ких визитов мы застали в этом гостеприимном доме Достоевского, будущего
автора этой книги1.
- А во-вторых?
- Во-вторых, эта книга о преступлении, хотя я догадываюсь, что не
только о нем.
- Но это же вымысел! - воскликнул я. Холмс отложил смычок, набил
трубку, закурил и, окутавшись клубами дыма, сказал:
- Для меня это было не так важно. Хотя, должен заметить, меня не по-
кидают подозрения, что в основе сюжета лежит реально совершенное прес-
тупление2.
- В конце концов это не принципиально, - раздраженно сказал я. - Сю-
жет для автора столь серьезного произведения - лишь средство наиболее
полно донести до читателя свои мысли. Насколько тщательно продуман сю-
жет, настолько облегчается задача писателя.
- Совершенно с вами согласен. Но именно в сюжете я вижу изъяны, кото-
рые дают мне право говорить, что книга не лишена недостатков.
- Вы можете обосновать свое утверждение? - с подозрением спросил я.
- Конечно, Уотсон, конечно! - засмеялся Холмс. - Ответьте хотя бы на
вопрос: кто убийца?
Я пожал плечами, удивленный нелепостью вопроса:
- Лакей. Смердяков. Боже, как трудны для произношения русские фами-
лии...
- Насчет фамилий я с вами согласен, для меня они тоже представляют
определенную сложность. Но что касается лакея, я не был бы так категори-
чен.
- То есть как?!
- А почему вы считаете, что убил Смердяков? - невозмутимо спросил
Холмс.
- Он сам рассказал об этом старшему из братьев, Ивану.
- Правильно. Сам рассказал. Иначе бы откуда вы об этом узнали, ведь
автор описывает сцену убийства его словами. Полноте, Уотсон, вы же врач,
у вас не появились сомнения, вы сразу же поверили этому признанию?
Я оторопело смотрел на Холмса, не в силах вымолвить ни слова. Между
тем Шерлок Холмс продолжал, с видимым удовольствием попыхивая трубкой:
- Смердяков - больной человек, психика его расстроена. Тому свиде-
тельство само его происхождение от сумасшедшей Лизаветы Смердяковой и
Федора Павловича, который тоже не отличался тихим нравом, будучи раздра-
жительным, взбалмошным, нетерпимым. Смердяков - типичный эпилептик, ор-
ганизм которого, и прежде всего мозг, измучен припадками. Пусть он не
падал в погреб, пусть симулировал припадок, это ничего не меняет и не
является подтверждением истинности его слов. На следующее утро его скру-
тило так, что он оказался в больнице и провел два дня в беспамятстве. И
вы, Уотсон, думаете, что я поверю в признание этого человека?
Видя мое замешательство, Холмс улыбнулся:
- Вы можете сказать, что настоящий припадок у Смердякова начался ут-
ром, то есть после убийства Федора Павловича, а до того, следовательно,
он находился в здравом уме, из чего можно заключить, что он говорит
правду. Но разве вы не знаете, что нередки случаи частичного помутнения
рассудка за два, три, четыре часа до собственно припадка?..
- Выходит, он оговорил себя?
- Нет! Он сказал правду, но ту правду, в которую верил сам. На самом
же деле он лишь внушил себе, что убил он, внушил, находясь под сильней-
шим воздействием слов Ивана Карамазова, произнесенных в их разговоре у
калитки. Смердяков хотел убить, готовил преступление, он столько раз со-
вершал его мысленно, что когда волею обстоятельств был вычеркнут из им
же созданной схемы, то горячечное сознание восстало против иного хода
событий.
Голос Шерлока Холмса действовал на меня гипнотически.
- Видимо, все происходило следующим образом, - не торопясь говорил
Холмс. - Смердяков слышит крик Федора Павловича, а потом и вопль Григо-
рия. Выждав некоторое время, он выходит в сад, видит открытую дверь,
входит. Перед ним на полу окровавленный труп Карамазова-старшего. Смер-
дяков подходит к иконостасу, забирает конверт, вынимает из него 3000
рублей, пустой конверт бросает на пол, дабы отвести подозрения от себя и
бросить тень на Дмитрия, и уходит в полной уверенности, что это он убил.
