Ульрих Комм
Фрегаты идут на абордаж
Перевод с немецкого Е. Галкина
OCR Палек, 1998 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Стояли последние дни февраля 1655 года.
Западный ветер, разгулявшийся после полудня, вскоре погнал перед со-
бой косые струи холодного дождя к низовьям Эльбы в сторону вольного им-
перского и ганзейского города Гамбурга. И тогда снежные сугробы, еще
вчера сверкавшие ослепительной белизной, потемнели и съежились, истекая
грязными ручейками. Смешиваясь с дождем, они наполняли сточные желоба и
канавы бурными потоками, которые неслись, увлекая за собой скопившийся
за зиму мусор, в свинцовые воды Эльбы и Альстера, в городскую гавань,
где уже понемногу начинали пробуждаться после долгой зимовки парусники
гамбургского торгового флота.
День клонился к вечеру, и, хотя погода по-прежнему не располагала к
прогулкам, стрельчатая дверь одного из домов в Новом городе распахну-
лась, и на улицу вышел низкорослый худощавый мужчина в длинном плаще без
рукавов, из-под которого виднелись густо смазанные ворванью сапоги и
кончик шпаги. Вслед за ним в дверном проеме появилась молодая женщина в
накинутом на плечи темном шерстяном платке. Зябко поеживаясь и отводя со
лба прядь льняных волос, она пыталась уговорить мужчину остаться.
- И что тебе не сидится дома, Берент, да еще в такую погоду, когда
хороший хозяин и собаки на улицу не выгонит. Ведь рано или поздно все
равно узнаешь, кого выберут: тебя или другого.
Мужчина замешкался было на мгновение, однако тут же решительно надви-
нул широкополую черную шляпу на самые брови и возразил:
- Нет, Анна, все же я пойду. Не мешает самому поглядеть, как отнесут-
ся шкиперы и капитаны к решению старейшин гильдии. Речь-то идет не о
комнибудь, а о преемнике Карстена Реймерса.
- Карстен Реймерс, Карстен Реймерс... Да будет ему земля пухом. Ну,
хорошо, только ты там не засиживайся, чтобы мне не ждать тебя понапрасну
к ужину, слышишь, Берент?
- Я потороплюсь, - отвечал мужчина и, повернувшись, быстро зашагал по
переулку к мосту через Альстер, разделявший Старый и Новый город.
Этой зимой корабль жизни капитана Карстена Реймерса отправился на
вечную стоянку в небесную гавань, и его стул в зале собраний братства
мореходов теперь пустовал. Как раз сегодня члены правления капитанской
гильдии собрались здесь, чтобы решить, кто достоин занять место Карстена
Реймерса. Дело в том, что именно члены правления гильдии были теми
людьми, которые представляли интересы гамбургских капитанов и шкиперов,
имели право назначать капитанов на большие и малые суда и принимали при-
сягу у молодых капитанов. Они же устанавливали размер взноса, который
каждый гамбургский моряк был обязан отчислять из своего жалованья в так
называемую "кассу восьми реалов", деньги из которой шли на выкуп их то-
варищей, попавших в плен к алжирским или тунисским пиратам. Правление
гильдии устанавливало также очередность выкупа, если в кассе недоставало
талеров и гульденов для того, чтобы купить свободу всем, попавшим в не-
волю. В то же время авторитет правления считался непререкаемым по всем
вопросам мореходства и в совете города, и в адмиралтействе, и в суде.
Наконец, должность эта позволяла рассчитывать на самое солидное реноме
даже за пределами круга гамбургских моряков. Ибо кому, как не своим от-
важным и бравым мореходам, вольный ганзейский город Гамбург был обязан
славой богатейшего во всей империи! Вот почему возможность попасть в эту
коллегию избранных, наделенную такой властью, представляла собой нечто
гораздо более важное, нежели просто новое назначение.
Перейдя мост, мужчина направился вдоль берега Альстера по направлению
к его устью в сторону гавани. Прежде чем свернуть к дому братства море-
ходов, он остановился и обвел взглядом лес мачт, поднимавшийся над ка-
менной набережной и над островерхими крышами амбаров и портовых складов
к свинцово-серому, струящемуся дождем небу.
