, линеек, карандашей,
ластиков и целой кучи всякой ерунды, разобраться с которой смогу только
в очередной субботник, нашел черную каплю складывающейся семикратной лу-
пы и только после этого взял оставленную Золотовым пачку.
Резко прозвенел телефонный звонок. Сдержав нехорошие слова, я поднял
трубку.
- Зайцев!
- Приветствую, Юрий Владимирович! Как живздоров?
На проводе был майор Фролов - замнач райотдела, курирующий уголовный
розыск.
- Твоими молитвами, Степан Сергеевич, - рассеянно ответил я, не отры-
ваясь от линзы.
- Опять без ножа режешь? Месяц ведь заканчивается!
Жалобный тон у Фролова не получался, но старался он от души.
- Вершиковой обвинение не предъявлено, потому карточку на лицо, со-
вершившее преступление, выставить не могу, - монотонно пробубнил я, ведя
увеличительное стекло вдоль склейки целлофана.
- Ну а в какое положение ты нас ставишь? Статкарточки нет, значит, на
районе висит нераскрытое убийство! Да с меня голову снимут! А за что?
Подозреваемая-то у тебя в камере! К чему же бюрократизм разводить?
Дальнейший разговор известен наперед: "Не бюрократизм, а соблюдение
соцзаконности... - Формализм - не законность... - Процентомания - тем
более... - У нас общие цели... - Прокуратура не отстаивает ведомственные
интересы..." И т.д, и т.п.
- Извини, Степан Сергеевич, потом поговорим: у меня люди.
Линия склейки была ровная, без задиров... Ни заусениц, ни царапин,
целлофан прилегает ровно, ни складочки, ни морщинки.
Похоже, пачку не вскрывали. Я сложил лупу, бросил на место. Повертел
сигареты, щелкнул ногтем, чуть было не понюхал. Прошел в смежную с каби-
нетом длинную, кишкой, изрядно захламленную комнату, отыскал ультрафио-
летовую лампу, выключил верхний свет.
Или вскрывали, но чрезвычайно искусно. Сейчас посмотрим...
Поднес пачку "Мальборо" к тусклому синему пятну. Синими, как у утоп-
ленника, руками повертел ее так и этак, снова этак и опять так. Флюорес-
ценция - признак свежести клея - не появлялась.
Вышел из пропыленной комнатки, постоял, щурясь на дневной свет, у ок-
на, прогулялся из угла в угол, снова сел за стол, лезвием аккуратно
вскрыл целлофановую склейку, осторожно освободил пачку, открыл, высыпал
сигареты перед собой на стекло. Длинной тонкой иглой проколол каждую от
среза до фильтра. Где-то на восьмой или девятой пришло ощущение, что за-
нимаюсь ерундой, но, как всегда, довел дело до конца.
И ощутил стыд.
Не оттого, что добрых тридцать минут провозился с невинными сигарета-
ми, это, в конце концов, моя обязанность: передача подследственному, да
еще подозреваемому в убийстве, не шутка - вдруг там записочка на папи-
росной бумаге, которая перевернет следствие с ног на голову, или па-
ра-тройка сильнодействующих пилюль, или еще что-то подобное, в практике
всякое бывало...
А стыдно стало за ожидание, что обязательно найду нечто запрещенное,
за уверенность, что не потратит Валерий Золотов пять рублей просто так,
за здорово живешь, что не способен он заботиться бескорыстно о другом
человеке.
За плохие мысли стыдно стало, ибо плохо о других думают только сквер-
ные люди, и не оправдаешься, что, мол, следователь постоянно в дерьме
копается, оттого ему всюду гадость мерещится...
Ладно, самобичеванием тоже увлекаться нельзя, а то недолго впасть в
другую крайность, когда законченного подлеца под лакированной маской не
распознаешь... А они маскироваться горазды, особенно если соберутся с
себе подобными и станут вкруговую, в свой круг, со своими нормами и пра-
вилами, своей моралью и своими законами.
Свой круг... Марочникова, Вершикова, Золотов. Что же между ними обще-
го? И что произошло там, на загородной даче?