Ведь все так точно совпало с тем, что ему десятки и сотни раз мерещи-
лось.
Несколько минут мы сидели молча, пока я не рассмеялся:
- Нет; Холмс! Ваши слова - гипотеза, которая составила бы честь писа-
телю, психиатру. Но вы же признаете только факты! А их как раз у вас и
нет!
- Чем был убит Федор Павлович? - неожиданно резко спросил Шерлок
Холмс, наклоняясь ко мне.
- Пестиком, - пролепетал я, озадаченный вопросом.
- Разве?
Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня:
- Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: "Я тут схватил это
самое пресс-папье чугунное, на столе у них, помните-с, фунта три ведь в
нем будет, размахнулся да сзади его в самое темя углом". Углом, Уотсон!
Так почему же на суде фигурировал пестик? Да потому, что удары были
действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая, ока-
зались правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются мои рассуждения.
Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича Кара-
мазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что ранения имеют
совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно длин-
ным округлым предметом, то суд присяжных, в те времена только-только
введенный в России3, не упустил бы этой детали и исправил бы оплошность.
Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье, как ут-
верждал Смердяков, то и убийца другой. Это очевидно, Уотсон! Кстати, ла-
кей утверждал, что вытер пресс-папье и поставил'его на место. Да будет
вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как дума-
ют некоторые, а потому любой человек, вооруженный увеличительным стек-
лом, сразу понял бы, в чем дело.
Я был просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он
между тем все так же методично ронял слово за словом.
- Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смер-
дяков находится в состоянии крайнего возбуждения, он балансирует над
бездной, имя которой - безумие. Не логично ли в таком случае допустить,
что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утвержде-
ния "Я убил!". И самоубийство Смердякова - это не раскаяние, не крушение
надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух поляр-
ных, взаимоисключающих Я: Я - убийца и Я - не убийца. Измученное созна-
ние лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердя-
ков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что
не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разоб-
раться в истинном течении событий. Другое дело, принял ли суд во внима-
ние показания Смердякова? Ведь, что ни говори, а Смердяков психически
больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю,
что не принял.
Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я
вскричал в возбуждении:
- Но кто же тогда убийца?
- Римляне вопрошали: "Кому это выгодно?" Послушаемся их и определим
побудительный мотив. Очевидно, что мотив этот - деньги. В сущности, в
романе фигурируют две суммы, каждая из которых могла стать потенциальной
причиной смерти Федора Карамазова: 3000 рублей, предназначенные Федором
Павловичем Грушеньке, и 120 000 рублей - наследство, которое в случае
смерти отца получат братья Карамазовы. 3000 рублей. Кого они могли заин-
тересовать? Смердякова. Эта сумма вкупе с теми деньгами, которые он на-
деялся получить от Ивана Карамазова, должна была дать ему возможность
уехать в Париж. Иначе говоря, обладая этими деньгами, он мог реализовать
свою мечту. Но Смердяков не убивал, не так ли?
Я согласно кивнул головой. Холмс не заметил этого, было видно, что он
сам увлекся своими рассуждениями.
- Кто еще? - спросил он и сам же ответил: - Дмитрий, средний брат.
Ему эти три тысячи были необходимы, чтобы погасить часть своего долга
Катерине Ивановне и тем самым обрести уверенность, что он еще не совсем
пропащий человек. Однако, и мы это можем смело утверждать, Дмитрий отца
не убивал. Повествование о действиях Мити той ночью ведет автор, а ему
мы обязаны верить. Итак, делаем вывод: 3000 рублей не являются причиной
убийства.
- Наследство, - прошептал я.