Здесь еще не кипела обычная для летней навигации жизнь: лишь время от
времени протарахтит по неровному булыжнику мостовой подвода, везущая
груз к кораблю или одному из пакгаузов. Однако с палуб стоявших на при-
коле судов кое-где доносился уже стук плотницких молотков, а в воздухе
витал едва ощутимый запах свежей смолы и краски. Хотя непогода и загнала
многих в теплые дома, наметанный глаз мужчины успел оценить, насколько
усердно город готовился к предстоящей навигации. Пройдя еще несколько
шагов, он увидел на привычном месте у пирса и свой собственный корабль -
единственный уцелевший из всей флотилии его отца. Остальные стали жерт-
вами ураганов и штормов, погибли в морских сражениях, были разграблены и
сожжены морскими разбойниками, которых англичане называли приватирами,
французы - корсарами, а немцы - каперами. Последние, получив от правите-
ля своей страны каперскую грамоту, на собственные деньги снаряжали ко-
рабли и на свой страх и риск вели крейсерскую войну на морях, тоесть,
попросту говоря, охотились за торговыми судами противника. Часть награб-
ленной при этом добычи им надлежало отдавать своему правителю. Семь лет
тому назад, незадолго до того, как колокольный звон возвестил мир опус-
тошенным немецким землям, в стычке с французскими корсарами погиб его
родной брат - сгинул в морской пучине вместе с кораблем.
Мужчина глубоко вздохнул и двинулся дальше. Один-единственный корабль
достался ему в наследство, к тому же они были ровесниками: вот уже трид-
цать с лишним лет бороздил "Мерсвин" морские просторы, знавал лютую сту-
жу в гавани Архангельска и невыносимый жар тропического солнца у берегов
Гвинеи и Бразилии. Что и говорить, одряхлел трудяга "Мерсвин". Но если
его хозяину суждено стать членом правления гильдии капитанов и шкиперов,
тогда...
У противоположного берега покачивались на волнах корабли Томаса Утен-
хольта: добрая дюжина солидных "купцов", многие из которых выделялись
хорошим пушечным вооружением. Старый Утенхольт распорядился перестроить
свои самые большие парусники на манер военных фрегатов: со сплошными ба-
тарейными палубами. И в самом деле, его трехмачтовые галионы, будь то
"Солнце" или, к примеру, "Св. Бернхард", если не ходовыми качествами, то
мощью бортового залпа могли потягаться с иным фрегатом. Конечно, все это
делалось за счет места в грузовых трюмах, да и команду приходилось наби-
рать вдвое большую против обычной для торговых судов, а это влекло за
собой двойные расходы на провиант и жалованье матросам и офицерам. Но уж
кто-кто, а Утенхольт считать умел. Ведь все эти расходы с лихвой окупа-
лись только тогда, когда в трюмы таких судов грузили серебро, золото,
слоновую кость или пряности, ценившиеся не менее золота: имбирь, гвозди-
ку, шафран, перец или совсем редкие в Европе корицу и мирру, мускус и
ладан. Но и это не было пределом предприимчивости Томаса Утенхольта. Де-
ло в том, что город Гамбург не располагал собственными военными корабля-
ми для защиты торговых караванов от пиратов и каперов, и Утенхольт сумел
извлечь для себя выгоду из этого обстоятельства, заставляя шкиперов и
судовладельцев платить большие деньги, если они желали выйти в море под
охраной бортовых батарей его судов.