Странное дело - допрошены все очевидцы трагедии, но никаких новых
обстоятельств по сравнению со вчерашним днем, когда я располагал только
первичным материалом, не прибавилось. Факт убийства налицо, есть труп,
есть признание убийцы. Но обстоятельства и причины преступления по-преж-
нему непонятны. Неясно и многое другое в этой истории... Но путей вос-
полнить пробелы уже нет: все, кого можно допросить, допрошены. Впрочем,
остался еще один свидетель...
Кортик был устаревшего образца и напоминал католический крест. Чешуй-
чатые ножны, резные перекрестья и набалдашник. В свое время он, сверкая
бронзой, висел у бедра какого-нибудь флотского офицера и, болтаясь в
такт ходьбе, придавал особый шик морской форме. Сейчас все металлические
детали покрылись слоем патины, витая костяная ручка потускнела и подер-
нулась сеткой мельчайших трещинок. Проволочный шнур, повторяющий извивы
рукояти, тоже потемнел, выцвела перевязь. И этот налет старины придавал
кортику вид дорогой антикварной вещи.
Я нажал едва заметную в рельефных выпуклостях перекрестья кнопку зам-
ка и потянул рукоятку, освобождая блестящую сталь, лишь в нескольких
местах тронутую мелкими точками коррозии. Обоюдоострый ромбический кли-
нок с обеих сторон покрывал тонкий узор травленого рисунка - парусники,
перевитый канатом якорь, затейливая вязь сложного орнамента. Кружево
травления нанесено мастерски, так что даже продольные выемки - долы - не
искажали изображения. Красивая отделка, изящная форма, продуманные про-
порции клинка и рукояти, искусная резьба... В таком сочетании стали,
кости и бронзы эстетическая функция вытеснила утилитарную, эта привлека-
тельная вещица воспринималась как украшение, произведение искусства, а
не оружие...
Хищные финские ножи, изогнутые с восточным коварством клыки, удалые
кинжалы, грубо-прямолинейные тесаки и штыки не оставляют сомнений в сво-
ем целевом назначении. Кортик - другое дело. Потомки итальянских стиле-
тов, тонких и острых, как иголки, способные проскользнуть в невидимую
глазу щелочку доспехов, они превратились в оригинальную деталь форменно-
го костюма, в символ офицерской чести. Честь и оружие - эти понятия тес-
но переплетались во все времена. А вот оружие чести и орудие убийства -
категории несовместимые.
Через мой сейф прошло множество кухонных ножей с нелепыми округлыми
ручками и криво сточенными от длительного употребления лезвиями, десятки
тупых зазубренных топоров, ржавых молотков и других привычных и как буд-
то бы безобидных бытовых предметов, использованных вопреки изначальному
предназначению для того, чтобы грубым металлом оборвать чью-то жизнь.
Но кортик при таких печальных обстоятельствах попал сюда впервые. На
клинке не осталось криминальных следов: благородная сталь отталкивает
жидкость, и она скатывается каплями, но, если присмотреться, в углубле-
ниях рисунка увидишь бурые разводы.
А вот почему эксперт не обнаружил пальцевых отпечатков? Не вытирала
же Вершикова рукоятку! При случайном убийстве следы не уничтожаются.
Впрочем, потожировые паутинки папиллярных узоров хотя и красноречи-
вые, но весьма непрочные свидетели, их надо специально сохранять, зак-
реплять, фиксировать. А в сумятице экстренной помощи было не до того,
кортик вынули из раны, он лежал на ковре, следы вполне могли стереться о
ворс...
Ладно. Когда придут практиканты, составлю протокол осмотра, и можно
будет считать, что допрошены все очевидцы преступления.
С начала следующего дня я занялся текущими делами. Напечатал обвини-
тельное заключение по делу Тряпицына, подшил его, заполнил карточки ста-
тотчетности и пошел к прокурору.
В приемной худая и томная завканцелярией Маргарита с густо подведен-
ными глазами и жгучим черным локоном, лежащим полукольцом на меловой ще-
ке, вручила мне свежую почту.
У шефа сидел начальник райотдела, и я воспользовался паузой, чтобы