- Да, наследство! - торжественно произнес Холмс. - 120000 рублей, ог-
ромные деньги. Кто наследует состояние Федора Павловича? Иван, Дмитрий,
Алеша. Братья Карамазовы. Дмитрий не убивал, это мы уже выяснили. Оста-
ются Иван и Алеша. Алеша и Иван. Кто из них?
Холмс оторвал глаза от пляшущих в камине язычков пламени и посмотрел
на меня. Мне стало жутко.
- Так кто же из них? - повторил он, выдержал паузу и сказал: - Хоро-
шо. Проанализируем действия двух кандидатов в отцеубийцы. Иван. Мог ли
он совершить убийство? Мог. Правда, он говорит Смердякову, что уезжает в
Чермашню, тем самым развязывая тому руки, давая, в сущности, согласие на
убийство отца. Именно так трактует Смердяков слова Ивана, именно так и
было в действительности. Уезжать-то Иван уезжает, но пребывает ли там
неотлучно все время? Указания на это, кроме его собственных слов, в ро-
мане нет. Почему не допустить, если предположить противоположное, что
каждую ночь Иван наведывается в сад отца, чтобы воочию убедиться, что
Смердяков приведет в исполнение то, что он, Иван, внушил лакею? Да, та-
кое допущение возможно. Как развиваются в таком случае события?.. Иван
видит Дмитрия, видит, как тот бьет по голове Григория и... убегаете. В
комнате мечется Федор Павлович. Смердякова нет. План Ивана рушится, и он
решает воспользоваться удобным случаем. Он проникает в дом и убивает от-
ца. В последнее мгновение успев скрыться в саду, он видит Смердякова,
понимает, что тот не в себе, наблюдает за его поведением в доме - это
ему позволяет настежь открытое окно, - решает тяжесть преступления пере-
ложить либо на его плечи, либо на плечи Дмитрия. На чьи именно, покажет
будущее, но, разумеется, Иван, с его аналитическим умом, предпочел бы
видеть на скамье подсудимых брата, нежели лакея: брат, будучи осужден,
лишится права на наследство, и тем самым доля Ивана возрастет на 20 000
рублей. Именно поэтому даже во время разговора со Смердяковым, их пос-
леднего разговора, в котором Смердяков признается в убийстве Федора Пав-
ловича, Иван не хочет верить его словам - 20 000 ускользают из его рук.
- Убийца он! - воскликнул я.
- Вы, как всегда, торопитесь с выводами, Уотсон, - невозмутимо заме-
тил Холмс. - При внешней цельности, логичности нарисованная мною картина
не выдерживает никакой критики. Вспомните: Иван, говоря об убийстве,
прежде всего решал идею в принципе, идею права на убийство, идею целесо-
образности уничтожения зла, которое олицетворяет для него Федор Павлович
Карамазов, его отец. Конечно, мы понимаем, что разговором у калитки Иван
не только наводил Смердякова на мысль, но впрямую подталкивал того к
убийству Карамазова-старшего, хотя, надо отметить, и не говорил прямо:
"Пойди и убей!" Но именно этот приказ звучит в подтексте его слов. А по-
тому Иван, если согласиться с тем, что убил Смердяков, является истинным
виновником преступления. Но Смердяков не убивал. Возникает вопрос: "Мог
ли убить Иван?" Действительно, мог ли он перейти, так сказать, от слов к
делу? Выше я уже ответил на этот вопрос, и ответил положительно. Но от-
вет мой опирался исключительно на географию и время, я имею в виду
отъезд Ивана в Чермашню, и никоим образом не затрагивал психологический
аспект. Не забывайте, Иван человек трезвомыслящий, лихорадочное возбуж-
дение, которое в конце концов приводит его к безумий, настигает старшего
из братьев уже после смерти отца. Мог ли такой человек поднять брошенный
Дмитрием пестик и хладнокровно размозжить череп родному отцу? Мог ли,
понимая, что если ему не удастся ввести в заблуждение следствие, то