О да, этот Утенхольт всегда умел с выгодой использовать любые обстоя-
тельства, от чего и стал одним из самых влиятельных людей в городе, с
мнением которого приходилось считаться не только тем, кто имел непос-
редственное отношение к гильдии капитанов. В правлении последней его го-
лос стоил подчас десяти. И если бы Утенхольту пришло в голову поддержать
его, Берента Карфангера, на выборах в правление гильдии, вряд ли нашелся
бы человек, посмевший ему перечить. Только все это представлялось весьма
сомнительным: с чего бы это Утенхольту, не заработавшему на охране его
судна ни гроша, за него голосовать? И дело тут не в том, что "Мерсвин"
пускался в плавание од охраной пушек других частных конвоиров - нет, его
хозяин вообще никогда не плавал в сопровождении конвойных судов, и всег-
да полагался лишь на собственную голову да на сноровку команды. И у него
были все основания действовать таким образом, ибо в одиночку он мог хо-
дить под парусами намного быстрее и маневреннее, чем в составе каравана
неповоротливых "купцов", когда приходилось подстраиваться под самый ти-
хоходный из них и в каждом порту ждать, пока не будут разгружены и вновь
загружены все суда до последнего. Вот и выходило, что он нередко успевал
сделать по два рейса в год, в то время как другие довольствовались лишь
одним. Кроме того, отпадала необходимость придерживаться большей частью
раз и навсегда строго установленных морских путей, по которым торговые
караваны ходили в Архангельск, к берегам Англии, Голландии, Франции, Ис-
пании и Португалии, иногда отваживаясь заходить в Средиземное море и
достигать итальянского берега. Плавание в Балтийском море стало опасным
делом, с тех пор как морскими путями и всей торговлей там завладели шве-
ды. Гораздо чаще он отправлялся к побережью Западной Африки, а то и пе-
ресекал Атлантический океан, чтобы попасть в Бразилию или к островам Ка-
рибского моря, где можно было загрузить трюм ценнейшим товаром самому,
не прибегая к услугам перекупщиков из Кадиса и Лиссабона, Амстердама и
Лондона - этих пройдох с бульдожьей хваткой. Разумеется все эти выгодные
обстоятельства требовали изрядного мужества и сопровождались огромным
риском, на который мог пойти далеко не каждый, тем более что рисковать
приходилось, в первую очередь, собственной головой. Что касается походов
в Индию, к остиндским островам или к западному побережью Америки, то они
были сопряжены, пожалуй, с не меньшим риском: ведь нужно было огибать
мыс Доброй Надежды или зловещий мыс Горн и порой неделями противостоять
натиску ураганов и гигантских волн.
Мужчина, уже основательно промокший, повернул, наконец, к дому
братства мореходов, и тут ему вдруг пришла на ум еще одна причина, по
которой он предпочитал выходить в море в одиночку - причина, о которой
менее весе следовало знать Томасу Утенхольту, по крайней мере, до поры.
Позднее, если ему и впрямь суждено стать членом правления гильдии, он ее
скрывать не станет. А пока лучше всего осторожно помалкивать насчет то-
го, что сам он к частным конвоирам не питает никакого доверия, а уж к
Томасу Утенхольту - и подавно. Ясно, что тот заботится лишь о толщине
собственного кошелька: какое ему дело до безопасности гамбургских торго-
вых судов, пусть даже он и разглагольствует о ней при каждом удобном
случае.
А что же город и его премудрый совет? Почему он никак не раскошелится
на постройку хотя бы одного-едииственного хорошо вооруженного фрегата?
Почему охрану купеческих караванов от пиратов и каперов поручают частным
конвоирам? Неужто эти господа полагают, что таким путем им удастся сох-
ранять нейтралитет и не ввязываться в военные действия, заявляя, к при-
меру, что все столкновения конвойных кораблей, будь то утенхольтовы или
чьи-либо еще, с каперами и рейдерами есть дело частное и к городу ника-
кого отношения не имеющее? Такую политику отцы города вели вот уже на
протяжении тридцати лет: рассуждая о нейтралитете, продавали мушкеты,
пушки, картечные ядра, порох и свинец и императору, и Лиге, и протес-
тантской унии, неплохо на этом наживаясь. Город богател. Он уже оставил
далеко за собой Любек - некогда гордую главу Ганзы, - которому не соста-
вило в свое время труда помочь Густаву Вазе овладеть шведским престолом,
а Фридриху Голштинскому - датским, и который без малого сто лет тому на-
зад одолел Швецию в изнурительной семилетней войне на море. И что же:
Гамбург, этот главный вывозной порт империи, не держит в море даже зава-
лящего четырехпушечного флейта, не говоря уже о фрегате!
Возле дома братства Карфангер на минуту задержался, отряхивая мокрый
плащ, затем решительно толкнул дверь и вошел в пивную, занимавшую
